И опять Ганди его удивил. — Ich danke Ihnen, Herr Generalfeldmarschall, aber das glaube ich kein Kompliment zu sein, — произнес он на медленном, однако, ясном немецком. — Благодарю вас, фельдмаршал, но я не почел бы это за комплимент. Только необходимость удержать монокль в глазу помогла Моделю сохранить спокойное выражение лица. — Ваше дело, считать это комплиментом или нет, — сказал он. — Уберите этих людей с улицы, иначе последствия будут тяжелыми. Мы сделаем то, на что вы нас вынуждаете.
— Я вас ни на что не вынуждаю. Что же до этих людей, следующих за мной, то каждый из них делает это исключительно по своей воле. Мы — свободные люди и мы будем это доказывать, не через насилие, но через нашу неколебимость в истине.
Модель уже слушал его в пол-уха. Он ввязался в разговор с Ганди для того чтобы выиграть время, необходимое для прибытия взвода. Послышался лязг — к ним медленно подползало полдюжины бронированных вездеходов «SdKfz 251», с них уже начали высаживаться пехотинцы. — На огневую позицию, в три шеренги…становись! — отдал приказ Модель. Пока солдаты перестраивались, Модель жестами отдал приказ вездеходам занять позицию за пехотой и заблокировать Кутб-роуд. Командиры экипажей бронемашин уже разворачивали пулемёты и направляли их на демонстрантов.
Ганди спокойно наблюдал за всеми приготовлениями, как будто они его никак не касались. Модель опять внутренне восхитился спокойствием индийца. Его последователи, однако, выказали меньшую храбрость — кое у кого на лицах читался страх. Некоторые — хотя и очень малое число — из демонстрантов воспользовались паузой, чтобы улизнуть. Дисциплина Ганди была, конечно, далека от воинской, но не уступала ей в эффективности.
— Прикажите им разойтись и мы обойдемся без кровопролития, — сказал фельдмаршал.
— Мы не собираемся проливать ничью кровь, сэр. Но мы продолжим нашу приятную прогулку. Двигаясь аккуратно, я думаю, что мы сможем протиснуться между вашими большими машинами. — Ганди повернулся, чтобы дать сигнал своим сторонникам к движению.
— Ах, ты, наглый… — Модель поперхнулся от ярости, что удержало его от дальнейших ругательств в адрес Ганди, подобно какой-нибудь торговке рыбой. Чтобы успокоиться, он вытащил монокль и начал протирать линзу шелковым носовым платком. Вставив монокль обратно, он скомкал платок и начал запихивать его в карман, но внезапно остановился.
— Лаш, подойдите ко мне, — приказал он и, развернувшись, зашагал к ожидающим приказа войскам. Примерно на полпути, Модель остановился и бросил платок на землю. Он заговорил громко и четко, простыми словами на немецком языке, так чтобы его поняли и Ганди и его подчиненные: — Если любой индус пересечет эту границу, я умываю руки.
Модель почти предвидел ответ, который тут же прозвучал из уст Ганди: — Как вы помните, сэр, именно такие слова сказал Пилат.
— Пилат умыл руки, чтобы снять с себя ответственность, — произнес Модель ровным тоном. Он уже полностью владел собой. — Я её принимаю: я ответственен перед моим Fьhrer и перед Oberkommando-Wehrmacht[9] за поддержание порядка установленного Рейхом на территории Индии. Для выполнения этой цели я предприму те меры, которые сочту нужным.
За все то время, что они общались, Ганди в первый раз выглядел искренне опечаленным: — Сэр, у меня тоже есть ответственность. — Он слегка поклонился Моделю.
Лаш улучил момент, наклонился и прошептал на ухо своему командиру: — Mein herr, а что делать с нашими парнями? Вы их так и оставите там, на линии огня?
Модель нахмурился. Именно это он и собирался сделать — распропагандированные Ганди, эти жалкие подобия солдат иной участи и не заслуживали. Но Лаш был прав: дойди дело до стрельбы, дежурный взвод мог заупрямиться и отказаться открывать огонь по землякам. — Эй, вы! — произнес он недовольно, направив в их сторону свой жезл. — Построиться за вездеходами, бегом марш!
Сапоги пехотинцев забухали по щебенке, взвод кинулся исполнять приказ фельдмаршала. Вот что значит четкий приказ, подумал Модель, рано ещё списывать этот взвод. Хорошо, что хоть так.
