– Кто это там? – спросила я и высунулась наружу.
У входа был Валя, а рядом с ним Ляля. Снизу мне хорошо было видно, что у Вали стоит. Вот интересно, чья заслуга… Пошли проведаем «американцев», я запихала обратно в рюкзак зонт и свитер, посильнее стянула горловину, застегнула застежки, бросила рюкзак в дальний угол палатки, застегнула за собой молнию, и мы направились к дружественному автоклубу.
Американоводы стояли ближе к центру поля, свою площадку они обнесли канатом, по углам на длинных шестах колыхались полосато-звездные флаги. «Шевроле», «кадиллаки», «форды» и «бьюики» выстроились ровным каре, как на мини-параде, но кроме охранника, двух загорающих группиз и посетителей выставки в загоне никого не оказалось – народ куда-то ушел.
Аэродром был переполнен звуками: бесконечные сливающиеся в рев гудки, громкая музыка, несколько концертных площадок в разных местах – на одной соревнуется автозвук, на другой дискотека, на стендах автоклубов зажигают рок-группы, на главной сцене – конкурс на лучшую реставрацию, тут и там промоакции пивоварен: купи две кружки пива, третью получишь бесплатно. На каждом углу – свой угар.
А это что за чудо в перьях? – в который раз, завывая сиреной, по взлетной полосе пронеслась украшенная полусотней прожекторов и целым ирокезом антенн «Ока». Боня, местная знаменитость. День и ночь будет гонять кругами. Уделал машину, как бог черепаху. – Действительно, дикобраз какой-то… Я посмотрела Боне вслед и заметила присобаченное к задней двери колесо от телеги. Его-то как раз и не хватало для полноты картины.
Мы вернулись на центральную аллею, которая была колдобистой грунтовой дорогой, раскланялись с председательницей клуба «альфа-ромео», двинулись на запах дыма и мяса, съели по порции шашлыка, затем устроили фотосессию, я сидела на подножке 101-го «ЗИСа», Валя снимал мое отражение в дверце стоящего рядом «ЗИСа-110», а потом Лялино, а потом мы увидели пожарную машину Ford-T 1919 года, она стояла отдельно, Валя пошел договариваться с хозяевами, пусть девки сфотографируются, они аккуратно, на руках отнесу и сниму. Но девки, вместо того чтобы сесть за руль, полезли под колеса и принялись изображать: они ремонтируют и одна дает другой советы. Когда Валя за руки, за ноги вытащил нас из-под «форда», я была вся в соломе, а Ляля – в машинном масле.
Great impression от выставки: автомобиль-амфибия «Тритон». На суше машина, катер на воде. Построил один скрипач на досуге на даче. Пожалела, что не сделала фотографию. Очень хороши линии, форма… Катались – катал внук скрипача. Смотрела на поле, на заходящее солнце в боковой люк – сзади, как в яхтах и ритуальных автобусах. Сложная гамма чувств переполняла меня: казалось, гляжу на низко висящий огромный огненный диск из катафалка.
Мимо проехала серебристая «татра» с совершенно инопланетным хвостом-плавником… А-а… Это Рэм Меркулов, работал на нашей кафедре в институте, сообщил Валя, восемьдесят седьмая модель тридцать девятого года машинка. Аллилуеву, говорят, в ней катал. Нравится?
Мне все здесь нравится. Трава на поле, я сняла туфли и хожу босиком, почти невыносимая жара, гидрант с ледяной водой на краю аэродрома, мы ходим туда за водой и просто так, обливаться, бесконечные ряды старых машин, палаточные лагеря и стенды реставрационных мастерских, мангалы, шашлык, пиво и водка, парни и их подруги. А вон, смотри, Пират. Здорово, черти! – Пират широко распахивает руки, не видели Сэма? А Бородатого? Ты слышал: Борода женился. Они справляли свадьбу на роликах. У вас ночные пропуска? Вы остаетесь?
Мы остаемся. Ночью Пират дает покататься свой «виллис». Ляля уединилась с Сэмом, Валя где-то пьет, впрочем, я и сама едва на ногах стою. Меня охватывает волнение, я очень хочу порулить на старой машине. Пират напоминает, как ею пользоваться, сажусь за руль, наматываю круги по отведенному для выставки загону: дальше выезжать запрещено и назначен штраф – после того как Валя в прошлом году решил искупаться и поехал на «ЗИМе» в Серебряный Бор прямиком через поле. Все бы ничего, да только он не увидел веревочку, которая была ограждением, и случайно ее зацепил. Чувствует: что-то не то. Оглянулся, а там уже все сортирные будки вповалку. Хоть и пьяная, а ровно каталась, ни один «хорьх», ни один «паккард» не задела. Так вы пишете стихи? – спрашивает Пират, мы уже вышли из машины и гуляем по залитому лунным светом летному полю. – Да, и сейчас прочту вам одно. Декламирую. Хрюша един в трех лицах: // Хрюша, Степашка и Филя… – Подержите, пожалуйста. – Он снимает очки, передает их мне и, как каскадер, с совершенно прямой спиной картинно грохается наземь: мадам, я поражен!
