– Вы оказываете мне слишком большую честь, сир.

Король колебался в нерешительности. Ему кое-что рассказали, что пробудило его злобу и подозрения. Но он не знал, как об этом заговорить, чтобы не испортить планируемую послеобеденную прогулку.

– Мне говорили, будто вы сегодня виделись с королевой, – начал он. Холодные серые глаза Ришелье на секунду опустились, хотя до этого не отрывались от лица короля, пока у него не начинала кружиться голова от пристального, немигающего взгляда кардинала.

– Да, сир. Виделся.

– И мне говорили, – продолжал Людовик, – что королева плохо вас приняла.

– Увы, – сказал кардинал.

Новости распространяются быстро, и похоже, что слух о его последней попытке помириться с Анной достиг ушей Людовика. Все вышло очень глупо. Ришелье понимал, что неудачная попытка исправить промах, допущенный им в часовне Тур, была самой большой из его ошибок. Королева его ненавидела. Сейчас он осознал это, так как рана, только что нанесенная его самолюбию, все еще кровоточила. Снова и снова она отвергала его, игнорировала. С ядовитым презрением прогоняла всех, кто пытался замолвить за кардинала хоть слово. Но вчера она превзошла себя. И с него было довольно. Теперь и он ненавидел тоже – уверил он себя, и в тот момент это было правдой.

– Что случилось? – спросил Людовик. – Сплетни так ненадежны. Расскажите мне сами.

Ришелье чувствовал на себе мрачный угрюмый взгляд, следящий за тем, не сорвется ли лишнее слово в защиту королевы, что послужит свидетельством преступной привязанности кардинала, в которой его обвиняли. Король по-настоящему этому не верил, но подозрение засело в мозгу и не давало покоя.

Кардинал сухо и желчно улыбнулся, боль и злоба остались в его сердце. Анна зашла слишком далеко и ранила чересчур глубоко, чтобы быть прощенной и на этот раз. Она не любит его, не позволяет забыть, как он унизил себя у ее ног, словно влюбленный глупец. Что ж, ей придется научиться бояться того, кого она открыто презирала.

– Я пришел к Ее Величеству, чтобы отдать ей дань своего уважения. После того как вы назначили меня своим министром, сир, я надеялся заслужить ее благосклонность. Вы знаете, что она никогда не скрывала своей неприязни ко мне, но я надеялся привлечь ее на свою сторону, чтобы успешнее служить вам. Я ждал в приемной после аудиенции у королевы-матери, которая встретила меня очень благосклонно, и когда королева вышла, я склонился к ее ногам и сказал, что она может располагать мною. Должен ли я передать вам ее ответ? Мне больно даже думать об этом, вспоминать о незаслуженном унижении.

– Продолжайте, продолжайте, – приказал король. Он никогда не уставал слушать рассказы о том, как другие подвергались унижениям и оскорблениям в этом мире, в котором сам он всегда оказывался в невыгодном положении. Слова кардинала подтверждали слух о жутком скандале, нашептанном ему накануне. Но освещение случившегося было другим, совершенно другим и очень интригующим.

– «Благодарю вас, мой кардинал. Как королева Франции я не могу принять ваше покровительство или согласиться с решением тех, кто счел уместным вознести вас так высоко. Я только хочу верить, что вы будете служить интересам короля так же горячо, как вашим собственным», – вот ее слова, сир, и их слышала половина вашего Двора. Месье де Шале счел их очень забавными и рассмеялся мне прямо в лицо.

Король ничего не ответил, мысленно повторив услышанное. Нетрудно было догадаться, кому принадлежит уничтожающая надменность этих слов. Особенно одна фраза: «…или согласиться с решением тех, кто счел уместным вознести вас так высоко». Этот выпад направлен прямо против него, выставляя его глупцом, подвергая критике. «Половина вашего Двора», – сказал Ришелье. Де Шале смеялся. Лицо короля стало наливаться кровью. Он вдруг резко вскочил и ударил кулаком по столу. Такие всплески эмоций были характерны для него. Он часто ломал вещи и переворачивал мебель, когда терял самообладание.

– Как она смеет вас оскорблять! Как она смеет критиковать мой выбор!

Ришелье слегка пожал плечами.

– Не будьте слишком к ней строги, сир. Королева молода и своенравна, а вы, возможно, слишком во многом ей потворствовали. Я только слуга Вашего Величества. И не имеет значения, когда меня оскорбляют. Но она была неправа, подвергнув сомнению мое назначение. Это касается уже и вас.