У Моделя возникли опасения, что индийцы воспользуются замешательством и двинутся всей массой вперед, но этого не произошло. Ганди, Неру и ещё несколько человек спорили о чём-то. Модель удовлетворенно кивнул — это значило что кое-кто из них понял, что он не шутит. А как уже было подмечено ранее, дисциплина Ганди абсолютно не воинская, он не может просто отдать приказ, в расчете на то что все как один его исполнят.
— Я не отдаю приказы, — сказал Ганди. — Пусть каждый человек поступает так как велит ему совесть — а иначе что есть свобода?
— Махатма, если ты пойдешь вперед, они пойдут за тобой, — ответил ему Неру, — а я боюсь, что этот немец настроен выполнить свою угрозу. Ты хочешь потратить свою жизнь и жизнь своих соотечественников просто так?
— Я не собираюсь тратить свою жизнь просто так, — сказал Ганди, и, прежде чем окружающие его люди обрадовались, продолжил. — Я с радостью пожертвую ею, если это потребуется для обретения свободы. Я всего лишь простой человек. Если я погибну, другие продолжат дело, может быть память обо мне поможет им быть более стойкими.
Он сделал шаг вперёд.
— О, чёрт! — пробормотал Неру еле слышно и последовал за ним.
При всей своей энергичности Ганди был далеко не юн, и шаги его были не быстры. Неру даже не было необходимости просить демонстрантов — они сами поспешили образовать живой щит между Ганди и немецкими пулеметами, чтобы защитить человека, который возглавлял их.
Ганди попытался ускорить шаг: — Стойте! Пропустите меня вперед! Да что вы делаете! — Хотя в глубине сердца он их прекрасно понимал, может быть слишком хорошо.
— Именно сейчас они отказываются тебе подчиниться, — сказал Неру.
— Но они должны! — воскликнул Ганди. Его глаза начали слезиться, все же сказывался возраст, но было ещё что-то, благодаря чему в груди щемило. — Да где же этот платок-то? Мы, наверное, почти дошли до него!
— В последний раз приказываю — остановитесь! — прокричал Модель. Индийцы, однако, продолжали движение. Их ноги, обутые в сандалии или же босые шуршали по мостовой, и этот звук, похожий на нарастающий ропот, разительно отличался от грохота немецких сапог. — Идиоты! — пробормотал фельдмаршал себе под нос. Он развернулся к подчиненным: — Целься!
При виде вскинутых винтовок, толпа замедлила ход. На мгновение Модель решил, что эта угроза приведет марширующих в чувство. Но толпа продолжала надвигаться. Такую же безрассудную храбрость выказала и польская кавалерия, бросаясь с пиками, саблями и карабинами на немецкие танки. Интересно, подумал Модель, считают ли те кто нынче живет в польском Reichsgeneralgouvernement,[10] что такая храбрость того стоила?
Один из индийцев наступил на платок. — Огонь! — крикнул Модель.
Прошла секунда, другая. Ничего не случилось. Модель бросил сердитый взгляд на подчиненных. Похоже, дьявольская магия этого негодяя Ганди уже околдовала их. Скользкий как еврей, он обращал слабость в странно-загадочную форму некой силы. Но, наконец, армейская дисциплина взяла верх. Чей-то палец надавил на спусковой крючок Маузера, прозвучал одинокий выстрел. Словно дождавшись необходимого сигнала, другие солдаты немедленно открыли огонь. С бронированных вездеходов лязгающе заговорили пулеметы. Грохот выстрелов перемешался с криками боли и ужаса.
Первый залп пришелся на передние ряды демонстрантов. Поражённые люди начали падать. Другие попытались бежать, но без особого успеха — сзади напирала толпа. Начав стрелять, немцы методично продолжали вести прицельный огонь, рассеивая колонну индийцев. Демонстрация превратилась в толпу, охваченную страхом.
Ганди всё же пытался продолжить движение вперед. Какой-то человек, панически бегущий, раненый, налетел на него и сбил его с ног, забрызгав кровью. Неру вместе с каким-то другим индийцем тут же упали на Ганди, накрыв его своими телами. — Отпустите меня, отпустите! — Ганди барахтался, придавленный весом двоих людей.
