Через две недели после начала наступления — 29 июля — танкисты Рыбалко увидели впереди широкую свинцово-серую гладь реки.

Это была Висла!

Войска Третьей гвардейской танковой армии только еще подходили к Висле, а генерал Рыбалко на своем командном пункте повесил план Большого Берлина. Изучал подступы к фашистской столице, запоминал названия улиц, площадей, парков, оценивал с военной точки зрения месторасположение тюрем и кладбищ, дорог и автострад, правительственных учреждений и промышленных предприятий.

Уже по Германии шли войска Первого Украинского, когда однажды в штабе фронта, оставшись с глазу на глаз с Рыбалко, маршал Конев сказал тихо, доверительно, словно бы по секрету (лицо Ивана Степановича было спокойным, но глаза блестели, выдавая волнение):

— Имей в виду, Павел Семенович, Берлин будем брать…

И Рыбалко, тоже «потихоньку», исподволь стал настраивать своих танкистов на мысль о том, что им обязательно придется штурмовать логово фашистского зверя.

Перед наступлением с Сандомирского плацдарма, вручая Золотые Звезды Героев трем друзьям — «танковым мушкетерам», командирам бригад, полковникам Александру Головачеву, Захару Слюсаренко, Давиду Драгунскому, сказал:

— Следующие награды желаю получить в Берлине…

На Нейсе танки Третьей гвардейской прорывали оборону вместе с пехотой. Рыбалко стоял на берегу, наблюдая, как «тридцатьчетверки» с задраенными люками, не дожидаясь наведения мостов, пошли через реку вброд, выбрасывая из выхлопных труб фонтаны воды. На одной из машин командующий разглядел задорную надпись:

«У меня заправка до самого Берлина».

Накануне получения от маршала Конева директивы, в которой говорилось о форсировании Шпрее и развитии стремительного наступления с выходом на южную окраину Берлина, сидел Рыбалко в кабинете какого-то сбежавшего эсэсовского чина. Постучавшись, вошла жена немца и, льстиво улыбаясь, положила перед генералом книгу. Это был «Атлас командира РККА». На нем был штамп библиотеки Полтавского Дома Красной Армии. Фашист украл «Атлас» и притащил в свой особняк в числе других «русских трофеев».

Павел Семенович немке сказал почему-то «данке» и открыл книгу на странице с картой Германии. Нашел сначала Берлин, черным зловещим спрутом расползшийся в центре фашистской империи, прикинул расстояние до него от Шпрее — совсем близко было, на несколько форсированных переходов! Потом со стесненным воспоминаниями сердцем долго разглядывал листы с картами Верхнего Дона, Орловской и Курской областей, Харьковщины, Киевщины, Западной Украины, Польши…

В 3 часа ночи 18 апреля пришла директива командующего Первым Украинским фронтом.

Той же ночью Третья гвардейская танковая армия лесными дорогами вышла вслед за своим авангардом к Шпрее. Сильные передовые отряды пробили коридор в обороне врага, и армия, оторвавшись от пехоты, за рекой вышла на оперативный простор.

Противник на этом участке не успел даже запять подготовленную на западном берегу реки оборону. Армия стремительно шла к Берлину, но не с востока, где находились мощные оборонительные сооружения, а с юга. Города и городки танкисты брали с налета. Чины фашистской администрации не успевали прятаться — они совершенно не предполагали, что русские появятся столь внезапно. Сопротивление, да и то почти незначительное, оказывали только гарнизоны небольших городов. Рыбалко начал тревожиться: ему казалось, что где-то враг готовит контрудар, для которого стянул все наличные силы.

В районе города Цоссен, где всю войну располагалась ставка верховного командования, армия задержалась на два дня, преодолевая заграждения внешнего кольца обороны фашистской столицы. Теперь у генерала Рыбалко камень с души свалился: он понял, что никакого контрудара врага не последует — просто-напросто немецкое командование в растерянности, оно оказалось слепым в своих оценках оперативных возможностей наших танковых соединений.

