— Уходи, уходи, уходи! — кричал он.

Поскольку он носил белую диадему вокруг головы, Цезарь решил, что это и есть царь Никомед.

Женщина (царица, так как на ней тоже была диадема) наклонилась, чтобы взять собачку, Но та быстро вскочила, забежала за спину царицы и укусила ее за широкий, пышный зад. Царь засмеялся, собачка вновь притворилась мертвой, а женщина начала поглаживать ягодицу, не зная, сердиться ей или смеяться. Затем собачка получила точный удар ногой между анусом и яичками, взвизгнула и убежала, а царица, смеясь, побежала ее догонять.

Оставшись один (очевидно, он не подозревал о том, что в соседней комнате кто-то есть, следовательно, никто еще не сообщил ему о прибытии Цезаря), царь постепенно перестал смеяться. Он сел в кресло и вздохнул, удовлетворенный.

Некогда Марий и Юлия испытали шок при виде отца этого царя. А теперь Цезарь, в свою очередь, смотрел на царя Никомеда III с изумлением. Высокий, худой и гибкий, он был одет в длинное, до пола, платье из тирского пурпура, отделанное золотом и жемчугом; на ногах — тонкие золотые сандалии, инкрустированные жемчугом, из которых выглядывали позолоченные ногти. Хотя у царя остались свои волосы, очень коротко остриженные и седые, лицо его было покрыто белоснежным кремом и пудрой. Черные, как сажа, брови были тщательно подведены. Ресницы тоже были накрашены черным. На щеки наведен румянец, сморщенный старческий рот пунцовел.

— Думаю, что ее величество получила по заслугам, — заметил Цезарь, входя в комнату.

Царь Вифинии вытаращил глаза. Перед ним стоял молодой римлянин, одетый, как путник, в простую кожаную кирасу, очень высокий, широкоплечий и стройный. Икры его ног были хорошо развиты, лодыжки, очерченные солдатскими сапогами, — красивой формы. Волосы цвета бледного золота на крупной круглой голове; лицо — удлиненное и заостренное. И какое лицо! Костлявое — видна каждая кость — но такие великолепные кости! Гладкая бледная кожа, большие, широко расставленные глаза, глубоко сидящие в глазницах. Изящные тонкие брови, густые и длинные ресницы. Но прежде всего обращали на себя внимание глаза римлянина. Как подозревал царь, эти глаза могли сильно волновать человеческое сердце. Их голубая радужная оболочка была по краям такой густо-синей, что казалась черной. Зрачки придавали взгляду пронзительность. Впрочем, сейчас римлянин глядел весело.

На вкус царя, лучше всего был все-таки полногубый рот молодого человека с углубленными уголками, которые хотелось поцеловать.

— Ну, привет! — сказал царь, быстро выпрямив спину и приняв сдержанно-обольстительную позу.

— О, перестань! — молвил Цезарь, садясь в кресло напротив царя.

— Ты слишком красив, чтобы не любить мужчин, — проговорил царь и с тоской добавил: — Будь я хоть на десять лет моложе!

— А сколько тебе лет? — поинтересовался Цезарь, показывая в улыбке белые ровные зубы.

— Слишком стар, чтобы дать тебе то, что хотел бы!

— Будь точнее.

— Мне восемьдесят лет.

— Говорят, что мужчина никогда не бывает слишком старым.

— На вид — да. На деле — нет.

— Считай, тебе повезло, что ты уже не годишься, — сказал Цезарь, все еще улыбаясь. — Если бы ты хоть что-то мог, мне пришлось бы тебя поколотить, а это вызвало бы дипломатический скандал.

— Ерунда! — усмехнулся царь. — Ты слишком красив, чтобы быть мужчиной для женщин.

— В Вифинии — вероятно. В Риме — определенно нет.

— И у тебя даже искушения не было попробовать?

— Не было.

— Какая напрасная трата времени!

— Я знаю много женщин, которые так не считают.

— Готов поспорить, ты не любил ни одну из них.

— Я люблю свою жену, — объявил Цезарь.

Царь совсем сник.

— Никогда я не пойму римлян! — воскликнул он. — Вы называете всех остальных варварами, а на самом деле это вы — нецивилизованный народ.

Перекинув ногу через ручку кресла, Цезарь принялся покачивать ею.

— Я знаю Гомера и Гесиода, — молвил он.

— Это и птица узнает, если ее научить.

— Я не птица, царь Никомед.

