В конце сентября Верресу пришла идея. Не теряя времени, он поспешил осуществить ее. Вифиния и Фракия изобиловали сокровищами, так почему бы не пополнить свою коллекцию за их счет? Долабеллу он убедил назначить его послом по особым поручениям и снабдить рекомендательными письмами к царю Вифинии Никомеду и царю Фракии Садалу. И в конце октября Веррес отправился в путь по суше из Атталии в Геллеспонт. Этот маршрут позволял избежать провинции Азия и, кроме того, мог дать если не художественные ценности, то золото из храмов, которые встретятся на пути.

Посольство было составлено исключительно из негодяев. Веррес не хотел брать с собой честных людей. Даже шесть ликторов (на которых Веррес имел право как посол со статусом проквестора) он отобрал тщательно, уверенный, что они будут помогать ему во всех его мерзких делах. Его главный помощник, некий Марк Рубрий, был старшим писцом в штате Долабеллы. Веррес и Рубрий уже много делишек обстряпали вместе, включая поставки Долабелле грязных, вонючих женщин. Его рабы были крупные, сильные мужчины, способные нести тяжелые статуи, а также люди калибром помельче, которые могли бы проникнуть в запертые комнаты. Писцы были взяты лишь для того, чтобы составить каталог награбленного.

Путешествие по суше разочаровало Верреса: Писидия и та часть Фригии, через которую он проходил, уже были обчищены полководцами Митридата девять лет назад. Сначала он хотел пройтись вдоль реки Сангарий, чтобы посмотреть, что можно стащить в Пессинунте, но потом решил направиться прямо в Лампсак на Геллеспонте. Здесь он собирался реквизировать один из военных кораблей в качестве эскорта и плыть вдоль побережья Вифинии на хорошем, прочном грузовом судне, нагруженном всем, что он уже нашел и предполагал еще найти.

Геллеспонт — узкая полоса ничейной земли. Формально он принадлежал провинции Азия, но горы Мизии отсекали его со стороны суши. Связан он был больше с Вифинией, нежели с Пергамом. Лампсак — главный порт на азиатской стороне узкого пролива — располагался почти напротив фракийского Каллиполя. Здесь разные армии в разное время устраивали свои лагеря. В силу этого Лампсак превратился в большой и оживленный порт, хотя своим экономическим процветанием он был скорее обязан изобилию вина отличного качества, производимого в районах, далеких от прибрежной полосы Лампсака.

Номинально находясь под властью губернатора провинции Азия, этот город уже давно пользовался независимостью (Рим довольствовался данью). Как и в любом поселении на берегу Средиземного моря, там имелся контингент римских торговцев, которые жили там постоянно. Но правили городом его уроженцы — фокейские греки, которые были самыми богатыми людьми Лампсака. Правда, они не были римскими гражданами, а лишь союзниками.

Веррес старательно изучил все подходящие места на своем пути, так что, когда его посольство прибыло в Лампсак, он очень хорошо знал его статус и статус его руководящих граждан. Кавалькада римлян, въехавшая в портовый город со стороны гор, вызвала волнение, едва ли не переходящее в панику. Шесть ликторов выступали впереди важного римлянина, которого сопровождали двадцать слуг и сотня киликийских кавалеристов. Об их прибытии никто не предупреждал и никто не знал, зачем они прибыли в Лампсак.

В тот год старшим этнархом был Ианитор. Сообщение о том, что римское посольство ждет его на агоре, заставило Ианитора броситься туда бегом вместе с другими старейшинами.

— Не знаю, как долго я здесь пробуду, — сказал Гай Веррес, симпатичный, властный, но совсем не высокомерный, — но я требую надлежащих помещений для себя и моих людей.

Ианитор неуверенно объяснил, что невозможно найти дом, достаточно большой, чтобы вместить всех, но сам он, конечно, может поселить у себя посла, его ликторов и слуг. Остальные будут жить в других семьях. Затем Ианитор представил своих старейшин, включая некоего Филодама, который являлся старшим этнархом Лампсака во время пребывания там Суллы.

— Я слышал, — тихо сообщил Марк Рубрий Верресу, когда они ехали в особняк Ианитора, — что у старого Филодама есть дочь такой красоты и достоинств, что он держит ее взаперти. Ее зовут Стратоника.

