По телевизору повторяли один и тот же сюжет: стреляющий танк, чёрный дым из окон парламента, идущие к автозаку бородатый взъерошенный Руцкой и синевато-бледный Хасбулатов.
О тех, кто оказался в больнице или морге, не говорили ничего.
Наступившей ночью Афанасьевы в Сокольниках слышали стрельбу, доносившуюся со стороны Яузы, от Электрозаводского моста.
К утру она прекратилась.
6 По могильным холмикам
Этот августовский день 1997 года начинался ясным тёплым утром, обещавшим Виктору удачную рыбалку. Примотав к велосипеду удочку, Виктор покатил к воротам дачного посёлка. Притормозил, увидев издалека возле сторожки рослую фигуру Фёдора Петровича, крепкого старика восьмидесяти пяти лет, смотрителя газовых печек. Опираясь на сучковатый посох, он стоял, чуть ссутулившись – ждал, когда Виктор подъедет. Заметив удочку, привычно спросил улыбаясь:
– На уху позовёшь?
– Ну а как же! Только бы вот угадать, у какого берега окуни дожидаются.
– В Павельцево едешь? Лучше всего клюёт там, где Клязьма с каналом пересекается. Но не знаю, проедешь ли. Застроили дороги коттеджами.
– А я по берегу.
– По могильным холмикам? Ну давай.
Спросил Виктор, что за холмики. Рассказал Петрович: в 30-х (ему тогда чуть больше десяти было) судоходный канал от Химок стали тянуть; на его рытьё привезли заключённых, «врагов народа» – так их тогда называли. Тут они и жили в бараках, возле Павельцева, за колючей проволокой – серые лица, голодные глаза. Жалостливые павельцевские женщины им через колючку бросали хлеб. Те кидались, вырывая его друг у друга. Тут они и умирали, истощённые. Тут их и закапывали, забрасывая землёй из только что вырытого русла.
Весь береговой вал возле Павельцева, заросший сейчас клёнами и кустами жёлтой акации, по словам Фёдора Петровича, на самом деле братская могила, только об этом никто, кроме стариков, не знает.
– Хоть бы камень какой памятный положили, – сказал задумчиво, – а то перемрём мы, свидетели, никто и не вспомнит, как всё было.
Под гул снижающихся к аэропорту Шереметьево пассажирских авиалайнеров разнообразной расцветки (хорошо смотрятся в густо-синем небе, над кромкой леса!) пересёк Виктор травянистую низинку, затем железнодорожную насыпь, въехал на единственную улицу села Павельцево. И пока ехал, не шло из головы рассказанное Петровичем.
Да, конечно, ни аэропорта с его самолётным гулом, ни вот этой насыпи с блестящими на солнце рельсами тогда не было. Да и сельские дома за эти годы не раз перестраивались. Разве что вон та церковь, где помещалось недавно монтажно-строительное управление, а сейчас золотится над отреставрированным куполом новенький крест, не меняла своих очертаний.
Тонут старые избы в кустах сирени, в разросшихся запущенных палисадниках. Сидят на лавочках бабки, провожающие Виктора долгими взглядами, немало на своём веку повидавшими – и изобилие НЭПа, о котором как-то рассказывал Петрович, и раскулачивание зажиточных мужиков, и мотавшихся по этой улице активистов с «наганами», создававших колхоз «Путь Ильича».
Сейчас здесь селятся летом дачники (сияющий изгиб Клязьмы в низинке действует на них гипнотически), поэтому село не бедствует – кое-где сквозь палисадники светятся новым тёсом обшитые дома, мальчишки у ворот толкутся с громко звучащими магнитофонами.
Раньше, всего лишь несколько лет назад, эта длинная улица другим своим концом вытекала, уже без асфальтового покрытия, на зелёную поляну в излучине Клязьмы – место выпаса павельцевских коров. Теперь коров в селе нет, а там, где был их выпас, ни одного свободного квадратного метра: высятся плотно стоящие трёхэтажные дворцы, окружённые высоченными заборами.
Пытался Виктор проехать, петляя меж ними. Слышал, как за металлическими глухими воротами гремят цепями сторожевые псы, оглашая дворы гулким лаем. Видел нацеленные из-за заборов глазки охранной системы. Ощущение – будто его, чужака, здесь взяли на прицел и ведут от одних ворот к другим, раздумывая, пристрелить сразу или подождать. Ни кустов, ни деревьев вдоль тесных улочек, только кучи строительного мусора.
