— Ты кто?

— А ты кто?

— Петр Варфоломей. — Он поморщился от приступа боли, вызванного резким движением. — Божий странник.

О том, что он не рыцарь, можно было судить не только по его лохмотьям, но и по весьма далекому от благородства лицу. Нос у него был кривым, словно его перебили в драке, зубы росли вкривь-вкось, а кожа была покрыта множеством язв.

— Ты воистину следуешь за Христом?

— Насколько у меня хватает сил.

— В самом деле? — спросила Анна, указывая на низ его спины.

Варфоломей заморгал крысиными глазками.

— Даже тело праведного Иова было с головы до пят одето червями и пыльными струпами. Каждый из нас должен нести свой крест!

— Господь воздаст тебе за труды. Скажи мне, паломник, не Он ли отметил твою плоть знаком креста?

Варфоломей взвизгнул и попытался соскочить с лежанки. Припарка упала с его спины, осыпав мясистыми листьями пол палатки. Я ожидал подобной реакции и успел схватить паломника за плечо, дабы уложить его на прежнее место. Варфоломей извивался словно угорь, однако Берик, молодой варяг, окликнувший меня на дороге, пришел мне на помощь и скрутил ему руки.

— Кто вырезал на твоей спине крест?

— Я сделал это сам в знак своей преданности Богу.

— Интересно, как же ты смог это сделать? Тебе кто-нибудь помогал?

— Да. Один мой приятель.

— Как его зовут?

— Его уже нет в живых.

— Да неужели? — Стараясь не обращать внимания на исходившую от паломника ужасающую вонь, я склонился над лежанкой и прошептал ему на ухо: — Варфоломей, подобный крест украшает не только твою спину. Я видел его на спинах двух рыцарей, которым не помогла и их набожность. Они мертвы.

— Мертвы?

Из его полуоткрытого рта начала сочиться слюна.

— Ты когда-нибудь слышал о Дрого из Мельфи и о Рено Альбигойце?

— Я знаком с рыцарем Рено. Мы оба — провансальцы.

— Значит, ты знаешь о том, что с ним случилось: его тело, изъеденное червями, было найдено в канаве. — Я достал нож и плашмя приложил его лезвие к шее паломника. Почувствовав прикосновение холодного металла, Варфоломей замер. — Смотри, как бы и тебя не постигла такая же участь.

Безобразное лицо паломника скривилось в плаксивой гримасе.

— Смилуйся надо мной! — захныкал он. — Я пришел сюда за исцелением, а не за смертью! Господи, помилуй своего преданного слугу! Огради меня от врагов и беззаконников, пытающихся поймать мою душу в ловушку! Боже милостивый, лишь Ты один — мое прибежище и защита! Помилуй…

— Замолчи! — оборвал его я. — Не призывай Его святое имя, иначе Господь посетит тебя новыми скорбями. Зачем ты вырезал этот крест?

— Я хотел выказать свою преданность.

— Кому?

— Господу Богу.

Я ударил плоскостью ножа по только что вскрытому Анной нарыву, и паломник взвыл от боли.

— Если одни и те же знаки появляются на спинах сразу у нескольких человек, людьми этими движет отнюдь не благочестие. Ты являешься членом тайного ордена или братства и это ваш знак?

— Да! — взвыл Варфоломей. — Это верно, братство существует. Но тебе этого не понять, ибо оно основывалось на чистоте и праведности!

— Братство праведников? — переспросил я. — Но тогда почему вы делаете из этого секрет?

— Потому что мы со всех сторон окружены слугами Дьявола! Потому что Божье воинство прогнило насквозь! Потому что наши военачальники забыли и думать о Боге и пали жертвой собственной алчности, а наши воины погрязли в грехах и богохульстве! Зачем бы еще Бог оставил нас у стен этого города? Мы вопием к ним, дабы они исправили свои пути, однако они нас не слышат. Потому-то мы встречаемся тайно и скрываем знаки своей веры — в противном случае нас растерзают эти хищные волки, служащие самому Сатане!

— Стало быть, Дрого и Рено тоже входили в ваше братство?

Я не знал, можно ли верить всем его словам, однако не сомневался, что хотя бы часть из них правдива.

— Не скажу.