– Еще бы! – Людовик был в бешенстве. – Клянусь Богом, я этого не потерплю, не позволю бросать мне вызов! Вы, Ришелье, заявили, что я король. Что ж, пусть она будет первой, кого вы научите считаться с этим.

– Я могу только посоветовать, как это лучше сделать, – сказал кардинал. – Не думаю, что смогу вынести насмешки друзей королевы и ее враждебность, пока мои чувства слегка не остынут. Мне, наверное, следует пока держаться в тени, чтобы не оскорблять королеву.

– Вы останетесь со мной, – заявил король. – Будете находиться вблизи меня. Я ценю вас, дорогой Ришелье, и вы это знаете. Того же мнения и Мадам, моя мать. Она часто говорит, что вы – самый умный человек во Франции.

Ришелье поклонился, но ничего не сказал.

– Пойдемте, – Людовик похлопал его по плечу. – Мы отправимся на охоту. Уже светит солнце. И будьте уверены: я накажу королеву.

В своих апартаментах в Лувре Анна одевалась к балу, который давала этим вечером в Люксембургском дворце Мария Медичи.

Ее спальня поражала своей роскошью. Платяной шкаф, инкрустированный испанским орехом; арабское кресло, отделанное слоновой костью и жемчугом. Стены сверху донизу увешаны гобеленами, а на одной из них – редкостное флорентийское зеркало, подарок свекрови. В нем отражалось королевское ложе; алые бархатные занавеси были раздвинуты, открывая широкое пространство покрывала, вышивкой которого Анна занималась с первых дней приезда во Францию.

Она выбрала платье из бледно-голубого сатина с нижней юбкой, продернутой серебряной нитью. Тугая шнуровка подчеркивала тонкую талию и обозначала полную грудь, скрытую под модным в то время воротником из серебряных кружев. Перо белой цапли удерживалось в прическе брошью с цейлонскими сапфирами, а на шее красовалось ожерелье из тех же камней. В качестве испанской инфанты она привезла с собой как часть приданого целый ящик драгоценностей. Ее изумруды были предметом зависти любой королевы в Европе.

В свои двадцать четыре года Анна стала женщиной удивительной красоты. Роскошная фигура, ослепительно белая кожа, округлые руки с тонкими пальцами, усыпанными бриллиантами, и классические черты лица, окаймленного массой сверкающих ярко-рыжих волос. Неудивительно, что многие мужчины при Дворе искали внимания столь изысканной особы, которой так позорно пренебрегал муж. Уже три года Людовик не приближался к супружескому ложу, и не один воздыхатель пытался привлечь к себе взгляд Анны, созерцая ее с неприкрытым желанием. Анна их поощряла, но не из вожделения, а потому, что была молода и желала любви и внимания поклонников. Какой вред в том, что за ней ухаживают? Тем более, что ее нисколько не тянуло повторять с кем-либо свой печальный супружеский опыт. Секс приводил Анну в ужас, и пока что ей вполне хватало невинного, безопасного флирта.

Она была радостью Двора, правящий монарх которого избегал общества и проводил вечера, слушая унылую музыку, исполняемую на двух гитарах и скрипке. Анна любила пышные зрелища и государственные собрания, украшая их своей элегантностью и врожденным чувством собственного достоинства. Ей нравилось танцевать, нравились театральные представления, игра в карты – все, что давало возможность развлечься. Вполне естественно, что она привлекала к себе дам и кавалеров схожих вкусов, которым были не по нутру меланхоличность Людовика и одержимость политическими интригами Марии Медичи.

Маленький кружок Анны был очень веселым, жизнерадостным и довольно замкнутым, причем женщин тянуло к королеве даже больше, чем мужчин. Она ни у кого не вызывала чувства ревности. И некрасивые дамы, и красавицы обожали ее. Дамы самой сомнительной репутации жалели королеву из-за отношения к ней Людовика, но глубоко уважали ее целомудрие. Анна же научилась принимать мир таким, какой он есть, и судила о своих друзьях по их достоинствам, а не по тому, как они вели себя в личной жизни. Ее испанских дам изгнал король в одном из своих припадков ревности. Погрустив несколько месяцев, Анна вполне удовлетворилась более легкомысленными компаньонками из числа знатных дам Франции. Главной из них была смелая и прекрасная женщина, в прошлом – жена де Льюиня, а теперь – герцогиня де Шеврез.