— Ты устанавливаешь традицию, — серьезно сказал Сулла.

— Конечно! Три поколения!

Помпей откинулся на спинку стула, довольный. Но, видя, что Сулла за ним наблюдает, он погасил блеск своих больших голубых глаз, стал серьезным, принялся о чем-то думать. Сулла молча ждал, когда его мысль выйдет наружу.

— Луций Корнелий…

— Да?

— Этот проведенный тобой закон, по которому, если Сенат не сможет найти в своих рядах необходимого военачальника, он может поискать его в других…

— Специальное назначение? Ты это имеешь в виду?

— Именно.

— А что такое?

— Ко мне это можно применить?

— Возможно.

— Но только если никто в Сенате не выразит желания занять эту должность.

— Не совсем так, Магн. В законе говорится: если ни один способный и опытный военачальник из состава Сената не выразит желания.

— И кто это решает?

— Сенат.

Опять молчание. Потом Помпей заговорил с деланым равнодушием:

— Было бы хорошо иметь много клиентов в Сенате.

— Это всегда хорошо, Магн.

И тут Помпей решил сменить тему:

— Кто станет консулом на следующий год?

— Катул. Хотя я еще не решил, каким консулом: старшим или младшим. Год назад определить это было просто. А теперь я не уверен.

— Катул, как и Метелл Пий, — твой сторонник.

— Может быть. Но он, к сожалению, молод и не такой мудрый.

— Ты думаешь, Метелл Пий сможет побить Сертория?

— Сразу, наверное, нет, — улыбаясь, ответил Сулла. — Но не надо недооценивать моего Поросенка, Магн. Ему необходимо время, чтобы собраться. Но, взявшись за дело, он делает его хорошо.

— Фи! Он — старая баба! — презрительно фыркнул Помпей.

— В свое время я знал несколько блестящих старых баб, Магн.

— А кто еще будет консулом?

— Лепид.

— Лепид? — ахнул Помпей.

— Ты не одобряешь?

— Я не сказал, что не одобряю, Луций Корнелий. Фактически я — за. Я просто не думал, что ты можешь склониться к его кандидатуре. Он не был достаточно послушным.

— Ты так считаешь? Ты считаешь, что я доверяю серьезные дела только тем, кто готов мыть мне задницу?

Следует отдать Помпею должное, страх ему был незнаком. Поэтому, к тайному удовольствию Суллы, Помпей продолжал:

— Это не так. Но ты определенно не поручал серьезных дел людям, которые, как Лепид, открыто не одобряли тебя.

— А почему я должен это делать? — притворился удивленным Сулла. — Я не такой дурак, чтобы поручать серьезные дела тем, кто может тайно навредить мне!

— Тогда почему Лепид?

— К тому времени как он вступит в должность, срок моей диктатуры закончится. А Лепид, — нарочно подчеркнул Сулла, — метит высоко. И я подумал, что лучше сделать его консулом, пока я еще жив.

— Он хороший человек.

— Потому что он открыто мне возражает? Или несмотря на это?

Но сказать больше, чем «он хороший человек», Помпей был не готов. Если говорить совсем честно, хотя Помпей и находил назначение Лепида не в характере Суллы, это его не очень интересовало. Гораздо больше его волновал вопрос о специальных назначениях. Когда Помпей услышал об этом, он стал соображать, что полезного может дать ему подобный закон. Но в планы Помпея в тот момент не входило спрашивать об этом Суллу. Теперь же, спустя два года, он посчитал целесообразным навести справки. Диктатор прав, конечно. Члену Сената достаточно трудно понять его цели, так что уж говорить о человеке, который сенатором не был.

Покинув дом Суллы, Помпей шел домой в глубокой задумчивости. Прежде всего он должен будет организовать свою фракцию в Сенате. А после этого ему придется создать небольшую группу людей, готовых — за деньги, конечно, — активно и постоянно интриговать в его пользу и даже, может быть, тайно жульничать. Только — с чего начать?

На лестнице Кольчужников Помпей остановился, повернулся и стал быстро, через ступеньку, подниматься вверх, чтобы выйти на кливус Победы (немалая ловкость для человека в тоге!). Филипп! Он начнет с Филиппа.

