Вышесказанного достаточно; мы будем еще говорить об этом предмете, когда придется мне передавать кое-что из испытанного мною в моих сношениях с кандидатами проповеднической кафедры. Мне пришлось ведь исполнять обязанности допросчиков времен Кромвеля. Хотелось мне уяснить себе: полезно ли помогать некоторым людям в их стремлении к проповедничеству? Это дело большой ответственности, требующее особого внимания. Конечно, я не ставлю себя судьею в том, может ли кто сделаться проповедником, но я стараюсь моими допросами получить ответ или разъяснение: должна ли наша семинария прийти к нему на помощь или же представить его самому себе? Многие из наших доброжелательных соседей упрекают нас, будто у нас здесь "фабрика" проповедников, но это обвинение вполне неверно. Мы никогда не пытались "делать из кого-либо проповедника, и не могли бы даже исполнить этого, если бы и захотели. Мы принимаем в нашу семинарию лишь тех, кто состоит уже проповедником по его собственному заявлению. Вернее было бы сказано, если бы меня назвали "убийцей" проповедников, потому что многие из этих новичков получили от меня свидетельство "проповеднической" смерти. И я вспоминаю об этом с совершенно спокойной совестью. Мне всегда было очень тяжело отсоветовать молодому, полному надежд человеку поступать в семинарию. Мне всегда хочется уступить, но мой долг относительно прихожан требует строжайшего разбора. Если бы я - на основании всего слышанного от просителя, на основании его аттестатов и выдержанного им испытания - пришел к убеждению, что не призвал его к этому делу Господь, я всегда обязан ему это сказать.
Многие молодые люди страстно желают и стремятся к званию проповедника, но, к сожалению, часто становится совершенно ясно, что ими руководит лишь честолюбивое желание показать себя перед людьми. С общей точки зрения этих молодых людей должно похвалить за их стремление возвыситься, но проповедническая кафедра не должна служить лестницею для их честолюбия. Если бы поступили они, например, в армию они не удовольствовались бы ранее, как достигнув там наивысших ступеней, потому что они решили добиться своего возвышения. И все это было бы прекрасно и похвально само по себе. Но если они предаются мысли, что, сделавшись проповедниками, они отличатся, будут иметь большой успех на этом именно поприще; значит, они имеют слишком высокое мнение о своем нарождающемся гении, мнят себя стоящими выше всех остальных людей и смотрят на проповедническую кафедру как лишь на сцену для развития своих предполагаемых талантов. Когда случалось мне встречаться с подобным человеком, я считал своим долгом оставить его идти своею дорогой, потому что я убежден, что из подобных "гениальностей" никогда ничего не выходит, если они посвящают себя служению Богу. У нас ничего нет, чем мы могли бы похвалиться, а если бы и было, то кафедра есть наименее подходящее для этого место: на ней мы ежедневно принуждены вспоминать и чувствовать наше ничтожество.
Людям, уже после обращения выказавшим свое духовное бессилие, способным легко воспринимать чужое учение, входящим в сношение с другими людьми и поддающимся даже тяжким грехам, - таким людям никогда я не был в силах облегчить доступ к кафедре, что бы ни говорили они мне. Пусть они, если действительно искренно их раскаяние, найдут себе места в задних рядах. Впереди им быть нельзя, они слишком неустойчивы для этого.
Точно таким же образом направляю я на другой путь и тех, кто не переносит никаких усилий, а относится к так называемых "носителям лайковых перчаток". Нам нужны борцы, а не щеголи, усердные работники, а не важные празднолюбцы. Людям, ничего не совершившим до своего вступления в семинарию, указываем мы сначала заслужить свои шпоры и тогда уже просить посвящения в рыцари. Кто питает горячую любовь к святому делу спасения душ, тот не будет ждать окончания своего образования, но начинает служить Господу без замедления.
