— А я говорю — нет. Отныне он тоже будет выдвигаться своими коллегами в Коллегии понтификов, — сказал Сулла тоном, который пресек все возражения. — В этом я прав.
— Я не знаю… — начал Флакк и замолчал, встретившись взглядом с Суллой.
— А я знаю, так что покончим с этим! — Глаза Суллы скользнули по лицам присутствующих и погасили любые возможные протесты. — Я также думаю, что нашим богам не нравится, что нас так мало, поэтому я принял еще одно решение. В каждой жреческой коллегии, как низшей, так и высшей, будет по пятнадцать членов вместо десяти или двенадцати. Один жрец больше не будет совмещать по две обязанности. Кроме того, пятнадцать — счастливое число, центр, вокруг которого так и вьются несчастливые числа тринадцать и семнадцать. Магия чисел очень важна. Магия создает пути, по которым распространяются божественные силы. Я считаю, что числа обладают великой магией. Поэтому мы заставим магию работать на Рим, на его выгоду, и это будет нашим священным долгом.
— Вероятно, — осмелился Метелл Пий, — м-м-мы можем назначить т-т-только одного к-к-кандидата на ве-великого понтифика? В таком случае мы можем, по крайней мере, провести выборы.
— Выборов не будет! — рявкнул Сулла.
Наступила тишина. Никто не посмел даже шевельнуться. Помолчав некоторое время, Сулла заговорил снова:
— Есть один жрец, который по ряду достаточных причин вызывает у меня беспокойство. Это наш flamen Dialis, фламин Юпитера, молодой человек по имени Гай Юлий Цезарь. После смерти Луция Корнелия Мерулы Гай Марий и его подкупленный и оплачиваемый фаворит Цинна сделали этого юношу специальным жрецом Юпитера. Люди, назначившие Цезаря, сами по себе были зловещими фигурами. Они нарушили существующий порядок выборов, который должен включать все коллегии. Другая причина моего беспокойства касается моих предков, ибо первый Корнелий, прозванный Суллой, был именно фламином Юпитера. Но то, что сгорел Большой Храм, — знак намного более страшный. Поэтому я стал наводить справки об этом молодом человеке и узнал, что он наотрез отказывался соблюдать правила, положенные фламину, пока не получил toga virilis. С тех пор, насколько мне удалось выяснить, его поведение стало ортодоксальным. Все это могло быть лишь симптомом его юности. Но мое мнение в данном случае не имеет значения. Что думает по этому поводу Юпитер Величайший? Вот что важно. Ибо, мои коллеги жрецы и авгуры, я узнал, что храм Юпитера загорелся за два дня до июльских ид, то есть тринадцатого июля. Именно в этот день родился нынешний фламин Юпитера. Знак!
— Это мог быть и хороший знак, — сказал Котта, которого беспокоила судьба именно этого фламина Юпитера.
— Да, мог, — согласился Сулла, — но не мне это решать. Как диктатор, я могу определить способ, как назначать наших жрецов и авгуров. Я могу отменить всеобщие выборы. Но случай с фламином Юпитера — особый. Вы все должны решать его судьбу. Все вы! Фециалы, понтифики, авгуры, жрецы священных книг, даже салии. Котта, я назначаю тебя ответственным за расследование, поскольку ты дольше всех служишь понтификом. До декабрьских ид, когда мы снова встретимся в этом храме, чтобы обсудить религиозные взгляды нашего фламина Юпитера. — Сулла пристально посмотрел на Котту. — Пусть все останется в тайне. Ни одного слова не должно выйти за пределы этого храма. Особенно ничего не должен знать сам молодой Цезарь.
Сулла шел домой, посмеиваясь и потирая от удовольствия руки. Он придумал самую замечательную шутку! Шутку, которую Юпитер Величайший сочтет потрясающей поддержкой для себя. Принесение жертвы! Живая жертва за Рим — за Республику, чьим верховным жрецом он был! Его придумали, чтобы заменить Rex Sacrorum и царя. «О, идеальная шутка! — воскликнул Сулла про себя, смеясь до слез. — Я принесу Великому Богу жертву, которая охотно пойдет на заклание и будет продолжать приносить себя в жертву до самой смерти! Я подарю Республике и Великому Богу лучшую долю жизни человека — я предложу его страдания, его печаль, его боль. И все с его согласия. Потому что он никогда не откажется принести себя в жертву!»
