Виконт отворял ей, он ждал ее в своем изящном бархатном костюме на шелковой подкладке, элегантный, чуть-чуть смешной, и за все эти два года в его манере встречать ее ничего не изменилось, ну ровно ничего, ни одного жеста!

Едва заперев за ней двери, он говорил ей: «Дайте расцеловать ваши ручки, мой дорогой, дорогой друг!» Затем провожал ее в спальню, где зимой и летом, вероятно, для шика, были затворены ставни и зажжен свет; там он становился перед ней на колени, с обожанием глядя на нее снизу вверх. В первый день это было очень мило, очень кстати. Но теперь ей казалось, что она видит актера Делоне[2], выступающего в сто двадцатый раз в пятом акте нашумевшей пьесы. Следовало бы разнообразить свои приемы.

А потом, о господи! Потом было самое невыносимое! Нет, он не менял своего обхождения, бедный малый! Славный молодой человек, но до того банальный!..

Боже, до чего трудно было раздеваться без горничной! Один раз еще куда ни шло, но каждую неделю... Это становилось нестерпимым. Нет, право же, мужчина не должен требовать от женщины такой жертвы. Если раздеваться было трудно, то одеваться уж просто невыносимо, хотелось кричать от злости, хотелось закатить пощечину этому господину, который неловко вертелся вокруг, говоря: «Разрешите вам помочь?» Помочь? Ах, но как? На что он годился? Стоило посмотреть, как он держит в руке булавку, чтобы это понять.

Быть может, именно в такую минуту он и опротивел ей. Когда он произносил: «Разрешите вам помочь?» — она готова была его убить! Да и может ли женщина не возненавидеть в конце концов человека, который заставил ее за два года больше ста двадцати раз одеваться без горничной?

Вероятно, мало найдется на свете мужчин, таких неловких, неповоротливых, таких однообразных. Вот маленький барон де Грембаль, тот не стал бы спрашивать с дурацким видом: «Разрешите вам помочь?» Уж он-то помог бы, такой живой, забавный, остроумный. Еще бы! Он дипломат, изъездил весь свет, скитался повсюду, ему уж, наверное, приходилось раздевать и одевать женщин, наряженных по любой моде, какие только есть на земле...

Башенные часы на колокольне прозвонили три четверти. Она встала, взглянула на циферблат, прошептала с усмешкой: «Воображаю, в каком он нетерпении!» — и быстро вышла из сквера. Она не сделала и десяти шагов по площади, как вдруг столкнулась лицом к лицу с господином, который отвесил ей низкий поклон.

— Как, это вы, барон? — сказала она с удивлением: ведь именно о нем она только что думала.

— Да, сударыня.

Он справился о ее здоровье, потом, бросив несколько незначащих фраз, заметил:

— А знаете, вы единственная из моих приятельниц, — ведь вы разрешите вас так называть? — которая до сих пор еще не собралась посмотреть мою японскую коллекцию.

— Но, дорогой барон, дама не может пойти просто так к холостому мужчине.

— Как? Почему? Что за предрассудки! Ведь дело идет об осмотре редкой коллекции.

— Во всяком случае, я не могу пойти туда одна.

— А почему бы нет? Да у меня побывали многие дамы, совершенно одни, именно ради моей галереи! Я всякий день принимаю их у себя. Хотите, я назову их? Впрочем, нет, этого я не сделаю. Надо быть скромным даже в самых невинных вещах. В сущности, почему же неприлично посещать человека серьезного, известного, с положением, если только не идешь к нему с предосудительной целью?

— Пожалуй, вы отчасти правы.

— В таком случае едемте осматривать мою коллекцию.

— Когда?

— Да сейчас.

— Невозможно, я тороплюсь.

— Полноте. Вы целых полчаса просидели в сквере.

— Вы за мной следили?

— Я любовался вами.

— Право же, я спешу.

— Уверен, что нет. Признайтесь, что вы не слишком спешите.

Госпожа Агган призналась смеясь:

— Да нет... пожалуй... не особенно.

Мимо них проезжал фиакр. Маленький барон крикнул: «Извозчик!» — и экипаж остановился. Отворив дверцу, он проговорил:

— Садитесь, сударыня.

— Нет, барон, это невозможно, сегодня я не могу.

— Сударыня, вы поступаете неразумно, садитесь! Видите, на нас обращают внимание, вокруг уже собирается народ; подумают, что я вас похищаю, и нас обоих арестуют. Садитесь, прошу вас!

Она вскочила в экипаж, растерянная, ошеломленная. Он уселся рядом, сказав кучеру:

— Улица Прованс.

Вдруг она воскликнула:

— Ах, боже мой, я чуть не забыла послать срочную депешу! Пожалуйста, отвезите меня в ближайшую телеграфную контору.

Фиакр остановился неподалеку на улице Шатоден, и г-жа Агган сказала барону:

— Будьте добры взять мне бланк за пятьдесят сантимов. Муж просил пригласить завтра к обеду Мартеле, а я совершенно забыла.

Когда барон вернулся с синим бланком в руках, она написала карандашом:

Она смочила края бланка, тщательно заклеила, надписала адрес: «Виконту Мартеле, 240, улица Миромениль», затем протянула бланк барону:

— А теперь будьте так любезны, бросьте это в ящик для телеграмм.