Обращаются ко мне некоторые люди, отличающиеся большим усердием и горячим стремлением к делу, но видимо страдающие недостатком разума. Это - молодые люди, способные бесконечно говорить ни о чем, переворачивающие и изворачивающие на все лады Библию и ничего не могущие извлечь из нее. Они серьезно относятся к своему делу, очень серьезно. Это какие-то рабочие гиганты, но из всей их работы не выходит ничего, ни даже крошечной мышки. Много и таких ревнителей, которые не в состоянии логически связать и произнести несколько следующих одна за другой мыслей, способности которых весьма ограничены, но высокомерие которых до нельзя раздуто. Эти люди могут стучать и кричать, шуметь и неистовствовать, но весь крик и шум их не более, как звук извлекаемый из пустой барабанной кожи. Мне кажется, что для этих людей все равно - с образованием они или без образования, - и потому я всегда и отклонял их притязания на церковную кафедру.
Другой очень многочисленный класс людей стремится к кафедре, сам не зная для чего. Они не могут учить и не хотят учиться, но стремятся все-таки быть проповедниками. Как человек, заснувший на Парнасе и возомнивший себя с того времени великим поэтом, обладают они достаточной дозой бессовестности, навязывая собранию свою проповедь, и ничего кроме нее решительно знать не хотят... Подобные люди кипят обычно, подобно бушующим морским волнам, и мы рады бываем, когда удается наконец нам распроститься с ними...
Телесные недостатки также должны приняты во внимание. Я не сужу людей по их внешнему виду, но вообще нельзя пренебрегать и физическими свойствами людей. Узкая грудь, например, не указывает на человека, способного быть оратором. Вам может показаться странным мое мнение, но я уверен, что премудрый Творец вселенной не предназначил в проповедники человека с плохою грудью и узкими плечами... Если бы Он хотел сделать его оратором, Он дал бы ему и широкую грудь и здоровые легкие. Проповедник, который задыхается от длинной речи, должен бы подумать, нет ли какого другого, более подходящего для него занятия. Подобный человек вряд ли может быть "призван" проповедовать "смело и без пощады". Конечно, бывают исключения, но разве можно из-за них пренебрегать общим правилом? Люди с неправильным устройством рта или неба или с невнятным произношением также не могут быть призваны к благовестию Евангелия. Не очень давно изъявлял желание быть принятым к нам молодой человек, страдающий каким-то странным верчением челюстей, очень неприятным на вид. Его рекомендовали, как чрезвычайно набожного молодого человека, уже обратившего ко Господу несколько душ, и высказывали надежду, что я приму его, но тем менее я не мог решиться на это. Я едва мог удержаться от смеха, глядя на него, пока он говорил свою проповедь, и думаю, не смогли бы этого не сделать также и 9 из 10 его слушателей... Еще двум другим молодым людям я должен был отказать: одному - потому, что он очень невнятно говорил вследствие непомерной толщины языка, наполнявшего весь его рот, другому же потому, что он заикался. Я вынужден был отказать им потому, что не дал им Господь физических органов, способных для этого дела...
Еще пришлось мне иметь дело с одним человеком, - с одним, говорю я? - нет, не с одним, а с десятью, с двадцатью, может быть даже с целой сотней подобных людей, которые являлись ко мне с заявлением, что без всякого сомнения они призваны к святому делу проповеди потому лишь, что они оказались негодны ни к какому другому делу... Вот подлинное повествование одного из них, как образчик того, что приходится иногда выслушивать нам:
- Я устроился было в бюро одного адвоката, но не смог вынести сидячего образа жизни и вообще мне не по душе оказалось изучение законоведения, и судьба сама преградила мне путь, - я потерял мое место.
- Что же сделали вы тогда?
- По совету моих друзей я открыл торговлю москательным товаром.
- И имели в ней успех?
- Нет, милостивый государь, не думаю, чтобы я годился для торговли; и тут Господь преградил мне дорогу, я обанкротился и очутился в очень тяжелом положении. После этого я пробовал пристроиться к агентству по страхованию жизни, открывал было школу, поторговал при этом немножко чаем... но везде мой путь усыпан шипами и что-то говорит мне, что я назначен быть проповедником...
