В следующий раз?

«Этот волшебный раз был просто счастливой случайностью, не так ли?» – с насмешкой напомнил Эллисон краешек сознания. Уинтер заболела, у Питера было свободное время, и так случилось, что он заехал в «Элеганс». И если бы она не переписала сцену…

Быстро, слишком быстро чарующие часы с Питером превратились в туманную мечту. Эллисон смотрела на дождевые струи, по-прежнему бьющие в окна ее квартиры. Крупные капли были частью этого дня. Капли были настоящими, а как насчет всего остального? Как насчет огня и волшебства?

В восемь Эллисон позвонила Уинтер, чтобы узнать, как она себя чувствует. Уинтер сказала, что ей лучше, но Эллисон услышала тихий усталый вздох, пока подруга отвечала. Эллисон не говорила Уинтер о Питере, что увидится с ним сегодня… потому что… И снова Эллисон не сказала Уинтер, что они с Питером провели день вместе… потому что… потому что…

Потому что Эллисон не знала, что сказать.

Она беспокойно ходила взад и вперед после разговора с Уинтер. Когда ее бедро выкрикнуло: «Хватит!» – она позвонила Эмили.

– Алло… – Голос Эмили, тихий, застенчивый шепот, звучал почти испуганно.

– Эмили? Это Эллисон.

– Привет.

– У тебя все хорошо?

– Да.

– Роджеру очень понравились твои фотографии.

– А… Хорошо.

– Нам понадобятся отпечатки большего формата, чем тот, что я брала для Белмида.

– М-м. Хорошо. Те, что я делала для Белмида, это самый большой формат, какой я могу сделать в своей темной комнате.

– Ты говорила, что в Сенчури-Сити есть хорошая лаборатория.

– Да. Можно сделать их там.

– Возможно, это и к лучшему. Роджер хочет использовать больше снимков, чем мы планировали, потому что они все просто чудесны, и если кто-то другой увеличит снимки, это никак не помешает твоей работе на «Портрет». – Эллисон подождала, подумав, что, наверное, прервалась связь, и наконец позвала: – Эмили?

– Да. Я больше не работаю в «Портрете», Эллисон.

– Что? Эмили, с какого времени? – Новость ошеломила ее. Безжизненность голоса Эмили была почти пугающей.

– Я сказала Робу в четверг.

– Эмили, что случилось? Ты здорова?

– Ничего не случилось. Я просто больше не работаю в «Портрете».

«С какого времени?» – подумала Эллисон. В Аспене голос Роба звучал очень мягко, когда он говорил об Эмили. И голос Эмили, как всегда, когда она говорила о Робе, тоже звучал нежно в Валентинов день! Тогда она завезла в «Элеганс» фотографии для «Шато Бель-Эйр» по дороге на встречу с Робом. На встречу, где явно ничего не произошло, за исключением того, что Эмили ушла из «Портрета».

– Эмили, ты хорошо себя чувствуешь? – снова спросила Эллисон. – У тебя такой голос, будто…

– Я немного устала, но здорова, Эллисон, правда.

– Мне очень жаль, что так вышло с «Портретом».

– Мне тоже, – прошептала Эмили.

– Ты знаешь, что будешь делать?

– Нет. – Эмили посмотрела на книги «Потерявшаяся девочка» и «Нашедшаяся девочка», которые лежали рядом на столе. Она читала и перечитывала их снова и снова. Это потребовало мужества, но следующий шаг… – Не знаю.

– Что ж, я могу как следует загрузить тебя.

– Я, может, перееду в Париж.

Эмили уже чуть было не улетела в Париж в пятницу. Она хотела выбросить книги, уже слегка потрепанные, потому что их не один раз прочел Роб, собрать все свои вещи – дела на десять минут, если не торопиться, – и лететь в Париж. Сбежать в Париж, навсегда.

– В Париж? Эмили, может, нам сейчас собраться всем вместе? – повинуясь импульсу, спросила Эллисон, которую все больше тревожило состояние Эмили. – Мы могли бы…

– Сейчас совсем неподходящее время, Эллисон. – Спустя несколько секунд Эмили добавила: – Спасибо.

– Давай пообедаем или поужинаем на этой неделе или сходим в кино, ладно?

– Ладно. – «Может быть».

Когда в десять вечера зазвонил телефон, Эллисон поняла, что это Питер. Она сидела и пристально смотрела на телефон, страстно желая, чтобы он зазвонил. Как раз сейчас Питер мог вернуться домой от Стива.