Поплутав по этому странному, безлюдному сейчас, каменному селению, наконец вырулил он к зелёному склону, вытолкнул велосипед по узенькой тропке наверх, к зарослям жёлтой акации, и оказался на гребне заросшего клёнами вала.
Впереди внизу, в бетонных тисках, серебрился рябью судоходный канал, двигался по нему под звучание бодрой маршевой мелодии двухпалубный теплоход с разноцветной толпой веселящихся пассажиров, приветственно машущих руками всем, кого замечали на берегу.
А позади – тот самый коттеджный городок, только теперь, сверху, Виктор видел его дворы и его собак, дежурящих у металлических ворот. Кое-где были люди. Вон у крыльца одного особняка, на клумбе, возится женщина в фартуке – домработница, судя по всему. А вон и хозяева с гостями, на широкой террасе второго этажа, за накрытым столом – там тоже звучит музыка, но рукой Виктору никто не машет.
Катил он свой велосипед по ухабистой тропинке, «по могильным холмикам» и вспоминал рассказанное Петровичем: знают ли те, кто сидит на террасе, и те, что машут с палубы теплохода, о «врагах народа», чьи безвестные кости истлевают в здешней земле?.. И подумал: как всё-таки посмеялась над нами история! В 17-м столько крови было пролито под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам». Всех, кто сомневался в необходимости такой войны, объявляли «врагами народа», а дворцы – вот они! – выросли. Причём – по всей России, вокруг крупных городов.
И снова разверзается опасная пропасть между богатыми и бедными. И снова разговоры об этом тонут в недомолвках, в нелепой налоговой политике, в правовом вакууме, который выгоден чиновникам и подкупающим их нуворишам.
Такой вот зигзаг истории.
…Тропинка, петлявшая меж кустов, привела Виктора к тому заветному месту, где канал пересекается с Клязьмой. Именно здесь, в мелкой песчаной бухточке, раньше купалась павельцевская ребятня, а чуть дальше, за камышовыми зарослями, случался сказочный окунёвый клёв. Но как туда пройти? Не пускал двухметровый сетчатый забор, протянутый от коттеджного городка вплоть до воды, с надписью, угрожающей строгими карами.
У забора, на бетонном берегу канала, маячили две щуплые фигурки с удочками – мальчишка в бейсболке и дед в помятой соломенной шляпе. Поинтересовался у них Виктор, как успехи. Откликнулся дед:
– Какие тут успехи – один окунёк с палец величиной! Отгородили богачи себе всё – нам, павельцевским, к Клязьме ни подойти, ни подъехать. Вот и ходим с внуком без толку.
– А жаловаться на захватчиков не пробовали?
– Ну пробовали. Да ведь они всё предусмотрели. Вон тот дом с балконом, видишь? Прокурор построил – на свою маленькую зарплату. А в том конце – дворец милицейского начальника… Богачи знают, с кем делиться, а с кем – нет.
Часть седьмая
1 Отцовский подарок
На этот раз Павел, двоюродный брат (Виктор видел его только на фотоснимке – короткая стрижка, скуластое лицо), возник в июне 2002 года.
– Ну что, братишка, теперь всё срослось? Я в Москве, у метро «Сокольники», а ты, как я понимаю, дома. Диктуй, как к тебе идти.
Тоном, не допускающим возражений, сказал по телефону – откладывать встречу больше нельзя, обещанные бумаги у него с собой. Времени, правда, в обрез, но одного часа на разговоры должно хватить.
Ради такой, почти анекдотической, встречи (она откладывалась по разным причинам, кажется, лет двадцать) Виктор одним часом готов был пожертвовать. Выключил компьютер, прошёл на кухню. Заглянул в холодильник. Сыр к чаю есть, ну и ладно. Стал подсчитывать, с какого года они с Павлом собирались увидеться. Со смерти отца? Значит – 23 года! Ну да, конечно, видимо, не очень нужно было. И почему-то по почте отцовские бумаги прислать не мог, только – передать «из рук в руки». Чудачество какое-то.
Наконец в дверь позвонили, Виктор открыл. У порога стоял невысокий худощавый человек, выправка спортивная, на голове – седой «ёжик». Нет, не старик, хотя лет ему (Виктор знал) далеко за шестьдесят. В летней полосатой рубашке, пиджак на одной руке, портфель – в другой. Щурясь в улыбке, он окинул Афанасьева острым взглядом.