Веррес не был похож на Долабеллу в том, что касалось плотских утех. Как статуи и полотна, ему нравились женщины — идеальные произведения искусства, ожившие Галатеи. В результате, надолго уезжая из Рима, он старался обходиться без секса, поскольку не намерен был довольствоваться падшими женщинами, пусть даже и знаменитыми куртизанками вроде Преции. Он не был женат, считая, что жена его должна обладать великолепной родословной и несравненной красотой — этакая современная Аврелия. Поездка на восток была призвана увеличить его состояние и сделать возможным разговор о брачном союзе с какой-нибудь Цецилией Метеллой или Клавдией Пульхрой. Конечно, лучше всего была бы Юлия, но все Юлии уже разобраны.

Таким образом, несколько месяцев кряду Веррес вынужден был поститься. Не ожидал он кого-нибудь встретить и в Лампсаке. Но Рубрий задался целью выяснить слабости Верреса — помимо его страсти к произведениям искусства — и уже навел справки, как только посольство въехало в город. И он разведал, что у Филадома имеется дочь Стратоника, равная самой Афродите.

— Узнай подробнее, — резко приказал Веррес.

Подходя к дому Ианитора, где старший этнарх ждал гостя лично, чтобы приветствовать его, римлянин изобразил на лице самую обворожительную из своих фальшивых улыбок.

Рубрий кивнул и прошел вслед за рабом в отведенные ему комнаты в другом доме. Эти помещения были намного хуже, чем комнаты Верреса. В конце концов, Рубрий был самым младшим клерком, без посольского статуса.

После обеда в тот вечер Рубрий опять пришел в дом Ианитора, чтобы лично поговорить с Верресом.

— Хорошо устроился? — спросил Рубрий.

— Более-менее. Конечно, не римская вилла. Жаль, что среди богатых жителей Лампсака нет ни одного римского гражданина. Ненавижу общаться с греками! Они слишком просты, на мой вкус. Этот Ианитор питается исключительно рыбой — хотя бы яйцо или птица на обед! Но вино великолепное. Как продвигаются дела со Стратоникой?

— С большим трудом, Гай Веррес. Кажется, девица — образец всех добродетелей, но это, вероятно, потому, что ее отец и брат сторожат ее, как Тигран сторожит женщин в своем гареме.

— Тогда я должен отобедать в доме Филодама.

Рубрий энергично затряс головой:

— Боюсь, ты ее не увидишь, Гай Веррес. Этот город до мозга костей греческий. Женщин семьи гостям не показывают.

Две головы — медово-золотистая и черная с проседью — приблизились друг к другу, и разговор продолжался уже шепотом.

— Мой помощник Марк Рубрий, — сказал Веррес Ианитору после ухода Рубрия, — плохо устроен. Я требую для него лучших помещений. Я слышал, что после тебя следующий по значению человек — некий Филодам. Пожалуйста, проследи, чтобы Марка Рубрия переселили в дом Филодама завтра же утром.

— Мне не нужен этот червяк! — гневно прервал Ианитора Филодам, когда Ианитор передал ему пожелание Верреса. — Кто такой этот Марк Рубрий? Грязный, маленький римский писец! В былые дни в моем доме останавливались римские консулы и преторы — и даже сам великий Луций Корнелий Сулла, когда он последний раз пересекал Геллеспонт! Я никогда не пускал в свой дом ничтожеств, даже будь это Гай Веррес! В конце концов, Ианитор, кто он такой? Просто помощник губернатора Киликии!

— Пожалуйста, Филодам, пожалуйста! — умолял Ианитор. — Ради меня! Ради нашего города! Этот Гай Веррес — мерзкий человек, я нутром это чувствую. Но его сопровождает сотня всадников. Во всем Лампсаке мы не сможем набрать и половины таких опытных, профессиональных солдат.

Филодам сдался, и Рубрий перебрался в его дом. Но вскоре Филодам понял, что допустил ошибку, поддавшись на уговоры. Рубрий не пробыл в доме и нескольких минут, как потребовал, чтобы ему продемонстрировали знаменитую дочь-красавицу, а когда ему отказали, принялся рыскать по всему дому. Когда же поиски не увенчались успехом, Рубрий кликнул Филодама, словно тот был его слугой: