Наконец Майк уехал. Ему не терпелось отправиться в магазин скобяных изделий и купить там все необходимое для ремонта. Лари несколько раз нажала на кнопку звонка, а потом направилась к служебному входу и повторила свою попытку. Ответа по-прежнему не было, хотя через окно она увидела, что в буфетной горит свет. Она попробовала повернуть дверную ручку, ручка поддалась, и дверь открылась.

– Ник! – позвала Лари, проходя через освещенную буфетную и большую кухню в темный коридор.

Потом крикнула еще два раза.

– Кто там?

– Лари…

– Эй! Не двигайся! Подожди минуту, чтобы я мог закончить печатать, тогда я выйду.

Вскоре Ник появился из-за двери, мимо которой Лари только что прошла, и закрыл ее за собой. Зачем сделал несколько шагов и остановился на некотором расстоянии от Лари.

– Вот это сюрприз!

После неловкого молчания она ответила:

– Мне необходимо было повидаться с Анитой, и пока я здесь…

Он кивнул. Она хотела было уже признаться ему, что его визит смутил ее покой, но потом решила воздержаться от такой откровенности. Куда она могла бы завести ее?

– Сначала я пыталась дозвониться тебе.

– Я провожу в лаборатории по восемнадцать часов в сутки. Мне надо сделать такую коллекцию снимков, чтобы с ее помощью я смог убедить нужных мне людей, что обладаю пулитцеровским потенциалом.

Лари была в затруднении. Зачем она здесь? Какая-то часть ее существа хотела просто попросить Ника, чтобы он снова поцеловал ее, и тогда она вспомнит о том, что для нее было так важно рассказать ему.

Но Ник заговорил первым.

– Хочешь посмотреть, чем я занимаюсь?

– Да, очень.

Он открыл дверь. За ней висел тяжелый черный бархатный занавес, а за ним – еще два, чтобы в комнату не проникал свет. Они вошли в царство красного цвета – исключительное владение фотографа. Это было довольно внушительных размеров помещение, которое Ник приспособил для своих целей. Прежде здесь размещалась домашняя прачечная, где лет пятьдесят назад работали две или три служанки. Одну стену занимали две гигантские железные раковины, а остальные – длинные стойки и стеллажи. В одном конце комната от одной стены до другой тянулись веревки для сушки белья. К веревкам бельевыми прищепками было прикреплено несколько дюжин снимков.

Лари никогда прежде не доводилось бывать в фотолаборатории. В красном свете все казалось каким-то нереальным. Она повернулась и стала рассматривать Ника так пристально, словно сама вдруг сделалась невидимой. При обычном освещении ей никогда не пришла бы в голову такая вольность. Какую бы опасность Ник ни представлял собой в ее воображении, это чувство только усилилось теперь, когда он купался в лучах цвета адского пламени.

Не обращая внимания на ее взгляд, он прошелся вдоль одной из веревок, снимая фотографии.

– Вот это я сделал сегодня…

В центре комнаты стоял стол из нержавеющей стали, тускло отражавший горевшие над ним красные лампочки. Ник разложил снимки на столе ровными рядами.

Ее взгляд начал блуждать по ним. Черно-белые фотографии в свете лампы приобрели различные оттенки красного цвета. На первой была запечатлена группа из четырех вьетнамских мальчиков. Все они стояли в ряд и широко улыбались, глядя в объектив. Эта фотография могла бы показаться такой же невинной, как любая фотография одноклассников, если бы не то обстоятельство, что у трех мальчиков не хватало ноги, а у четвертого не было обеих рук. На втором снимке худая, как привидение, девочка лет четырех-пяти, припавшая к земле возле мертвого младенца и прикрывающая его ножки куском ткани. Девочка повернулась в сторону фотографа, и выражение ее лица было таким бесстрастным, как если бы малышку отвлекли, помешав укутать одеялом свою куклу. Переводя взгляд с одной фотографии на другую, Лари лишь смутно понимала, о чем говорит Ник.

