— Филипп откажется ехать, — ровным голосом сказал Метелл.

— Нет, не откажется. Ему понравятся комиссионные, — ответил Сулла, закрывая птичье горло своего бурдюка. — Он будет полным и бесспорным хозяином всего, и сардинские пираты встретят его, как брата. Он заставит всех до последнего выглядеть добродетельными.

Красса стали одолевать сомнения, ему очень хотелось возразить, но он не сказал ни слова.

— Интересно, что ты будешь делать без войска? — продолжал Сулла.

— Что-нибудь, — осторожно ответил Красс.

— Ты мог бы быть мне очень полезен, — небрежно заметил Сулла.

— Каким образом?

— Твои мать и жена — обе из знаменитых сабинянских семей. А как насчет того, чтобы поехать в Реате и начать вербовать солдат для меня? Ты мог бы начать там, а закончить среди марсов. — Сулла протянул руку и сжал запястье Красса. — Поверь мне, Марк Красс, весной будущего года у тебя будет очень много военной работы и хорошие войска, которыми ты будешь командовать.

— Это мне подходит, — молвил Красс. — Согласен.

— О, если бы все можно было решить так быстро и так хорошо! — воскликнул Сулла, опять потянувшись к бурдюку.

Красс и Метелл Пий обменялись взглядами над склоненной головой с глупыми искусственными завитками. Он мог сказать, что пьет, чтобы унять зуд, но правда заключалась в том, что теперь уже Сулла не мог долго обходиться без того, чтобы не смочить горло. В какой-то момент страшных физических пыток он прибегнул к вину — испытанному средству временного облегчения — и с тех пор не в силах с ним расстаться. Но знал ли об этом сам Сулла? Или не знал?

Если бы у них хватило смелости спросить об этом Суллу, он ответил бы им сразу. Да, он отдает себе в этом отчет. И ему все равно, кто еще осведомлен о его слабости, включая и тот факт, что якобы слабое вино в действительности было очень крепким. При запрете на хлеб, мед, фрукты и сдобу ему мало что нравилось в его рационе. Врачи Эдепса были правы, запретив все эти вкусные вещи, в этом он был уверен. Когда Сулла пришел к ним, он знал, что умирает. Во-первых, он не мог обойтись без сладкого и пищи, содержащей крахмал. И поэтому так прибавил в весе, что даже его мул жаловался, вынужденный нести на себе такой груз. Чуть позже у него появилось ощущение онемения и покалывания в стопах. Со временем стали мучить жар и боли, так что, когда он ложился спать, его несносные ноги не давали заснуть. Впоследствии такие же ощущения появились в лодыжках и коленях, и уснуть становилось все труднее. И он попробовал добавить к своей обычной диете очень сладкого и крепкого вина — и привык к тому, что вино помогает ему заснуть. До того дня, когда он вдруг стал потеть, у него появилась одышка и он начал худеть так быстро, словно вот-вот совсем исчезнет. Он выпивал жуткое количество воды, и все равно его мучила жажда. Но что самое ужасное, он стал плохо видеть.

Большая часть симптомов почти исчезла после его поездки в Эдепс. О лице он думать не будет, он, который в юности был так красив, что мужчины дурели в его присутствии, а повзрослев и став еще прекраснее, сводил с ума женщин. Но единственное, что не прошло, — это его пристрастие к вину. Подчинившись неизбежному, жрецы-врачи Эдепса убедили его заменить сладкое крепленое вино на сухое, кислое. И по прошествии месяцев Сулла стал предпочитать такие кислые вина, что лицо его каждый раз искажала гримаса. Когда зуда не было, он еще контролировал количество выпитого, чтобы вино не мешало его мыслительному процессу. Он пил просто для того, чтобы улучшить этот процесс. По крайней мере, он так убеждал себя.

— Я оставлю у себя Офеллу и Катилину, — сказал Сулла Крассу и Метеллу Пию. — Однако Веррес вполне оправдывает свое имя — это ненасытный жадный кабан! Думаю отправить его обратно в Беневент, по крайней мере на время. Он может организовать запасы продовольствия и приглядывать за тем, что делается у нас в тылу.

Поросенок хихикнул:

— Ему это может понравиться, душке.

