По-своему легендарные были времена. Живой легендой в Вачково является заводская директриса тех времен. Хозяйственная, волевая женщина. Бабули у магазина ее вспоминали с почтением. Она и газ провела в деревню. Ну, а затем, как обычно в нашей истории, если сначала человеку дается власть, слава, всенародная любовь, то далее — свержение с пьедестала, разоблачение, ненависть. В случае с директрисой: поджог ее дома-дачи, который построила она, выйдя на пенсию, в "родном" Вачково.

Сгорел коттедж…

Имеются свидетельства здешней жизни и более отдаленных времен, нежели основание молокозавода местными "кулаками". Документально оформленные. Напечатанные в свое время в литературных прогрессивных журналах местным помещиком Энгельгардтом. Угораздило же писателя, современника Льва Толстого, носить такую фамилию на Руси! Конечно же, переиначили его деревню — из Энгельгардтовки превратилась в Легендарную — тож.

Тем легендарная, что, сидя там в своем помещичьем доме, и написал Александр Николаевич свои знаменитые "12 писем из деревни".

Открываю на первой попавшейся странице откровения сердобольного землевладельца.

"…Получение оброков дело очень трудное, — говорится в письме. — Кажется, оброк — верный доход, всё равно, что жалованье, но это только кажется в Петербурге. Там, в Петербурге, худо ли, хорошо, — отслужил месяц и ступай к казначею, получай, что следует. Откуда эти деньги, как они попали к казначею — вы этого не знаете и спокойно кладете их в карман, тем более, что вы думаете, что их заслужили, заработали. Тут же не то; извольте получить оброк с человека, который ест пушной хлеб, который кусок чистого ржаного хлеба несет в гостинец детям... Прибавьте еще к этому, что вы не можете обольщать себя тем, что заслужили, заработали эти деньги... Конечно, получить оброк можно, — стоит только настоятельно требовать; но ведь каждый человек — человек, и, как вы себя ни настраивайте, однако, не выдержите хладнокровно, когда увидите, как рыдает баба, прощаясь с своей коровой, которую ведут на аукцион... Махнете рукой и скажете: подожду. Раз, другой, а потом и убежите куда-нибудь на службу; издали требовать оброк легче: напишете посреднику, скот продадут, раздирательных сцен вы не увидите..."

История Вачково, как любой русской деревни, полна таких "раздирательных сцен". Освоение чередовалось с запустением. То чума, то крепость. То отруба, то коммуны. То совхозы, то фермерство. Это как везде на Руси. А применительно к деревням смоленским нужно добавить еще и многочисленные "раздирательные" военные походы через эти места по линии Запад—Восток.

Вычерпали деревенскую жизнь здесь до дна. Но вот всё-таки теплится какой-то заводик. На дальней ферме мычат-таки коровы. Плантатор свою малину холит. Да и вот еще какая новость — опять помещики объявились. Нет, конечно, не потомки Энгельгардта. Без голубых кровей. Но гектары свои, на которых устраиваются жить, называют родовыми поместьями.

Я уж думал, эти энтузиасты "анастасийцы" — в истории. Уж слишком возвышенны казались мне их помыслы, слишком настойчивы притязания и непомерно жесткое противление власти. Ан нет. За те три года, что прошли после серии публикаций о родовых поместьях в нашей газете, численность этих новообразований по стране, как выяснилось, увеличилась тоже примерно в три раза.

Так получилось, что в Москву я возвращался в поезде из Вязьмы (об этом городке и женском монастыре в нём — третий репортаж) вместе с делегатами на всероссийское Вече родовых поместий.

Они уже и внешне обрели некий неповторимый образ. Женщины все обязательно с косами. У кого в пучке, у кого и через плечо на грудь выведены. Платья закрытые строгие, неброские. А их мужчины — конечно же, пожизненно трезвые, и в рубашках со стоячим косым воротником. У кого в брюки заправлены, а кто и навыпуск подпоясан. Дети тоже не в джинсах и не в футболках, а в каком-то самодельном наряде. И так уже они его обносили, так привыкли, что не кажутся ряжеными.

Много чего они рассказали мне под стук вагонных колес о своей жизни в российской глуши. Пять файлов в диктофоне лежит. Требуется отдельный разговор. А в сжатом виде вот что запомнилось.

Образ невероятной силы они перед собой имеют. И о любви, о добром отношении друг к другу говорят буднично. За десять лет прониклись религиозным чувством какого-то совершенно небывалого доселе толка. Так что в близком соседстве с ними, в вагонном купе, почти физически ощущаешь воздействие их ауры — другого слова не находится.

Но и заземлены они капитально. У них уже есть собственный, опубликованный в многочисленных собственных газетах, проект Закона о родовых поместьях. И они едут в Москву обсуждать его, вносить поправки, дополнять, чтобы потом отдать в Думу.

Толковали о том, будет ли юридически уместны в тексте закона такие термины, как "создание пространства любви и счастья".

Спорили, в чем состоит главнейшая потребность человека на земле: в творчестве или в утолении голода.

Разбирались, как правильно оформить документы тем, кто едет в родовые поместья из стран СНГ. А таких становится всё больше и больше.

Критиковали программу "Малоэтажная Россия", потому что для возведения жилья нет рабочих рук.

И опять о своем законе, о его "наполнении". Об едином Образе, который бы лёг на душу каждого. Не законы, мол, управляют нашей жизнью, а Образы. Именно потому описать юридическим языком понятие "пространство любви" невозможно…

Тень поэта Некрасова витала над нами. Опять про счастье и добро толковали русские люди на своих путях-дорогах. Что с того, что у них ноутбук на коленях и высшее образование в голове. Пусть они едут в чистых, теплых вагонах, могут пойти в буфет и заказать там антрекот с картофельным пюре и зеленым горошком. А всё неймется им. Всё блазнеет им нечто заповедное. Просторное и солнечное. Мирное и благодатное. Любимое и доброе.

Кстати, именно так и называются разбросанные по всей стране десятки, сотни поселений моих замечательных спутников.

Cмоленская область

Услуги перевода: апостиль юридический перевод 7 по доступным ценам.

2