Но это был не Питер. Это был Роджер, звонивший из Чикаго. Роджер, с которым Эллисон держалась напряженно и отстраненно во время их романтического ужина в День святого Валентина, Роджер, который хотел знать, что случилось.

– Эллисон, ты с кем-то познакомилась между уик-эндом в Аспене и вечером четверга? Нет, не так, между нашим разговором в среду вечером и когда я увидел тебя в четверг?

«Нет, я познакомилась с ним до тебя, Роджер. В тот же день, но на несколько минут раньше. И с тех пор я все время думаю о нем».

– Роджер…

– Так, значит, кто-то есть, Эллисон?

– Не знаю. Не уверена. – «Да, что касается меня, я уверена. Но Питер?»

– Но может?

– Может быть. Роджер, я… – Эллисон не знала, что сказать. Не важно, как все будет с Питером, любовь с Роджером больше невозможна. Теперь Эллисон почувствовала огонь, и несмотря на то что этот огонь принес с собой опасность, неуверенность и одиночество, он воспламенил чувства, зажег внутри нее жизнь, которая больше никогда не удовлетворится теплотой. – Прости меня.

Питер и Стив просматривали отснятый за день материал в просмотровой комнате на студии в Бербанке. Было девять часов вечера. Для всей остальной съемочной группы рабочий день закончился два часа назад.

– Она дает не сто процентов, – сказал Питер. – Она дает свои обычные сто десять, но она все еще больна.

Зеленоватый оттенок исчез с роскошной, цвета густых сливок кожи Уинтер, но фиалковые глаза смотрели туманно и неуверенно.

– Мне кажется, лучше отменить завтрашние съемки, – сказал Питер.

Стив вздохнул. «Любовь» так хорошо продвигалась! График они опережают, в группе царит гармония, никаких эгоцентричных выходок. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, и разумеется, слишком хорошо, чтобы длиться вечно. Из многолетнего опыта Стив знал, что стоило равновесию нарушиться – из-за погоды, характеров или из-за бобины, которая таинственным образом не проявлялась, – как процесс начинал развиваться с катастрофической быстротой.

Но Уинтер больна. Это было очевидно. Уинтер не примадонна. В эти игры она не играет. Возможно, она даже не захочет отменять съемочный день, но у них действительно не было выбора.

– Думаю, да, – с неохотой согласился Стив. – Пойду распоряжусь, чтобы обзвонили всю группу. Ты хочешь позвонить Брюсу и Уинтер?

– Конечно.

Уинтер, Брюсу и Эллисон. Вчера, вернувшись от Стива, Питер чуть было не позвонил ей, но не доверился себе. Он мог просто высказать Эллисон Фитцджеральд то, что накопилось у него на сердце.

«Я скучаю по тебе, Эллисон. Я хочу тебя видеть. Сейчас».

Но это было его отчаяние, а не ее, его годы одиночества, выплеснувшиеся, как лава, из долго дремавшего вулкана – горячая, стремительная, все сметающая на своем пути. Это он был в отчаянии и в то же время так уверен в своих чувствах, а она была очаровательной и почему-то невинной и беззащитной.

Прежде чем уйти со студии, Питер позвонил Уинтер и Брюсу. Эллисон он позвонит из Белмида, когда быстренько погуляет по этой сырости с Оладьей.

– Я не слишком поздно?

– Нет. – «Никогда не поздно».

– Уинтер все еще больна, ей лучше, но она по-прежнему слаба, так что завтра съемок не будет. Не хотите ли?..

– Да. – «Согласна на что угодно».

– Да? – Питер негромко рассмеялся. – Вы свободны весь день?

– Нет, – призналась Эллисон. – Но освобожусь к полудню.

– Позвоните мне в любой момент, и я за вами приеду. Я буду здесь, буду готовить для нас обед, договорились?

– Я могу приехать сама.

– Хорошо. Можете даже не звонить. Я буду здесь.

Было одиннадцать утра вторника. Доктор Кэмден смотрела в испуганные, обведенные темными кругами серые глаза, которые отвечали ей гордым вызовом. Как ей знаком этот взгляд! Эта бледная молодая женщина пришла сюда, потому что инстинкт, более глубокий, чем боль, велел ей попробовать, но на самом деле она не верила, что это может помочь. Она верила, что попробует, но это только принесет новую боль, и тогда все будет кончено.