А потом, через много-много десятилетий, король Рамзес умрет, и на Трон из Слоновой Кости взойдет очередной властелин Стигии, который еще даже не родился. Вернее, он только будет называться властелином, ибо останусь я, думал Тот-Амон.
Так размышлял он о небренности своей власти, и тысячи людей, ожидавшие его сигнала в Чертоге Королей, безмолвно стояли перед подиумом, где возвышался он. Затем громадные солнечно-песочные часы – луч светила проникал в зал через сложнейшую систему световых труб – возвестили о наступлении полдня, и Тот-Амон велел начинать церемонию.
Жрецы – рядовые, не посвященные жрецы, не волшебники, а песнопевцы – вознесли хвалу Змею Вечной Ночи. Затем они запели осанну почившему королю. Они пели, как велик и мудр был король Ктесфон, и как угоден был он Отцу Сету, и как славны были дела его, и какую милость оказал ему Повелитель, призвав в свое вечное царство. Сильны и красивы были голоса жрецов, до самого сердца доставали они, так что в иную минуту могло показаться, будто песнь их – не древний ритуал, в котором меняется лишь имя владыки, а чистая правда. Даже Тот-Амон заслушался.
Затем снова восславили они имя Вечного Отца, и весь многотысячный зал, как один человек, склонился перед нефритовым изваянием Бога-Змея. Минуту в полной тишине коленопреклоненно стояли все, а когда поднялись с колен, жрецы возобновили свою песнь. Они вновь и вновь славили Сета – то был переход от од по почившему монарху к песням о новом короле. Переход этот символизировал неизменность Повелителя: проходят дни и ночи, люди рождаются и умирают, закономерно сменяются короли и жрецы – а Небесный Повелитель был, есть и пребудет в Вечности, и неколебимо царство Его…
Затем в песнях прозвучало имя Рамзеса. Жрецы испрашивали божественной милости для нового короля. Говоря от имени Рамзеса, они обещали Сету богатые жертвы, дабы доволен он был своим новым слугой, наместником над народом Змея. В ночь после коронации полагалось приносить дары на алтарь Бога, и чем обильнее будет литься по черному камню человеческая кровь, чем чище она, – тем более доволен будет Великий Змей своим новым слугой, королем стигийцев…
Пропев все полагающиеся молитвы, жрецы умолкли. Наступал самый важный и торжественный момент церемонии. Верховный жрец Тот-Амон взял с атласной подушечки корону Стигии – переплетение тяжелых золотых колец, украшенных бесчисленными рубинами;
спереди корону венчала вздыбившаяся змея, и в каждом из шести щупальцев ее также сверкал рубин, а два других рубина, еще больше и прекраснее, заменяли змее глаза. И звучный голос Тот-Амона разнесся под лепными потолками Чертога Королей:
– Приблизься ко мне, сын мой Рамзес. Бледный от природы и вспотевший от волнения, юноша поднялся на подиум. На последней ступеньке он споткнулся, и Тот-Амон машинально отметил: дурной знак. Но такая мелочь не могла нарушить стройности вековой церемонии. Рамзес подошел к Святейшему и безмолвно, как велит закон, поклонился сначала нефритовому изваянию Бога, затем живому его наместнику.
– Готов ли ты принять корону Стигии, Рамзес? – пророкотал Тот-Амон.
– Готов, Святейший, – закашлявшись, хрипло ответил юноша.
Верховный жрец с трудом сдержал презрительную ухмылку. Ничтожный юнец, даже на собственной коронации не может взять себя в руки. Взгляд мага помимо воли обратился налево, где среди прочих высших вельмож стоял Джосер. Лицо принца было непроницаемо. Может быть, стоило отдать корону ему? – мелькнула в мозгу Тот-Амона мысль. Он бы не струсил. С чего я, собственно, взял, что Джосер не будет лоялен?… Однако свершенного не воротишь. Принц Джосер умрет от яда через несколько часов; удивительно, как вообще у него хватило сил явиться на коронацию… И Тот-Амон медленно проговорил следующую фразу древнего ритуала:
– Имеет ли кто из присутствующих возразить против венчания на царство Рамзеса, сына Ктесфона?