На следующий день Сулла опубликовал первые свои законы, целью которых было привести в порядок государственную религию, развесив их на ростре и на стене Регии. Присутствующие у ростры вообразили, что это новый список осужденных изменников, поэтому те, кто жаждал получить награду, устремились к листкам, но скоро отошли, разочарованные: это оказался список лиц, которые теперь являлись членами различных коллегий жрецов — низших и высших. В каждой по пятнадцать человек, патрициев и плебеев (плебеев больше), отлично распределенных между знаменитыми семьями. Ни одного недостойного имени! Никаких Помпеев, или Туллиев, или Дидиев! Только Юлии, Сервилии, Юнии, Эмилии, Корнелии, Клавдии, Сульпиции, Валерии, Домиции, Муции, Лицинии, Антонии, Манлии, Цецилии, Теренции. Замечено было также, что Сулла стал еще и жрецом в дополнение к своему авгурству и что он был единственным, кто совмещал две должности.
«Я должен быть в обоих лагерях, — сказал он себе, размышляя над списком. — Я — диктатор».
Через день он опубликовал дополнение к списку, содержащее только одно имя. Имя нового великого понтифика — Квинта Цецилия Метелла Пия Поросенка. Заика в роли жреца!
Римляне были вне себя от ужаса, когда увидели это вселяющее страх имя на ростре. Новый великий понтифик — Метелл Пий? Как это может быть? Что случилось с Суллой? Он что, совсем рехнулся?
Дрожавшая от страха депутация явилась к нему в дом Агенобарба. Это были жрецы и авгуры, включая и самого Метелла Пия. По понятным причинам он не был спикером депутации. В эти дни он так заикался, что ни у кого не хватало терпения стоять в ожидании, переминаясь с ноги на ногу, пока Поросенок облечет свои пляшущие мысли в слова. От лица всех заговорил Катул.
— Луций Корнелий, почему? — простонал он. — Неужели мы не можем сказать «нет»?
— Я н-н-не хочу эт-т-той раб-б-боты! — жутко заикаясь, проговорил Поросенок, вращая глазами и размахивая руками.
— Луций Корнелий, ты не можешь! — воскликнул Ватия.
— Это немыслимо! — воскликнул Мамерк.
Сулла дал им время выпустить пар. При этом ни один мускул не дрогнул на его лице, в глазах не мелькнуло ни искры эмоций. Сулла не должен показывать им, что это шутка. Они всегда должны видеть его серьезным. Ибо он на самом деле был серьезен. Да! Юпитер пришел к нему во сне прошлой ночью и сказал, что ему очень понравилась эта замечательная, идеальная шутка.
Наконец они успокоились. Наступило тревожное молчание. Слышно было только, как тихо плачет Поросенок.
— Фактически, — спокойно заговорил Луций Корнелий Сулла, — как диктатор я могу делать все, что сочту правильным. Но дело не в этом. Дело в том, что во сне ко мне пришел Юпитер Величайший и специально попросил назначить Квинта Цецилия своим великим понтификом. Когда я проснулся, то посмотрел на знаки, и они были очень благоприятны. По пути на Форум, куда я шел, чтобы прикрепить два листа на ростру и на Регию, я увидел пятнадцать орлов, летящих слева направо. И ни один филин не прокричал, ни одна молния не сверкнула.
Депутаты глянули в лицо Суллы, потом уставились в пол. Сулла был крайне серьезен. Кажется, Юпитер Величайший тоже был серьезен.
— Но ни один ритуал, проводимый великим понтификом, не может содержать ошибку! — воскликнул наконец Ватия. — Ни один жест, ни одно действие, ни одно слово не может быть неправильным! Как только будет допущена ошибка, всю церемонию придется начинать сначала!
— Я знаю об этом, — тихо сказал Сулла.
— Луций Корнелий, ты же должен понять! — воскликнул Катул. — Пий заикается почти на каждом слове! И когда он начнет ритуал в качестве великого понтифика, нам придется торчать здесь целую вечность!
— Я все прекрасно понимаю, — очень серьезно сказал Сулла. — Помните, что и я тоже буду с вами. — Он пожал плечами. — Что мне сказать? Вероятно, это какая-то особая жертва, которой требует от нас Великий Бог, потому что в делах, касающихся наших богов, мы ведем себя не так, как должно? — Он повернулся к Метеллу Пию, взял его трясущуюся руку. — Конечно, дорогой Поросенок, ты можешь отказаться. В наших законах о религии не сказано, что ты не можешь отказаться.