Луций Марций Филипп прошел длинный путь с того дня, когда он явился на приморскую виллу Гая Мария, чтобы сообщить этому грозному человеку, что его, Филиппа, выбрали плебейским трибуном, и спросить, что он может сделать для Гая Мария — за приличную цену, конечно. Сколько раз Филипп мысленно вывертывал свою тогу наизнанку и обратно, знал в точности только он сам. Что знали определенно другие люди, так это то, что ему всегда удавалось выжить и даже улучшить свою репутацию. В то время, когда Помпей прибежал к нему со своей идеей, он был уже и экс-консулом, и экс-цензором, к тому же Филипп являлся одним из старейших сенаторов. Многие презирали его, некоторым он и в самом деле нравился, но тем не менее каким-то образом ему удалось убедить большую часть своего окружения в том, что он представляет собою человека видного, имеющего большое политическое влияние.

Беседа с Помпеем показалась Филиппу забавной. Она заставила его задуматься. До сих пор он почти не общался с любимцем Суллы, но хорошо знал, что в Помпее Рим приобрел заслуживающего внимания молодого человека. Кроме того, Филипп опять испытывал финансовые затруднения. Конечно, не так, как бывало раньше! Проскрипции Суллы представляли собою отличный источник приобретения имущества, и Филипп завладел несколькими поместьями, стоившими миллионы, заплатив всего пару тысяч. Но, как и большинство подобных ему, Филипп был неважным управляющим. Деньги исчезали быстрее, чем он собирал их. Он не умел следить за своими доходными сельскими предприятиями, не умел выбирать надежных служащих.

— Короче, Гней Помпей, я не похож на таких людей, как Марк Лициний Красс, который все еще хранит свой первый сестерций и теперь прибавляет к нему миллион за миллионом. Его люди дрожат перед ним. Мои же лукаво улыбаются.

— Тебе нужен такой человек, как Хрисогон, — посоветовал молодой человек с большими голубыми глазами и открытым, привлекательным лицом.

Всегда склонный к полноте, Филипп с годами стал рыхлым, тучным, его карие глаза почти утонули между припухшими верхними веками и мешками нижних. Эти глаза сейчас смотрели на молодого собеседника с некоторым удивлением: Филипп не привык к покровительственному тону.

— Хрисогон кончил тем, что упал на колья с Тарпейской скалы]

— Хрисогон был очень полезен Сулле, — возразил Помпей. — Он умер потому, что незаконно обогатился за счет проскрипций, а не потому, что воровал у самого патрона. Много лет он работал на Суллу, и работал неутомимо. Поверь мне, Луций Марций, тебе нужен такой человек, как Хрисогон.

— Если и нужен, то я не имею понятия, как его найти.

— Если хочешь, я попытаюсь найти такого для тебя.

Глубоко спрятанные глаза Филиппа вдруг появились на свет.

— Да? А зачем ты хочешь это сделать, Гней Помпей?

— Зови меня Магн, — раздраженно поправил Помпей.

— Магн.

— Потому что я нуждаюсь в твоей услуге, Луций Марций.

— Зови меня Филипп.

— Филипп.

— Какую же услугу я могу тебе оказать, Магн? Ты ведь богат! О твоих богатствах не могут мечтать даже такие крезы, как Красс, готов спорить! Тебе сколько, лет двадцать пять? И ты уже знаменитый военачальник, не говоря о благосклонности Суллы, а этого добиться очень трудно. Я пытался, но мне не удалось… Интересно, — задумчиво продолжал Филипп, — у тебя ведь была возможность. Сулла поставил твое имя в первую строчку своего первого сенаторского списка. Но ты пренебрег этим.

— У меня имелись свои причины.

— Несомненно!

Помпей поднялся со стула и прошел к открытому окну в дальней стене кабинета Филиппа, которое из-за необычного расположения дома (он стоял очень высоко, потому что расположен был на кливусе Победы) выходило не на внутренний сад, а на Нижний Римский Форум и утес Капитолийского холма. А там, над аркадой с колоннами, в которой обитали величественные статуи Двенадцати богов, Помпей видел начало огромного строительства: возводился архив Суллы, гигантское здание для документов, в котором будут храниться все отчеты Рима и таблички с законами. «Кто-нибудь другой, — подумал Помпей презрительно, — мог бы установить базилику, храм или портик, а Сулла строит монумент римской бюрократии! У него нет воображения, нет фантазии. В этом его слабость, его патрицианская практичность».