Ребята слушали и удивлялись. Но Мишук не дал долго прохлаждаться. Выждав, когда Катя приумолкла, он ухватился за верхнее бревно и скомандовал:

— Взялись!

— Нет! — крикнула Катя и легла поперек бревен.— Объясните сначала, зачем мост разобрали, тогда получите!

— Ты же вчера все подслушала! — сказал Мишук.

— Про мост не поняла! — призналась Катя. Пришлось показать ей надпись «Дим. Бол.» и объяснить в чем дело.

Буквы произвели на Катю большое впечатление, а над поисками тайника она только посмеялась.

— Какой здесь тайник? — сказала она. — Тут столько людей ездят! Кто из вас придумал, что под мостом тайник?

Все посмотрели на Саньку. Взглянула на него и Катя.

— А-а! — произнесла она очень неопределенно.

В этом протяжном «А-а!» Саньке почудилась усмешка.

— Ты, может быть, сквозь землю видишь? — ехидно спросил он. — Тебе, наверно, открыть тайник — что плюнуть!

— А я не плююсь! — отрезала Катя.

Ребята разделились. Одни сбрасывали с рельс старые бревна. Другие оттаскивали их в сторону. Нашлась и для Кати работа. Измерив веревкой расстояние между рельсами, она вместе с Гришей делала на новых бревнах пометки, по которым Сема с Санькой вырубали пазы, чтобы кругляки ровно и плотно ложились на стальные опоры.

За этим занятием и застал мальчишек дед Евсей.

Старик был рассержен не на шутку. После того как Соколик забрел к пчелам, дед Евсей решил залатать старый прохудившийся забор. Ему выдали накладную на доски. Старик в отместку за непрошеный визит на пасеку отыскал в конюшне Соколика, запряг его и ранним утром приехал на лесопилку. А получил он не доски, а бревна со строгим наказом: выгрузить их у моста через Болотнянку.

Дед Евсей ревниво относился к пасеке и не терпел пренебрежительного отношения к ней. А кладовщик, отпускавший бревна, неосторожно заметил, что пчелы подождут, мост важнее. Этого было достаточно, чтобы разозлить старика.

Соколик сразу почувствовал, что дед Евсей не в духе.

Старик погонял коня всю дорогу — и с первым и особенно со вторым возом. У моста он сердито осадил Соколика и, щелкнув кнутом по голенищу, сердито закричал на ребят:

— Вози тут на вас, окаянных! Вроде дел у меня своих нету — хожу, лысину почесываю! А как сладенького захочется, куда бегут? На пасеку!.. И мостишко-то этот доброго слова не стоит! По нему только черти по ночам катаются! Ан нет! Вези! Суньтесь теперь за медом! Не дам! Не-да-ам! Горлодеры...

Ребята знали: раз старик заменил «гренадеров» на «горлодеров»,— значит, не скоро успокоится. Но Вовка давно нащупал слабое местечко пасечника.

— Дедушка Евсей! — елейным голосом произнес он.— Пожалей ты нас, бедных! Влопались мы с этим мостом, а ты еще и на пасеку пускать нас не хочешь! А мы бы пришли не за медом, а просто так... Заборчик помогли бы чинить...

Умел Вовка представляться этаким ласковеньким пай-мальчиком. Его лицо, круглое, щекастое, выражало в эту минуту полную покорность и готовность служить до гроба.

— Нужен мне твой забор! — проворчал старик и тут же вновь сорвался на крик: — Сгружайте к еловой бабушке! Иль ждете меня? Не дождетесь! Батрака наняли! Пальцем не пошевелю!

Рассерженный дед отошел от воза, уселся на берегу речки и полез в карман за кисетом.

Мальчишки разгрузили телегу, а дед Евсей все сидел, попыхивая самокруткой. Докурив до пальцев, он бросил окурок в воду, долго следил, как уносило его течением, потом встал и подошел к Соколику.

— Спасибо, дедушка Евсей! — крикнул Мишук. — А насчет забора — поможем!

Старик не ответил. Он неторопливо выпряг коня, хлопнул его ладонью по крупу.

— Пшел! Травяное брюхо!

Соколик переступил через оглоблю, уткнулся мордой в пожню и вкусно захрустел травой. А пасечник вынул из телеги топор и посмотрел на суетившихся у бревен ребят.

— Мишук! — позвал он. — Пошли кого-нибудь за проволокой... За амбаром валяется... Да не ту, что тонкая! В палец которая!