— Лучше бы ты ею был! Тогда я держал бы тебя в золотой клетке — просто чтобы любоваться на тебя.

— Еще один домашний любимец? А я бы мог тебя укусить.

— Давай! — сказал царь, оголив свою тощую шею.

— Нет, благодарю.

— Это никуда нас не приведет, — раздраженно сказал царь.

— Значит, ты усвоил урок.

— Кто ты на самом деле?

— Меня зовут Гай Юлий Цезарь. Я младший военный трибун в штате Марка Минуция Терма, губернатора провинции Азия.

— Ты здесь как официальное лицо?

— Конечно.

— Почему Терм меня не уведомил?

— Потому что я путешествую быстрее курьеров. А вот почему твой собственный управляющий не доложил обо мне, я не знаю, — сказал Цезарь, продолжая покачивать ногой.

В этом момент в комнату вошел управляющий и в изумлении остановился, увидев посетителя, сидящего напротив царя.

— Думал, что ты войдешь первым, да? — спросил царь. — Ну, Сарпедон, оставь все надежды! Мужчины ему не нравятся. — Он повернул голову к Цезарю, в глазах его мелькнуло любопытство. — Юлий. Патриций?

— Да.

— Ты родственник консула, которого убил Гай Марий? Луция Юлия Цезаря?

— Он и мой отец были двоюродными братьями.

— Тогда ты — flamen Dialis!

— Был им. А ты некоторое время провел в Риме.

— Слишком долго.

Внезапно вспомнив о том, что управляющий все еще находится в комнате, царь нахмурился:

— Ты разместил нашего уважаемого гостя, Сарпедон?

— Да, государь.

— Тогда подожди за дверью.

Поклонившись несколько раз, управляющий задом вышел из комнаты.

— Для чего ты здесь? — спросил царь Цезаря.

Нога коснулась пола. Цезарь выпрямился в кресле.

— Я здесь, чтобы получить флот.

Царь ничем не выдал своих мыслей.

— Хм! Флот, да? И сколько же кораблей тебе надо? И каких?

— Ты забыл спросить, к какому сроку! — сказал этот трудный посетитель.

— Добавляю: к какому сроку?

— Я хочу сорок кораблей, половина из них — палубные триремы или крупнее. Все они должны быть собраны в порту по твоему выбору к середине октября, — сказал Цезарь.

— Через два с половиной месяца? Почему бы сразу не отрезать мне обе ноги? — пронзительно крикнул Никомед, вскочив с кресла.

— Если я не получу то, что я хочу, я это сделаю.

Царь снова сел, растерянно озираясь по сторонам.

— Я только напоминаю тебе, Гай Юлий, что это мое государство, а не провинция Рима, — сказал он. Его смешно накрашенный рот был не способен выразить душивший его гнев. — Я дам тебе все, что смогу и когда смогу! Но проси! Не требуй!

— Мой дорогой царь Никомед, — дружески произнес Цезарь. — Ты — мышь, оказавшаяся на середине дороги, по которой идут навстречу друг другу два слона — Рим и Понт.

Его глаза перестали улыбаться, и Никомед вдруг вспомнил о Сулле.

— Твой отец умер в возрасте слишком преклонном, чтобы позволить тебе занять этот трон прежде, чем ты сам состаришься. Годы сидения на престоле показали тебе, насколько слабо твое положение. Много лет ты провел в изгнании — столько же, сколько в этом дворце. И ты сейчас здесь, потому что Рим в лице Гая Скрибона Куриона вернул тебя сюда. Если Рим, который намного дальше от Понта, чем ты, хорошо знает, что с царем Митридатом еще далеко не покончено и он еще вовсе не стар, тогда и ты должен знать это. Вифиния носит звание «друг и союзник римского народа» с дней Прусия Второго, и ты сам неразрывно связал себя с Римом. Очевидно, ты лучше чувствуешь себя в роли царя, нежели в ссылке. Это означает, что ты должен сотрудничать с Римом и выполнять просьбы Рима. Иначе Митридат Понтийский притопает к Риму, а Рим выйдет ему навстречу — и ты, бедная мышка, неизбежно будешь раздавлен ногой одного из слонов.

Царь сидел, не находя слов: накрашенный рот раззявлен, глаза навыкате. После долгой паузы, во время которой он, казалось, не дышал, царь рывком набрал воздуха в грудь, в глазах его появились слезы.

— Это несправедливо! — воскликнул он и совсем скис.