Пленные генералы делали заявления, что с юга русские танки они не ждали и оборона этой окраины Берлина занята была частями только после падения Цоссена. Пленные офицеры и солдаты либо были подавлены и деморализованы, либо повторяли геббельсовский лозунг: немцы-де тоже были под Москвою, да русские удержали столицу, значит и немцы сумеют отстоять свой Берлин…

В тылу и на флангах армии оставались в «блуждающих котлах» вражеские дивизии, обреченные на истребление вторыми эшелонами войск фронта. 23 апреля танкисты Рыбалко ворвались в фашистскую столицу в районе предместья Тельтов. На следующий день на КП Третьей гвардейской танковой армии приехал маршал Конев. С высоты многоэтажного дома расстилалась дальняя перспектива огромного города, Рыбалко узнавал Грюневальд, Ботанический сад, Вильгельмштрассе. План, висевший еще с лета минувшего года на КП армии, помогал теперь ориентироваться в гигантском городе, простиравшемся сейчас у ног советских военачальников.

А внизу, вблизи дома, на котором они находились, войска форсировали Тельтов-канал. Огрызались фаустники и автоматчики врага. По огневым точкам в упор били танки и самоходки, орудия прямой наводки. Автоматчики, стрелки, снайперы из Двадцать восьмой армии генерала А. А. Лучинского шли впереди танков, расстреливая фаустников, а танки прикрывали пехоту огнем своих пушек и пулеметов.

Вражеская столица агонизировала. Окруженный гарнизон еще сопротивлялся, еще дрались, пробиваясь к западной окраине города, рыбалковцы, но исход сражения уже был предрешен. В очищенных от фашистских вояк кварталах появлялись, сначала робко, потом все смелее, жители. Они очень ждали конца боев и теперь радовались, что все ужасы штурма позади, что свершилось неизбежное и они остались живы и невредимы. На глазах Рыбалко и Мельникова какую-то старуху женщины вытаскивали из подвала. Едва выбравшись, она оглянулась вокруг и вдруг закричала резким пронзительным голосом. Павел Семенович понимал по-немецки. Она удивлялась тому, что русские не убивают, не грабят, а спешат по делам, кормят немецких детей и женщин у кухонь и вообще похожи на людей. И старуха выкрикивала на всю улицу свое пронзительное, недоумевающее: «Варум, варум?» («Почему?»)

В самый канун падения Берлина доложили Павлу Семеновичу: погиб капитан Юрий Новиков, заместитель командира самоходного артиллерийского полка, старший сын комкора-7 генерала Новикова. Тело командира кто-то вытащил из горящей машины и принес на КП корпуса. Генерал командовал боем, а возле него лежал убитый сын. Командующий поехал к Василию Васильевичу. Они надолго уединились, два осиротевших на этой долгой и тяжелой войне отца, погоревали о своих мальчиках, не доживших до победы…

6 мая по приказу командующего фронтом ударная группировка, в которую вошла и Третья гвардейская танковая армия, начала наступление на Прагу, чтобы оказать помощь восставшей накануне столице братской Чехословакии. Марш-маневр танкистов, мотострелков, артиллеристов, конников через горы был стремительным, безостановочным. На переломе от ночи к утру 9 мая танковые и мотострелковые бригады армии Рыбалко вошли в Прагу, восторженно приветствуемые ее жителями. И в тот же день, 9 мая, Москва салютовала великой победе. Война была еще вчера, сегодня уже начался на земле мир.

В 1946 году маршал бронетанковых войск Павел Семенович Рыбалко был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Он приехал к своим избирателям — артиллеристам дивизии прорыва, рядом с которыми его танкисты дрались на Букрине, у Колтова, на Сандомирском плацдарме, в Германии.

Маршала встретили долгими громовыми аплодисментами. Он стал на трибуну и, улыбаясь, проговорил:

— Вот теперь видите, какой я маленький и некрасивый. Что же вы мне хлопаете?..

По какое им всем было дело до его внешности?! Они знали его по войне самому тяжкому и самому верному испытанию, в котором проверяются лучшие стороны человеческой души, — знали и уважали боевого генерала Рыбалко, «Громова», его танкистов, бесстрашных, надежных, неунывающих, гордых своей принадлежностью к славной Третьей гвардейской танковой армии.