Еще у Пирата есть «Победа» сорок девятого года и «опель-капитан». Он хочет целоваться, но я не хочу. Через день присылает мне письмо, начинающееся четверостишием:
Я однажды отобью
Вас у вашего бойфренда,
Молвив: «Баста, мать твою,
Истекла твоя аренда!»…
Спросила потом у Пирата: что, и ты сочиняешь? Оказалось, у кого-то содрал.
Я не отобьюсь. Пират классный парень, но я хочу только Валю.
В субботу я проснулась рано, меня выгнала из палатки утренняя сырость, солнце уже взошло, но трава была покрыта росой. Я вытащила из несессера зубную пасту, щетку, мыло и пошла через поле к гидранту. Там собралась очередь, с гиканьем парни обливались водой, тут же растирали полотенцем бронзовые торсы… Ледяная вода окончательно взбодрила, я собрала волосы в хвост, закурила ментоловую сигарету. Новый день начался, и он обещал быть очень жарким.
До обеда я валялась на надувном матраце и загорала, Валя спал, в три подъехала Ляля, и мы вместе вытащили его из палатки на свет божий, а следом и второй матрац, на капоте порезали яблоки, помидоры и огурцы, примостившись, там же выпили сангрии, какая сладкая, сказала Ляля, и тогда Валя достал из-под сиденья канистру воды «Шишкин лес» и разлил по стаканам. После трапезы мы разошлись, Валя решил обойти площадки автоателье, поискать работу, а мы с Лялей оказались предоставлены самим себе, раздевайся, сказала я, – у меня нет купальника, – а лифчик? – и лифчика тоже, – остается загорать топлесс, сказала я, и мы разделись. Опустили со лба черные очки и легли, она на спину, я на живот. Так неглиже и заснула, не выспалась ночью.
Под вечер небо заволокло тучами, я вспомнила, что по прогнозу в воскресенье обещали дождь: оставаться на поле было чревато. Поехали домой, – сказал Валя, к этому моменту мы все были изрядно пьяны, поэтому решили покинуть автопарк юрского периода на такси. Валя перегнал «ЗИМ» поближе к палатке Сэма, тот, несмотря на тучи, решил ночевать здесь, будь другом, последи, попросил его Валя, и мы двинулись к воротам аэродрома. Валя взял под руку Лялю, и тогда я, не долго думая, переключила внимание на Пирата, дала себя обнять и приговаривала: ты мне очень нравишься. Я догадалась: у красавца кризис жанра, и поработала Карлом Густавом Юнгом… Как тебе идет капитанская фуражка, медово говорила я, какая у тебя красивая гавайка.
Валя с Лялей шел впереди и часто оглядывался. Валя ревнует, нет, ну ты посмотри, как Валька ревнует, шептал Пират.
– Пьяная женщина своей звезде не хозяйка, – крикнул Валя. Мы подошли к Волоколамке, нужно было расходиться, и он не знал, как я себя поведу. Думал, может, пойду с Пиратом. Еще как хозяйка, злорадно думала я. И, чтобы не было обидно ни Пирату, ни Вале, у шоссе объявила:
– Парни! Я выпила лишнего и хочу, чтобы кто-нибудь отвез меня домой.
Оба были согласны; я выбрала Валю. Ляля села в такси вместе с Пиратом – им по пути. Во втором часу ночи Валя с моей кухни звонил Ляле. Доехала нормально? Да, она малость перебрала. Ты уже спишь? Воды нет? Поверни левый вентиль за унитазом. Завтра на «Экзотику» пойдешь? Не можешь? Ну ладно. Целую, Лялечка. Пока.
Валя кладет трубку, а я засыпаю и вижу кошмар. Пират набрасывается на меня, пытается поцеловать – и тут же расплывается как ртутный, – и это уже не он, а Валя в тюбетейке с оленями.
Что ты думаешь о наших отношениях, от неожиданности я открываю глаза и вижу высокий, только что побеленный потолок. Дома у Вали нет ни одной кровати, единственную раскладушку занимает Ляля – и мы спим прямо на полу: студенческая мансарда из французских кинолент. Мне кажется, что я люблю тебя… – голос как будто не принадлежит мне, я слышу его словно со стороны, я говорю неправду, я хотела бы любить Валю, но вижу, что он-то не сможет меня полюбить; у него нет на меня сил; более того – ему это и не нужно. И уже за одно это я его не люблю. Я… – но Валя не дает мне договорить, приподымается в постели на локте, почти кричит: Это морок! Твоя любовь – это морок! Что он имеет в виду, я знаю, знаю по кинематографу, фильм «Гувернантка», режиссер Сара Голдман: «Вы любите не меня, а свою собственную химеру». Да. Так и есть. Если люблю – то химеру. Красавца за рулем белого «ЗИМа». И не желаю опомниться.
