— В этом намного больше смысла, чем во всем, что я слышал, — сказал Лепид мужу своего корреспондента, после того как громко прочел письмо Бруту.

— Я согласен с Сервилией, — отозвался потрясенный Брут. — Вряд ли она неправа. Она редко ошибается.

— Итак, мой друг, что же мне делать? Возвратиться в Рим, как послушному мальчику, провести курульные выборы и затем впасть в небытие? Или попытаться сделать то, чего от меня ждут лидеры Этрурии, и повести их на Рим открытым мятежом?

Этот вопрос Лепид задавал себе много раз с тех пор, как примирился с фактом, что Рим никогда не позволит ему восстановить Этрурию и Умбрию до некоего подобия процветания. Им двигала гордыня и определенное желание выделиться из толпы, даже если это толпа бывших консулов Рима. Со смертью жены ценность его собственной жизни упала в его глазах так низко, что уже почти ничего не значила. Он до сих пор не понял, почему она покончила с собой. А причина заключалась в том, что их сыновья в таком случае не будут подвергаться политическим репрессиям когда-либо в будущем. Сципион Эмилиан и Луций искренне любили отца, а младший Марк был еще ребенком. Именно младший поддержал традицию Лепидов — мальчик, родившийся в сорочке. Все знали: это явление означает, что он будет одним из любимцев Фортуны, долгожителем. Так зачем же Лепиду волноваться за своих сыновей?

У Брута дилемма была немного другая, хотя он не боялся поражения. Нет, то, что привлекало Брута в Этрурии, составляло кульминацию восьми лет его брака с патрицианкой Сервилией: он знал, что она считает его обычным, неинтересным человеком, не возбуждающим, бесхребетным, ничтожным. Он не любил ее, но годы шли, и его друзья и коллеги все более и более ценили ее мнение в политических вопросах. Он понял, что в этой женщине скрывается уникальная личность, чье одобрение много значит для него. Например, в данной ситуации она написала не ему, а консулу Лепиду, пренебрегая им, своим мужем. И Бруту было стыдно. Как он теперь понял, ей тоже было стыдно. Если ему нужно реабилитироваться в ее глазах, он должен совершить что-то смелое, высоко принципиальное, выдающееся. И Брут наконец ответил на вопрос Лепида:

— Думаю, ты должен попытаться сделать то, что хотят от тебя старейшины, и повести Этрурию и Умбрию на Рим.

— Хорошо, — сказал Лепид. — Я поведу их, но не в этом году, а когда освобожусь от этой дурацкой клятвы.

Когда наступили календы января, Рим не получил курульных магистратов. Выборов не было. В последний день старого года Катул собрал Сенат и сообщил, что завтра Сенат должен отослать фасции в храм Венеры Либитины и назначить первого интеррекса. Этот временный верховный магистрат назначается только на пять дней как хранитель Рима. Он должен быть патрицием, лидером своей декурии сенаторов, а первый интеррекс — еще и старейшим патрицием в Сенате. На шестой день его сменит второй старейший патриций в Палате, также лидер своей декурии. Второй интеррекс и будет проводить выборы.

Итак, на рассвете первого дня нового года Сенат официально назначил Луция Валерия Флакка, принцепса Сената, первым интеррексом, а те, кто намеревались выставить свои кандидатуры на должности консулов и преторов, засуетились, в спешке собирая голоса. Интеррекс послал резкое письмо Лепиду, приказывая тому оставить свою армию и немедленно возвратиться в Рим, напоминая, что он клялся не поворачивать свои войска против коллеги.

В полдень на третий день пятидневного срока Флакка, принцепса Сената, Лепид прислал ответ:

— Вот это, — сказал Филипп членам Сената, — даже самому тупому сенатору должно показать, что намерен предпринять Лепид! Чтобы дать ему то, что он требует, мы должны будем пункт за пунктом уничтожить всю конституцию Луция Корнелия Суллы, с таким трудом принятую. И Лепид очень хорошо знает, что мы этого не сделаем. Этот его ответ равносилен объявлению войны. Поэтому я умоляю Сенат принять senatus consultum de re publica defendenda.