— Нет, скажешь!

Я вновь ударил его, правда, на сей раз рядом с раной.

— Нет. Я не могу сделать этого. Мы поклялись хранить тайну. И даже если бы я нарушил клятву, то не смог бы выдать своих товарищей, потому что не знаю их имен.

— Неужели ты не встретил там ни одного знакомого лица?

— Мой взор был обращен единственно к Богу!

Поняв, что Бог не собирается карать его за клятвопреступление, Варфоломей явно приободрился.

— Если ты никого не знал, то как же ты стал членом этого братства?

— Мой друг, которого уже нет в живых, привел ко мне одно духовное лицо. Она говорила со мною много часов и открыла мне истину и смысл покаяния. После этой беседы…

До меня вдруг дошел смысл сказанного.

— Ты сказал «она»? — воскликнул я, перевернув его на спину. — Этим духовным лицом была женщина? Это еще что за ересь?

— Не ересь, но сама истина Христова! Разве не женщиной была пресвятая Дева Мария? Почему же Сара…

— Сара? Эта женщина звалась Сарой? — Мне казалось, что я вишу над пропастью, держась за тонкие, готовые оборваться веточки. — Она из Прованса?

Варфоломей покачал головой, поразившись моей горячности.

— Конечно же нет! Мне кажется, она гречанка, хотя она и не говорила об этом. Я знаю только ее имя.

— Деметрий!

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. У входа в палатку стоял Сигурд, за спиной которого маячил какой-то печенег. Мой друг был мрачен как туча.

— В чем дело? — спросил я.

— Нас вызывает Татикий.

— Он может и подождать, — отмахнулся я. — У меня тут срочное дело.

— Тебе придется отправиться с нами. Татикий решил покинуть Антиохию.

Пока мы бежали к шатру Татикия, Сигурд не проронил ни слова. Мои опасения усилились, когда я увидел перед шатром группу норманнских рыцарей. Впрочем, они не стали чинить нам препятствий. Охранников Татикия нигде не было видно.

Я всегда считал его шатер достаточно просторным, однако сейчас он был переполнен людьми. Внутри, возле входа, стояли еще четверо норманнов: трое из них — в доспехах, а четвертый — закованный в цепи. Они образовали неподвижную массу из стали, вокруг которой торопливо сновали слуги Татикия с узлами одежды и связками оружия. Делившая палатку надвое роскошная занавеска была снята с петель, икона с изображениями трех святых воинов исчезла. В центре, возле посеребренного кресла, стоял необыкновенно возбужденный Татикий.

— Деметрий! Ну наконец-то!

Он сплел руки и хотел было шагнуть вперед, однако вместо этого плюхнулся в кресло.

— Ты собираешься вернуться домой, мой господин? — спросил я.

— Да.

— Почему?

— Чтобы поскорее прекратить эту бессмысленную осаду. И из соображений собственной безопасности.

— Пока тебе служат варяги, ты находишься в безопасности. — Сигурд шагнул вперед, взяв в руки свой огромный топор. — Грубые норманны тебя не потревожат!

— Все наоборот! — взвизгнул Татикий. — Именно они…

— Именно мы спасли его.

Стоило лидеру норманнов заговорить, как он и его властный голос завладели всеобщим вниманием. Он стоял ко мне спиной, а голова его была скрыта под шлемом, и потому я не узнал его сразу, хотя меня и должны были насторожить его внушительные размеры. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел под шлемом его пятнистую красно-белую кожу, рыжую бороду, темные волосы и светлые, как зимнее небо, глаза.

— Я обязан господину Боэмунду жизнью, — заявил Татикий, нервно почесывая свой золотой нос, как будто он и впрямь чесался.

— Но каким образом?

— Мы раскрыли заговор, — спокойно ответил Боэмунд. — Подлый заговор врагов императора.

— Они хотели убить меня, представляешь? — пискнул Татикий. — Меня, великого примикирия[13], полномочного представителя самого императора!

— Какое коварство! — вкрадчиво заметил Сигурд.

— Но зачем? — спросил я. — Чего они хотели этим добиться?

Боэмунд повернулся к человеку, закованному в цепи.

— Ну, червь? Чего вы хотели достичь этим злодеянием?