Руки у деда Евсея были коричневые, сухие и, казалось, бессильные. И топор он подымал невысоко. Опускал без кряканья. Но лезвие глубоко уходило в дерево и звенело звонко, радостно, будто понимало, что работает мастер. Глаза у старика видели плохо. Но топор ударял точно по отметкам, сделанным Катей и Гришей, и с каждым разом от бревна отлетала желтая щепка.

Когда команда Гени Сокова. притащила из деревни два мотка толстой проволоки, дед Евсей показал, как надо прикреплять кругляки к рельсам. Он ловко, не хуже мальчишек, лазал по стальным балкам, быстро накидывал проволочную петлю и затягивал ее коротким ломиком. Бревно, прихваченное проволокой с обоих концов, накрепко прирастало к рельсам. А рядом впритык ложился следующий кругляк.

Мишук подсчитал, что на весь мост потребуется тридцать бревен. А пока на рельсах лежало двенадцать штук.

— Добьем сегодня, дедушка Евсей? — спросил он.

— Пустой загад не бывает богат, — ответил старик.

Мишук отозвал Катю, пошептался с ней, и она побежала в деревню.

Звеньевой точно объяснил, в какой избе он живет, где лежит хлеб, как открыть кладовку и какую взять кринку молока. Он предупредил, что дома никого нет. Но Катя решила продовольственный вопрос по-своему. Она не пошла в чужой дом, а забрала пшенку и консервы из маминых запасов.

К тому времени, когда у ребят засосало под ложечкой, у реки догорал костер, а в кастрюле, которая стояла на угольях, булькала каша, приправленная мясными консервами.

Плошка была одна, поэтому обедали по очереди. Первую порцию Катя торжественно поднесла деду Евсею. Старик снял кепку, пригладил волосы и сел на бревно с плошкой в руках. Лицо у него как-то помолодело, морщины стали не такие глубокие. Тронули пасечника забота и внимание. Ему давно никто не готовил и не подавал обед.

Накормив младших усачей, Катя пошла с полной плошкой к Саньке, но на полпути свернула к Грише. Санька сделал безразличный вид, но что-то потухло в нем. И день для него стал уж не таким солнечным, и зеленая трава будто пожухла. Да и аппетит вроде пропал. Но когда Катя после Гриши, Семы и Вовки принесла Саньке его порцию, он проглотил ее мгновенно. Кулеш был отличный, и только обида не позволила Саньке поблагодарить стряпуху.

К вечеру новый настил соединил берега Болотнянки. Плотно пригнанные бревна гофрированной плитой накрыли речку. Осталось обшить досками середину моста.

Солнце уже коснулось острых макушек, когда дед Евсей вколотил обухом топора последний длинный гвоздь и выпрямился.

— Ну, гренадеры!.. Шабаш!

Старик медленно прошелся по мосту, постукал каблуком по настилу и остался доволен.

— Хоть на грузовике... Балки б только сдержали... — произнес он.

А ребята молчали. Они впервые видели, как на пустом месте из каких-то разрозненных бревен, кусков проволоки и гвоздей вырос настоящий мост. Он отливал светлой желтизной свежего дерева и казался удивительно стройным, легким и, главное, родным. Еще утром кругляки и доски валялись в беспорядке на берегу, проволока ржавела за амбаром, гвозди пылились в ящике. А сейчас все это соединилось и стало полезным и красивым.

Ребята любовались и гордились; своим мостом. Он был для них великим открытием.

— Сила! — произнес Санька.

— Здорово! — согласился Мишук.

— Работнички! Прошу к чаю!

Это крикнула Катя. Оказывается, она прихватила с собой из дома заварку и сахар. Кастрюля вполне заменила чайник, а плошка сошла за чашку.

У костра собрались все строители. Даже насытившийся за день Соколик решил подойти поближе к огоньку.

Конь осторожно шагнул передними ногами на настил, постоял, пошевелил ушами и бодро застучал копытами по доскам.

Его встретили восторженными криками — надо же было поприветствовать первого вступившего на мост «пешехода».

— Хорошая примета! — сказал дед Евсей. — Теперь мосту стоять и стоять! Добрая нога его обновила!

— А сколько лет стоял старый мост? — спросил Гриша.

— Много! — ответил пасечник и поднял лохматые брови. — Его еще перед войной построили... А раньше тут бродом ездили... Бывало, весной или осенью и вовсе не переправишься. Вот и построили Димкин мост...