Но это предложение требовало объективного обсуждения, поэтому Сенат не провел свой чрезвычайный декрет до последнего дня срока полномочий первого интеррекса — Флакка. По прошествии этого времени власть защищать Рим от Лепида официально перешла к Катулу, которому приказали возвратиться к своей армии и готовиться к войне.

В шестой день января Флакк, принцепс Сената, сложил с себя обязанности, и Сенат назначил второго интеррекса, Аппия Клавдия Пульхра, все еще остававшегося в Риме, — он выздоравливал после долгой болезни. А так как Аппий Клавдий чувствовал себя намного лучше, он с головой ушел в работу: предстояло созвать Центуриатное собрание и провести курульные выборы. Он объявил, что это произойдет за Сервиевой стеной на Авентине через два дня. Этот участок находится за пределами померия, но хорошо защищен от любых военных действий Лепида.

— Странно, — сказал Катул Гортензию перед отправлением в Кампанию, — что после стольких лет, когда мы были лишены радости свободных выборов наших магистратов, стало так трудно провести выборы вообще. Словно мы уже привыкли позволять кому-то делать за нас все, как мать за своих детей.

— Это, — холодно ответил Гортензий, — просто фантастическая трескотня, Квинт! Самое большее, что я могу предположить, — это чрезвычайное совпадение. В первый же год свободных выборов наших магистратов мне приходится критиковать консула, который проигнорировал основополагающие принципы своей должности. Теперь мы проведем эти выборы, и правление Римом в будущем будет осуществляться так, как осуществлялось всегда!

— Тогда будем надеяться, — сказал оскорбленный Катул, — что выборщики проголосуют так же мудро, как это всегда делал Сулла!

Но последнее слово осталось за Гортензием:

— Ты совсем забыл, мой дорогой Квинт, что сам Сулла выбрал Лепида!

В целом лидеры Сената (включая Катула и Гортензия) остались довольны выборщиками. Старшим консулом стал Децим Юний Брут, пожилой человек, малоподвижный, но способный, а младшим — не кто иной, как Мамерк. Ясное дело, все избиратели держались чрезвычайно высокого мнения о Коттах — как и Сулла. На прошлый год Сулла выбрал Гая Аврелия Котту одним из преторов, а в этом году голосующие вернули его брата Марка Аврелия Котту на преторскую должность, и жребий сделал его praetor peregrinus — претором по делам иностранцев.

Оставшийся в Риме, чтобы посмотреть, кто возвратился, Катул быстро предложил предоставить верховное командование в войне против Лепида новым консулам. Как он и ожидал, Децим Брут отказался — по причине возраста и отсутствия необходимого военного опыта. Мамерк был вынужден согласиться. Недавно достигнув сорока четырех лет, Мамерк имел хороший послужной список. Он воевал под началом Суллы во всех его кампаниях. Но непредвиденные события и Филипп словно сговорились против Мамерка. Луций Валерий Флакк, принцепс Сената, скоропостижно скончался на следующий день после того, как окончились его полномочия в качестве интеррекса, и Филипп предложил назначить Мамерка временным принцепсом Сената.

— Нам не обойтись без лидера Палаты, — сказал Филипп, — хотя назначать принцепсов всегда было обязанностью цензоров. По традиции, принцепсом всегда становился старейший патриций в Сенате. Однако согласно закону цензоры имеют право призывать любого сенатора, кого посчитают подходящим. Теперь у нас в Сенате старейший патриций — Аппий Клавдий Пульхр. Но его здоровье оставляет желать лучшего. И в любом случае он направляется в Македонию. Нам нужен другой лидер Палаты — молодой, здоровый. И присутствующий в Риме! Пока мы не выберем двух цензоров, я предлагаю назначить Мамерка Эмилия Лепида Ливиана временно исполняющим обязанности принцепса Сената. Я также предлагаю, чтобы он остался в Риме — до тех пор, пока все не уляжется. Отсюда следует, что Квинт Лутаций Катул должен сохранить за собой командование.