Маркс представляет всех славян варварами. Они не только неисторические народы, но и круглые невежды. Славяне вообще не имеют права на жизнь. Так, Энгельс писал с презрением о поляках: «Никогда поляки не делали в истории ничего иного, кроме как играли в храбрую и задорную глупость». Ненависть Маркса-Энгельса к славянам не случайна и не эпизодична. Чего стоит хотя бы фраза о «славянской сволочи» (Lumpengesindel). Но о своей нации, о немцах, Маркс говорит с гордостью: да, я немец, и хороший немец (von Haus aus ein Deutscher). Победы же пруссаков над французами Маркс и Энгельс называли не иначе как «нашими блестящими победами». Надо ли удивляться, что и лидеры социалистов Европы оказались в одной лодке с убийцами и ненавистниками сербов?! Odium theologicum! (лат. «Неприязнь на почве вероисповедания»). Им чужд и враждебен сам образ наш. Сегодня, когда объединенная Европа вкупе с США фактически ведут войну на уничтожение славян, думаю, Маркс получил бы шквал похвал от милитаристов и банкиров Запада за его позицию.

В другом месте он выступил еще более цинично и нагло, фактически ратуя за интервенцию Запада в Россию и против России, которая в его лице, близок час, «натолкнется на своего настоящего противника» (грозит!). Итогом тотального наступления «западной культуры» (что в ее экспансионистско-захватни-ческом устремлении, «подобно солнцу, обойдет весь мир») неминуемо явится то, что Запад «вдребезги разобьет русский колосс». Он желает нациям Европы гармонизации, мира и процветания: «западные народы обретут снова единство и способность к волевым решениям» («гуманист»!). Что же до матушки-России, то ей Маркс желает только одного: чтобы либерально-демократическая революция (или эволюция, ему один черт, чем убивать Русь) окончательно сокрушила и уничтожила эту внушающую страх полуазиатскую державу, разбила «вдребезги русский колосс». Смысл ясен и понятен: в России и революция должна пойти «на ее погибель». В этой связи вспоминается и фраза О. Бисмарка о том, что для социализма надо выбрать страну, которую не жалко. Маркс не принял и факта существования России как государства («Это государство, которое даже при достижении им мировых успехов можно лишь принимать на веру, а не принимать как факт»). Истинное лицо онемеченного еврея Карла Маркса раскрылось в оценке личности Петра I. К имени Петра с почтением отнеслись французские энциклопедисты, немецкие философы, горделивые британцы. Что же наш «интернационалист»? Он не увидел в России, ее великом народе ничего, кроме «виртуозности в искусстве раболепствовать». Петр лишь «сочетал политическое искусство монгольского раба с гордым честолюбием монгольского повелителя». Автор сборника «Маркс против России» Н. Ульянов замечает: «Проглядел всего Петра, проглядел всю Россию, – что можно еще сказать об этой духовной слепоте!? Жалкое, презренное мировоззрение, которое не позволяет усмотреть в чужой истории, в чужом величии и в чужой беде, в чужой жертвенности и в чужом героизме ничего другого, как только низость и подлость, коварство и трусость, раболепие и ничтожество».[518] Духовная слепота некоторых господ «интеллектуалов» потрясает.

Эту чужеродность марксизма тонко чувствовали и мыслители христианского направления в России. В частности, философ С. Булгаков (1871–1944) упрекал Маркса в пренебрежении отдельной личностью, в нежелании в каждом «чтить человека». Он писал: «Здесь снова всплывает характерное пренебрежение Маркса к личности. …личность упраздняется целым, какой-то социалистической Спартой, как у Маркса. Только на религиозной почве, где высшее проявление индивидуальности роднит и объединяет всех в сверхиндивидуальной любви и общей жизни, только соединение людей через Христа в Боге, т. е. церковь, личный и вместе сверхличный союз способен преодолеть эту трудность и, утверждая индивидуальность, сохранит целое… Да приидет Царствие Твое! Да будет воля Твоя на земле, как и на небе! Такова наша молитва. Такова же и конечная цель мирового и исторического прогресса». Маркс – симбиоз пророка, фанатика-еврея, немецкого националиста-догматика. Интересно, что на тот факт, что он фактически не имел серьезных исторических знаний, почти никто не обратил внимания. Хотя Ф. Меринг упоминал о том, что за 9 семестров в Берлинском университете (с 1836 по 1841 гг.) он прослушал 12 курсов (более половины относилось к юриспруденции, один к философии, два к богословию, один к литературе и ни одного к истории). Человек, попытавшийся изменить ход истории, совершенно не интересуется ее течением и содержанием. Как вам это нравится?! Полагаю, что именно антиисторизм и вынес «смертный приговор» марксизму, причем вынес задолго до того, как эта теория овладела умами миллионов людей. Он и диалектику-то Гегеля взял, как панельную девку (попользовал ее, а затем и бросил). Поэтому С. Булгаков справедливо говорил о беспримерной философской катастрофе, разразившейся в Европе, о разрыве с классическими традициями. Если сюда добавить огромное самомнение Маркса, питаемое такими чувствами как ненависть, мстительность, тиранство, то многое станет понятнее в этой личности. Один из его почитателей написал: «Если бы он имел столько же сердца, сколько ума, столько любви, сколько ненависти, я готов был бы пойти за него в огонь» (Трехов). Лишенный капли любви, он и не мог создать ничего кроме философии и политики ненависти.[519]