И приготовился возложить золотую корону на голову трясущегося в нервной лихорадке юноши, ибо за три последние тысячи лет никто не имел ничего возразить. Во всяком случае, публично…
И вдруг…
– Я имею возразить! – Пронзительный глас, явившийся неизвестно откуда, был настолько силен, что задребезжали алебарды в руках стражников, а древние солнечно-песочные часы треснули, и песок времени заструился по новым, не положенным ему руслам.
В тот же миг посреди громадного зала возник черный вихрь. Вихрь сложился в высокую фигуру, точно сотканную из первородного мрака. По просторному черному одеянию странно метались багровые огни – плотные облачка кровавого тумана. Опытные маги тотчас узнали страшное Покрывало Ночи, ибо этот хитон действительно был соткан демонами из первородного мрака Преисподних Миров, а багровые облачка – это закабаленные души замученных девственниц, в чьей крови был омыт хитон. И лишь одному человеку принадлежало это страшное одеяние, способное внушить холодный ужас само по себе – даже если не знать, кого скрывает оно…
Из-под низкого черного капюшона выглянуло божественно прекрасное и исполненное столь беспредельной злобы, какую прежде позволяли себе лишь властительные боги, стоящие много выше ничтожных смертных, лицо. Рубиновые губы ощерились в хищном оскале, а ясные сапфировые глаза за пару мгновений обежали весь чертог.
– Тхутмертари… – тихо выдохнул огромный зал.
– Я имею возразить против венчания на царство Рамзеса, сына Ктесфона, – прозвенел сильный голос ее, – ибо недостоин сей смертный править древней Стигией. Жалок и ничтожен Рамзес, сын Ктесфона, как жалок и ничтожен наставник и истинный хозяин его Тот-Амон. Нет, не такой властелин нужен древней Стигии! И не быть ему королем!!!
Взметнулась рука из-под Покрывала Ночи. Странный снаряд понесся к подиуму, где застыли Тот-Амон и Рамзес. Точно бур ввинтился он в грудь юноши слева. В кромешной тишине раздался хруст разрываемой плоти, тысячекратно усиленный чудесной акустикой Чертога Королей. Черный бур, словно живой, выбрался из пораженной груди юноши и подобно бумерангу вернулся обратно в ожидающую руку Тхутмертари. Еще бьющееся сердце Рамзеса было нанизано на него. Волшебница поднесла бур ко рту и слизнула горячее сердце. И съела его на глазах у всех. Неспешно проведя алым языком по окровавленным губам, она произнесла:
– Вот все, на что был пригоден этот несостоявшийся король. И то немало.
Лишь после этого труп Рамзеса рухнул и покатился с подиума.
…Странное состояние испытывал Тот-Амон, верховный жрец Сета. Возможно, где-то в потаенной глубине своего разума он понимал, что нужно делать. Нужно сражаться. Уже не за власть и даже не за жизнь – за спасение души от нечеловеческих мук. Нужно организовать новый мегаконцерт, ведь все посвященные жрецы здесь, и как бы ни ненавидели они его, Тот-Амона, Тхутмертари они ненавидят в тысячу крат сильнее. Никакая волшебница, как бы могуча она ни была, не устоит перед мощью объединенной магии Черного Круга. Нужно наконец призвать всю силу Кольца Сета и немедля поразить Тхутмертари изумрудными молниями. Нужно уничтожить ее здесь и сейчас, раз не удалось прежде.
Да, возможно, в глубине рассудка Тот-Амон понимал это, как понимали это и все остальные жрецы. Но он не сделал ничего. И не шок, и не трепет, и не усталость были виной его бездействия. Что-то непонятное происходило с ним. Ему было чрезвычайно страшно все, что вершилось здесь, в Чертоге Королей, и в то же время совершенно безразлично. И он не знал, что точно в таком же странном состоянии пребывают все остальные присутствующие. Кроме принца Джосера.
Тот-Амон увидел, как Тхутмертари гордо прошествовала к подиуму и поднялась на него. Поклонившись нефритовой статуе, она не стала кланяться верховному жрецу. Взмахнув головой, она скинула черный капюшон, и роскошные золотые волосы разметались по Покрывалу Ночи. Она повернулась лицом к залу, приблизилась к Тот-Амону, и он вдруг почувствовал, что уста его изрекают такие слова:
– Готова ли ты принять корону Стигии, Тхутмертари?