– …не снимал их все сразу, а отбирал из множества снимков. Эта серия целиком посвящена детям. Даже до того… инцидента они всегда привлекали мое внимание. Вот несколько мальчиков смотрят вверх, в небо. У всех глаза широко раскрыты от изумления при виде пролетавшей над ними в боевом строю группы военных вертолетов. На заднем плане виднелся охваченный пламенем склон холма. Куча детских гробиков во дворе нелегального магазина столярных изделий в Сайгоне… Маленький мальчик держит в руках найденный им артиллерийский снаряд и так радостно улыбается, словно это не снаряд, а рыба, пойманная во время воскресного пикника.

Лари продолжала просматривать снимки, понимая, что этот нереальный красный свет несколько ослабляет волнение, которое они могли бы вызвать при обычном дневном освещении. Но тут ее взор упал на фотографию девочки-подростка, которая бежала по рисовой плантации, раскинув руки, с искаженным от мучительной боли лицом. Она была обнажена, если не считать нескольких лоскутов ткани, и языки пламени лизали ее кожу в тех местах, где к ней прилип напалм.

– О Боже, прошу прощения! Мне следовало бы предупредить тебя. Но…

– Мне нужно выйти! – поспешно перебила его Лари. Она почувствовала, что задыхается. Ник в одно мгновение отодвинул все занавесы и вывел ее из комнаты.

Она прислонилась к стене в коридоре, жадно глотая воздух.

– Боже мой, Ник… Боже мой!.. Как же мог кто-то… – только и удалось ей прошептать.

Она не знала точно, чем должен был закончиться ее вопрос. Как мог человек сделать такое с другим человеком? Как можно стоять рядом и фотографировать зверства военщины? Выйти живым из этого ада и не лишиться рассудка?

Ник стоял молча. Возможно, он понимал, что она хотела сказать, но ответа у него не было. Минуту спустя он провел ее на кухню, усадил за круглый дубовый стол и приготовил чай. Лари смотрела, как он наливал воду в чайник, доставал чашки, молоко, сахар. Все так буднично! Но какой ущерб нанесла Нику война? Выздоровел ли он окончательно?

Нет, не мог.

Лари уже жалела о том, что пришла. Ни один из них так и не заговорил, пока он не налил в чашки свежезаваренного чая и не сел за стол напротив нее.

– Что случилось с той девочкой? – спросила она.

– Это невероятно, но она выжила. Фотография вырезана так, что тебе не видно в пяти футах от нее парня с военного вертолета, занимавшегося эвакуацией раненых. Он бежал ей на помощь. Он тут же посадил ее в вертолет и отвез в полевой госпиталь. Все остальное я тоже заснял на пленку.

Лари почувствовала облегчение, когда узнала, что Ник там был не один, что девочка выжила, и ее боль стала утихать. Она сделала глоток чая.

– Тебе лучше?

– Да, спасибо.

– Прости меня, Лари! Я так много работал с этим материалом, что уже не замечаю, какое потрясение он может вызвать.

– Не нужно извиняться. Ведь именно этого ты и хотел добиться, не правда ли? Поэтому-то ты и не показал того парня, который спешил ей на помощь?

Он заколебался, а потом кивнул, отдавая себе отчет в том, что она может воспринять это как бездушие. Помолчав, она отодвинула свой стул.

– Мне пора идти…

– Эй, не так быстро!

Ник потянулся к ней через стол и накрыл ее руки своей рукой.

– Ты ведь пришла сюда не для того, чтобы тебя отпугнула та фотография!

– Мне хотелось посмотреть, чем ты занимаешься…

– Но ведь было же что-то еще! Чего ты хотела, Лари? Он чуть крепче сжал ее запястье.

– Я чувствовала, что мы близкие люди, Ник. Но после этих фотографий… Как много тебе пришлось пережить! Я начинаю сомневаться, знаю ли я тебя – кем ты был и кем стал.

Ник убрал свою руку, а потом грустно улыбнулся ей.

– Спасибо за откровенность. Я сам провел много времени, размышляя о том, что сделала со мной война.

Он опустил глаза.

– Полагаю, что девяносто процентов тех парней, которые побывали там, большую часть времени думают о том же. И будут думать еще очень долго. Там было ужасно!

Потом Ник снова посмотрел на нее.

– Да, Лари, именно это я и пытаюсь сделать – показать ужас происходящего во Вьетнаме, чтобы у людей выворачивало внутренности, когда они будут смотреть на мои фотографии. Но не ожесточало! Я хочу в меру своих сил приблизить конец этой бойни.