Гастрономические пристрастия у них тоже были одинаковыми.

У них все было одинаковым.

Многие думали, что Александра – мать Славки. Особенно когда Славка училась в школе. В первый класс Славку привела Александра. На родительские собрания ходила Александра. Претензии учителей по поводу Славкиного поведения выслушивала Александра. На выпускной вечер тоже Александра пришла. Вовсе не потому, что Людмила совсем забросила дочь. Просто так получалось, что ее обязательные поездки совпадали по времени с необходимостью появиться в школе родителям. Появлялась Александра. Как родительница. Вот все и привыкли. И Александра постепенно привыкла, перестала вздрагивать, когда к ней обращались «мама Ярославы Язовской», на советы типа «мамаша, вы бы объяснили дочке, что девочка не должна драться с мальчиками» покладисто отвечала: «Ладно, я обязательно объясню». Она вовсе не пыталась отодвинуть Людмилу на задний план, занять ее место в сердце дочери… ну, наделать каких-нибудь глупостей. Она никогда сама не представлялась матерью Славки. Но и не разубеждала тех, кто думал, что она мать. Думают люди – вот пусть и думают. Зачем мешать чужому мыслительному процессу? Она-то никого не обманывает, просто так само собой получилось.

На самом деле в глубине души Александра с самого первого дня Славкиной жизни была абсолютно уверена, что Славка – именно ее дочь.

Ну, родила Людмила, ну и что? Мало ли кто кого родил. А Людмила даже и рожать не хотела. Пришлось ей пару раз по физиономии надавать, чтобы захотела. Потом они еще пару раз вместе поплакали. Потом вместе объяснялись с Людкиной матерью. Потом Людка мужа прогнала. Потом родилась Славка. Потом, в роддоме, Александра взяла на руки неожиданно легкий розовый конверт с кружевами, заглянула под кружевной угол, увидела крошечное недовольное личико с крепко зажмуренными глазами и вслух сказала: «Какая же ты у меня красавица!» И страшно смутилась, подняла глаза на Людку и ее мать, начала было придумывать объяснения своим неосторожным и неуместным словам, но тут Людка с матерью переглянулись, одинаково заулыбались и почти в один голос сказали: «У тебя, у тебя, чего там… И у нас тоже, если ты не против». Она была совсем не против. Одной ребенка растить все-таки тяжело. А мать и бабуля Славки были здоровые, энергичные, веселые, добродушные… В общем, незаменимые помощницы. Да и вообще хорошо, когда ребенок растет в большой семье.

…Они сидели за кухонным столом, освобожденным почти от всех тарелок, мисок, вазочек и банок, и неторопливо пили чай с турецким лукумом и Славкиным печеньем с семечками. Уютно молчали, открыто разглядывая друг друга. Любуясь друг другом. Александра почему-то была уверена, что Славка любуется ею точно так же, как она – Славкой. Хотела даже спросить, так ли это, но пока мысленно формулировала вопрос, который не показался бы смешным, Славка спросила первая:

– Ты ведь считаешь, что я тоже красивая, правда?

– Правда, – согласилась Александра. – Считаю. А почему «тоже»?

– Ну, потому что я на тебя похожа, – объяснила Славка, явно удивленна ее непонятливостью. – Ведь я похожа, правда? Ну вот, тогда – однозначно красивая… Кося, чего хоть ты ржешь?! Ты считаешь, что я на тебя не похожа? Тебе смешно? Ну, коне-е-е-ечно, у меня же мания величия!

– Это у меня мания величия, – призналась Александра, отсмеявшись. – Представляешь, вот только что смотрела на тебя и думала: «До чего же Славка у меня красивая»! И к тому же мы похожи, как мать и дочь. И не называй меня Косей.

– Нет, на мать ты не похожа, – решительно сказала Славка. – Лерка говорит, что мы с тобой похожи, как родные сестры. И не называй меня Славкой.

– Это мы опять ссориться начинаем? – помолчав, подозрительно спросила Александра. – Нет еще? Тогда вопрос, если можно: какого черта ты против Славки имеешь? Всю жизнь была Славкой – и ничего, как так и надо.

– Лерка говорит, что это не женственное имя… Вообще мужицкое… – Славка надула щеки, отвернулась и пристально уставилась куда-то в угол. – А ее Вовка сказал, что у женщин с мужскими именами не складывается личная жизнь.