Вот и Энгельс бросал в адрес русских патриотов упреки, направляемые против нас ныне лютыми врагами России. По его словам, именно русские – «особенные враги демократии» и потому, мол, их вообще нельзя пускать в Европу. Когда Герцена избирали членом одного из международных комитетов (1855), против его кандидатуры решительно выступил К. Маркс, заявив, что хотя он лично и не знает Герцена и не может сказать против него конкретно ничего плохого, но все же он категорически против, ибо тот прежде всего панславист, русский, притом «русский, который во всем, что писал, поддерживает Россию».[520] Какой страшный грех! Если бы проклинал Россию на каждом углу, тогда, ясно, наш брат-демократ. К сожалению, даже патриотические круги сегодня все еще редко и робко говорят о русофобской и антиславянской сущности марксизма. Энгельс кликушествовал (в духе фюрера и демократов, пропагандирующих жандармские «достоинства» НАТО): «Всеобщая война, которая разразится, раздробит славянский союз и уничтожит эти мелкие тупоголовые национальности вплоть до их имени включительно. Да, ближайшая всемирная война сотрет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы, и это также будет прогрессом… Мы знаем теперь, где сосредоточены враги революции: в России и в славянских землях Австрии… Мы знаем, что нам делать: истребительная война и безудержный террор». Зная все это, нужно было быть самоубийцей, глупцом или врагом России, чтобы ставить во главу реформ и революций идеи еврейских вождей, и их самих, ненавидящих Россию и русских всеми фибрами души.

Но прежде всего надо быть человеком нерусского склада, чтобы положить такую идеологию в основу государственного строя. Сталин писал: «Многие секретари обкомов, крайкомов усвоили марксизм? На это нужно десятилетие, чтобы усвоить марксизм. Как Ленин усвоил марксизм? Как он читал сочинения Маркса? Он не просто читал, а прорабатывал. Он записки составлял, раз, другой, третий раз перечитывал, руководил движением. И вот он в конце концов добился, что усвоил марксизм. Нельзя же требовать этого от каждого члена партии. Это глупо».[521] Бог с ним, с марксизмом. Мы же не думаем, что «Карл Маркс лучше знает, в чем заключаются интересы русского народа, чем сам этот народ» (И. Солоневич).

Российские консерваторы пели хвалу монархическому устройству России. В их словах всегда было много пафоса, но гораздо меньше правды и истины. Монархист Н. Черняев в «Русском самодержавии» писал, что неограниченная монархия имеет ряд заметных преимуществ и светлых сторон, благотворное влияние которых для страны очевидно и несомненно. В такого рода монархиях, якобы, нет острой борьбы за верховную власть. Черняев уверяет, что власть и почет «не ослепляют его» (монарха), и даже утверждает, что при такой власти «не бывает ни подкупов, ни волнений, ни насильственных переворотов», а великий акт перехода власти по наследству в монархиях «совершается сам собою, не ведя за собою ни смут, ни бесплодной затраты общественных сил». Однако же помимо акта передачи, есть еще и главное – управление страной. На этом как раз крепко и споткнулась Российская монархия! Царь хотел править, а окружение хотело всем заправлять. Черняев ставит монарха в привилегированное положение, говоря: «Ни президенты республик, ни члены парламентов не заинтересованы так близко в судьбах страны, как самодержавный монарх. Все они, как халифы на час, не имеют особенной надобности тревожиться за ее будущность. Если они не отличаются высокими личными качествами, то обыкновенно думают: apres nous – le deluge (после нас – хоть потоп). Для того чтобы подобной точки зрения держался наследственный самодержец, он должен быть чудовищно легкомыслен и развращен, ибо, если у него есть хотя в слабой степени любовь к детям и вообще к потомству, он будет прилагать все усилия, чтобы сделать свой народ счастливым, богатым и сильным».[522]