Потом ему велели, словно речь шла об оросительной канавке, изменить течение целой реки, чтобы очистить Авгиевы конюшни. Геракл и с этим справился.

Обеспечение безопасности, гидравлические, ассенизационные работы, прокладка дорог — его использовали для всего, а он всегда требовал еще более трудных заданий и проявлял еще больше отваги.

Знаете, что происходит, когда человек, одновременно довольный своей мощью, но недовольный самим собой, не знает пределов своей жажде деятельности? В итоге он не становится счастливее, но добивается великих свершений. С Гераклом будущее Запада было в пути. Недаром название Геркулесовых столпов привязано к скалам, образующим врата в Атлантику.

Но список подвигов Геракла не ограничивается двенадцатью искупительными трудами, равно как и список его преступлений не оканчивается убийством собственной семьи.

Без конца на его пути возникали поводы для приключений, и он счел бы унизительным для себя, если бы упустил хоть один. Похоже, он находил оправдание своей жизни, только рискуя собой. Таких работ, как заказанные двенадцать, он совершил тысячу.

То было время великих экспедиций и открытия новых горизонтов. Геракл собирался поплыть вместе с Ясоном, но судьба увлекла его в другие края. Он сражался во главе войск вместе со своим приемным отцом и видел его смерть. Возвращаясь из Иберии, на равнине Крау Геракл столкнулся с лигурами и забросал их огромными камнями. Быть может, не со всеми лигурами, как он утверждал, быть может, всего с одним племенем, обитавшим в деревне у подножия Альп и горы Павлин, горы Геры.

Но, как истый южанин, Геракл не мог быть скромником, поскольку обладал богатым воображением. Если какая-то собака рычала на него, показывая клыки, она обязательно становилась для него бешеной. Если он замечал на дороге человека, идущего ему навстречу, он с первого взгляда принимал его за опасного разбойника. Любой моряк, сидящий в глубине притона, казался ему грозным пиратом. Мир для него был населен только героями и чудовищами. На самом деле его храбрость была сплетением тайных страхов; его уста охотно преувеличивали собственную победу, потому что глаза часто преувеличивали опасность.

К тому же вокруг него быстро сложились легенды, и Геракл стал их первым пользователем и жертвой одновременно. Он чувствовал, что обязан всегда быть самым сильным, самым храбрым, самым великодушным, самым пылким любовником, самым большим едоком. И он обжирался целыми часами, не потому что по-настоящему хотел есть, но чтобы поразить окружающих. Он успокаивался, только когда удивлял. Он часто искал в вине новую энергию и пытался утопить в нем свою тоску. Увы, Геракл плохо переносил вино, а поскольку при равной дозе становился пьянее, чем кто-либо другой, то приобрел славу большого пьяницы. Даже в этом ему пришлось поддерживать свою репутацию: расставив ноги, он пил прямо из амфоры, а не из чаши, чтобы слышать восхищенные возгласы своих усердных почитателей, которые и себя самих принимали за гераклов, когда падали под стол.

В опьянении Геракл убил многих своих лучших товарищей. Это всегда случалось на пиру, когда он считал, что его оскорбили или бросили вызов. Ему случалось убивать и царей, чьи города он утром спасал. Позже он приходил в отчаяние, рыдал по три дня, проклинал себя, клянчил у богов наказание.

Известно, как он повел себя в доме Адмета, своего прежнего товарища по приключениям, который стал царем Фессалии. Геракл является к нему, находит хозяина в трауре, спрашивает, в чем дело. Адмет из деликатности к другу, чтобы не вынуждать его искать ночлега в другом месте, отвечает туманно, что в доме умерла женщина.

— Подумаешь! — говорит Геракл. — Нечего плакать из-за какой-то женщины!

И он устраивается за столом, ничуть не удивленный и не смущенный, что сидит в одиночестве, обжирается, отвратительно напивается, принуждает слуг пить вместе с ним, поет, горланит, пляшет, вопит, пока не обнаруживает вдруг, что умершая — это Алкестида, супруга его гостеприимца. Тут Геракла охватывают стыд и угрызения совести; он не знает, что сделать, только бы загладить вину, и в итоге спускается в Преисподнюю, дерется с божествами смерти и возвращает другу жену Алкестиду.