– Стало быть, у его Валерии тоже личная жизнь не сложилась? – с сочувствием спросила Александра. Не выдержала и оглянулась: где там мишень, на которую Славка уставилась? Никакой мишени в углу, конечно, не было. – Славка, не смотри по сторонам, ты меня отвлекаешь… Да, так о чем мы? О Валерке. Одно из двух: или ее Вовка считает это ужасное имя очень женственным, или ее личная жизнь все-таки не сложилась. Вот интересно, а что они думают о моем имени? И о моей личной жизни? А то, что твою бабулю зовут Евгения, – это их не смущает? Ты думаешь, что вот эта кличка, которую тебе придумала Лерка, – это лучше? Ява! «Ява» – это такой сорт сигарет раньше был. И одноименная табачная фабрика. Может быть, и сейчас есть, я не знаю. Ты хочешь быть табачной фабрикой? Уж лучше пусть они тебя называют Зайцем, как все. Или Росей, как бабуля называет. Или в их очень-очень приличном обществе табачная фабрика звучит гламурней? Лично я считаю, что у нас очень хорошие имена, а кому не нравится – тот… карьерист.

Она хотела сказать «козел», но в последний момент передумала. Незачем подавать ребенку дурной пример.

– А кому не нравится – тот козел! – энергично заявила Славка и выразительно пошевелила бровями. – Кося, не злись. Чего ты уж так-то разбушевалась? Зови меня хоть Петей, если хочешь. Я же тебя Косей зову. Слушай, правда, почему я тебя Косей зову? Вот интересно: всю жизнь зову, а почему – не знаю!

– Ты не помнишь? – удивилась Александра. – Странно, мне казалось, что об этом при тебе говорили, когда ты уже большая была, могла бы и запомнить. Кося – это крестная. Когда ты говорить начала, то и мать, и меня мамой называла. Пришлось тебе объяснять, что я не мама, а крестная. «Крестная» – это для годовалой трудное слово, да и непонятное. Ты сначала говорила Косьяя, а потом сократила до Коси. Так и привыкла.

– Значит, я крещеная? – удивилась Славка. – И ты меня крестила? Во дела… Я правда ничего не помню. И никто мне об этом не говорил, кажется. Кося, а я ведь креститься хотела! Потому что думала, что некрещеная! И еще хотела попросить тебя крестной матерью быть! Но не знала, как ты на это дело посмотришь! Я же думала, что ты тоже не крещеная! Тогда надо было сначала тебя крестить! А вдруг бы ты не захотела? А оказывается, что все уже давно устроилось! Кося, погоди… А почему ты говоришь, чтобы я не называла тебя крестной?

– Ты называешь меня не крестной, а Косей, – терпеливо напомнила Александра. – Совсем разные слова. И производные от них разные. В общем, Максим Владимирович один раз назвал меня Косенькой… При большом скоплении народа.

– Ой, какой он у тебя хороший, – умилилась Славка. – Хоть и олигарх. Ласковый. Любит тебя, правда?

– Славка, ты тоже слова не чувствуешь? – огорчилась Александра. – Ты вслушайся без предубеждения: Косенька! Косенькая! Косая! Поняла? Тебе бы понравилось, если бы собственный муж при народе тебе такое сказал? Мне, например, не понравилось. Я с ним потом даже поссорилась.

Славка захохотала.

– Вот видишь, – грустно сказала Александра. – Даже ты надо мной смеешься. А чужим – тем более смешно. Косенька! Еще бы…

– Я не поэтому! – сквозь смех крикнула Славка. – Я потому, что ты с ним поссорилась! Ой, не могу! Ну и как, удалось? Он-то с тобой поссорился? Или хотя бы заметил, бедненький, что ты с ним поссорилась?!

– Ну, как тебе сказать, – уклонилась от прямого ответа Александра. – У него тогда было совсем мало времени… срочное дело… идти надо было, люди ждали. В общем, мне кажется, он так и не понял, почему мне не нравится быть косенькой. До сих пор иногда так называет. Правда, без свидетелей.

Славка опять принялась хохотать – взахлеб, увлеченно, до красных пятен на щеках и слез на глазах. Потом вдруг резко посерьезнела, долго молчала, надувая щеки и выискивая пристальным взглядом мишень за окном, вздохнула и почему-то сердито сказала:

– Вообще-то ты правильно за него замуж вышла, а не за короля какого-нибудь. Или хоть бы даже Шварценеггера. Я бы тоже за такого вышла. И наплевать, что не олигарх. Только такие уже перевелись все. Или нет? Ты как думаешь, Кося?