Эти слова вызвали усмешку у Красса.

— А как насчет Цетега? — спросил он.

Свободно свисавшие без стремян его толстые ноги затекли. Он слегка пошевелился в седле.

— Цетега я пока задержу, — ответил Сулла. Рука его потянулась к вину, но отпрянула. — Он может присмотреть за порядком в Кампании.

Когда армия готовилась к переправе через реку Вольтурн у города Казилин, Сулла отправил шестерых посланников на переговоры с Гаем Норбаном, менее бездарным из двух ручных консулов Карбона. Норбан взял восемь легионов и подтянул их для защиты Капуи. Когда посланники Суллы появились с флагом перемирия, он арестовал их, даже не выслушав. Затем он вывел восемь легионов на равнину у подножия горы Тифаты. Раздраженный обращением с его послами, Сулла решил преподать Норбану урок, которого тот не забудет. Стремительным фланговым броском с горы Тифаты Сулла напал на Норбана, который ни о чем не подозревал. Потерпевший поражение еще до того, как началась битва, Норбан отступил в Капую, перестроил своих впавших в панику людей, послал два легиона, чтобы удержать порт Неаполь, и приготовился к предстоящей осаде.

Благодаря сообразительности плебейского трибуна Марка Юния Брута Капуе нравилось нынешнее правительство в Риме. В начале года Брут ввел закон, дающий Капуе статус римского города, а это — после многочисленных наказаний от Рима за разные мятежи — пришлось Капуе по душе. Поэтому у Норбана не было причин беспокоиться, что Капуя перестанет быть гостеприимным хозяином для него и его армии. Капуя привыкла принимать у себя римские легионы.

— У нас есть Путеолы, поэтому нам не нужен Неаполь, — сказал Сулла Помпею и Метеллу Пию по дороге в город Теан Сидицин, — и мы можем обойтись без Капуи, потому что у нас есть Беневент. У меня было предчувствие, когда я оставил там Гая Верреса. — Он помолчал, подумал о чем-то и кивнул, словно отвечая своим мыслям. — У Цетега появится новая работа — быть легатом всех моих вспомогательных войск по снабжению. Вот истинное испытание его дипломатических способностей!

— Это очень медленный способ ведения войны, — раздраженно заметил Помпей. — Почему мы не идем прямо на Рим?

Сулла повернулся к нему и придал своему лицу теплое выражение, стараясь при этом сохранить его неподвижным.

— Терпение, Помпей! В военном деле тебя учить не надо, но в политике ты еще ничего не смыслишь. Если оставшееся время этого года больше ничему тебя и не научит, то ты хотя бы получишь урок политической манипуляции. Прежде чем мы решим идти на Рим, мы должны показать Риму, что при его нынешнем правительстве он не может победить. Затем, если у него есть ум, он придет к нам и предложит себя по доброй воле.

— А если не предложит? — спросил Помпей, не зная, что Сулла уже говорил об этом с Метеллом Пием и Крассом.

— Время покажет, — только и ответил Сулла.

Они обошли Капую, словно Норбана в городе и не было, и продолжили путь к армии второго консула Рима, Сципиона Азиагена, и его старшего легата Квинта Сертория. Небольшие процветающие города Кампании не только капитулировали, но и открыто приветствовали Суллу, ибо знали его хорошо. Сулла командовал римскими армиями в этой части Италии почти всю Италийскую войну.

Сципион Азиаген стоял лагерем между городами Теан и Калес, где небольшой приток реки Вольтурн, питаемый родниками, обеспечивал большое количество воды, немного шипучей. Летом, даже тепловатая, она была восхитительна.

— Здесь, — сказал Сулла, — будет отличный зимний лагерь.

И осел с армией на берегу этого притока. Кавалерию он отослал обратно в Беневент под начало Цетега. Сулла лично давал указания новым послам, наставляя их, как вести переговоры о перемирии со Сципионом Азиагеном.

— Он не является давним клиентом Гая Мария, так что с ним будет намного легче, чем с Норбаном, — сказал Сулла Метеллу Пию и Помпею.

Лицо почти не беспокоило его, и вина он пил меньше, чем на пути из Беневента, а это означало, что настроение у него хорошее и ум ясный.