Этот самец из самцов, этот великий хулитель женщин на самом деле познал счастливые годы только в рабстве у Омфалы, царицы, чье имя значит «пуп». И само это рабство привлекало Геракла гораздо больше, чем прелести его хозяйки.

У Омфалы ему представился наконец случай удовлетворить свою сильнейшую потребность, которую сам он не сознавал: растворяться в подневольном состоянии, упиваться своим унижением Ах! Какую страсть он вкладывал в это пресмыкательство!

Геракл и Омфала составляли печальную пару, но прекрасно дополняли друг друга, что отнюдь не редкость для вас. Эта красивая и безумная лидийка, помешанная на себе самой, царствовала над тем краем, где я сам когда-то, в другой эре, познал Плуто. Унижать героя, который служит ей наложником, лишать его силы, прилюдно оскорблять, выставляя зависимым, скованным, боязливым, потерявшим голову, нелепым, было тем самым триумфом, которого она домогалась. Все трепетали перед Гераклом, но Геракл трепетал перед Омфалой. В процессиях царица выступала впереди, облаченная в львиную шкуру, она несла палицу, а герой следовал сзади, осрамленный и счастливый, в женском платье и покрывале. Она принуждала Геракла к домашним работам, и этот гигант, который победителем прошел по всем дорогам мира, старался управиться с веретеном и пучком кудели.

Ах! Великая праматерь была, видимо, довольна, поскольку Омфала вела себя скорее не как любовница, а как властная и истеричная мать. Сказать, что Геракл был у ее ног, значит сказать мало; он был под ее ногами. По любому поводу, но преимущественно перед другими царями, Омфала била его своей золотой сандалией. А он, сидя на полу, урчал, словно большой младенец. Геракл был наказан, стало быть, доволен. Наконец-то он больше не боялся ни змей, ни собственных ручищ, когда держал в них пряжу Омфалы.

Но ничто не длится вечно, даже наслаждение собственным унижением. После трех лет в рабстве у Омфалы Геракл, явно избавленный от своих страхов, покинул сумасшедшую любовницу. Он сделал ей троих сыновей, один из которых стал прародителем царя Креза, и вновь отправился на поиски приключений.

Неудачная любовь не обязательно пагубна. Она может быть и благотворна, если тот, кто от нее избавляется, вновь обретает самого себя, но улучшенного. Она сжигает в сердце взрослого то, что остается от детства.

Так произошло и с Гераклом. Он стал благоразумнее и рассудительнее. Освободившись от химеры, побуждавшей его ожидать от женщин защиты, которую на самом деле может дать только мужчина, он научился отличать подлинную враждебность от мнимой угрозы. Геракл вновь появился в мире, ничего не утратив из своих сил, способный отныне не только к индивидуальному подвигу, но также к руководству коллективными действиями.

Он теперь неоднократно возглавлял мощные армии, чтобы дать конфликтам такую развязку, которой желали боги. И, прежде так часто и так тяжко страдавший от Немесиды, он в некотором роде стал ее подручным.

Геракл взял и разрушил Трою за многие годы до того, как Агамемнон и Одиссей повторили его подвиг. Он принял участие в войне против захватившего Спарту узурпатора Гиппокоона, сразил его и отдал город законным царям. Он вспомнил, что Авгий, царь Элиды, для которого он отвел реку Алфею и сделал плодородными его поля, разлив по ним конский навоз из конюшен, не только отказался заплатить ему обещанное, но еще и напал из засады. Геракл пошел на Элиду, захватил город, убил Авгия и посадил на престол более толкового государя.

Элида находится недалеко от моего святилища в Олимпии. Чтобы увековечить свою победу над Авгием и посвятить ее мне, Геракл учредил игры, которые вы все еще называете Олимпийскими.