Анна попыталась что-то сказать, но он снова заставил ее замолчать.

– Я думаю, она еще и боялась меня, – сказал он с перекошенным лицом. – Ты, возможно, не заметила, но у меня ужасный характер. – Она почувствовала, как его рука снова нежно коснулась ее макушки. – К тому времени, когда она забеременела, я знал, что что-то не так, и в свои последние часы она прокляла его.

– Прокляла кого?

– Своего отца. За то, что он заставил ее выйти замуж за такого отвратительного мужчину.

Анна вздрогнула. Какая глупая маленькая девочка, должно быть, была его жена.

– Очевидно, ее отец солгал мне. – Голос Эдварда стал ледяным. – Он отчаянно желал этого брака и, не желая обидеть меня, запретил моей невесте говорить мне, что мои шрамы вызывали у нее отвращение.

– Я сожалею, я…

– Ш-ш-ш, – пробормотал он. – Это случилось давно, и я научился с тех пор жить со своим лицом и распознавать тех, кто попытается скрыть отвращение к нему. Даже если они лгут, я обычно знаю это.

Но он не знал о ее лжи. Анна почувствовала холод при этой мысли. Она обманула его, и он никогда не простит ее, если обнаружит это.

Он, должно быть, ошибочно принял ее дрожь за продолжающуюся скорбь от его рассказа. Он прошептал что-то ей в волосы и прижал ее поближе к себе, пока тепло от его тела не прогнало прочь ее дрожь. Они тихо сидели какое-то время, получая успокоение друг от друга. На улице начинало светать. Вокруг закрытых штор гостиной образовался ореол. Анна воспользовалась возможностью, чтобы потереться носом о его измятую рубашку. Она пахла бренди, которое он выпил.

Эдвард откинулся назад, чтобы взглянуть вниз, на нее:

– Что ты делаешь?

– Нюхаю тебя.

– Я, возможно, сейчас просто воняю.

– Нет. – Анна покачала головой. – Ты пахнешь… приятно.

Он с минуту изучал ее лицо.

– Пожалуйста, прости меня. Я не хочу, чтобы ты надеялась. Если бы можно было найти какой-то способ…

– Я знаю. – Она поднялась на ноги. – Я даже понимаю. – Она быстро подошла к двери. – Я спустилась, чтобы принести что-нибудь для Ребекки. Она, должно быть, задается вопросом, что со мной случилось.

– Анна…

Но она притворилась, что не слышала, и вышла из гостиной. Отказ Эдварда – это одно. Но жалость его она не обязана принимать.

В тот момент открылась входная дверь, чтобы впустить взъерошенного Джеймса Фэарчайлда. Он выглядел как выходец из Бедлама[8]: его светлые волосы топорщились, а шейный платок отсутствовал.

Он дико посмотрел на Анну:

– Ребекка?

В этот момент, словно в ответ на вопрос, раздался неуверенный крик новорожденного ребенка. Выражеиие лица Джеймса Фэарчайлда изменилось с безумного на онемевшее. Не дожидаясь ответа Анны, он бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Анна заметила, когда он скрылся из виду, что только одна его нога была в чулке.

Она улыбнулась про себя, когда повернула на кухню.

– Я думаю, почти пора сажать, милорд, – сказал дружелюбно Хоппл.

– Несомненно. – Эдвард сощурился на яркое полуденное солнце.

Ночь, проведенная без сна, не располагала к болтовне. Он и управляющий шли по полю, проверяя, не понадобится ли ему дренажная канава, как на поле мистера Грандела. Оказалось, что местные копатели канав имели гарантированные средства к существованию на ближайшее будущее. Джок прыгал вдоль изгородей, окружающих поле, суя морду в кроличьи норы и усердно чихая. Утром Эдвард послал Анне записку, сообщив, что сегодня ей нет необходимости приходить в Эбби. Она могла использовать этот день для отдыха. А ему требовалась передышка от ее присутствия. Прошедшей ночью он был близок к тому, чтобы снова поцеловать ее, несмотря на свое слово чести. Он должен отпустить ее; став женатым человеком, он в любом случае едва ли сможет сохранить секретаря-женщину. Но тогда у нее не будет источника дохода, а он не без оснований предполагал, что хозяйство Ренов нуждалось в деньгах.

– Может, мы расположим дренажную канаву там? – Хоппл указал на место, где в настоящее время находился Джок, копаясь и взбивая пену грязи.

Эдвард что-то проворчал.

– Или, возможно… – Хоппл повернулся и чуть не споткнулся о слипшуюся глыбу мусора. Он с отвращением посмотрел вниз, на свой грязный ботинок. – С вашей стороны было весьма благоразумно не включать миссис Рен в эту загородную прогулку.

– Она осталась дома, – сказал Эдвард. – Я счел, что ей лучше отдохнуть и выспаться. Вы слышали о разрешении миссис Фэарчайлд прошлой ночью?

– Леди провела трудную ночь, как я понял. Да, чудо, что оба, мать и ребенок, живы.

Эдвард фыркнул:

– В самом деле чудо. Чертовски глупо для мужчины оставлять свою жену совсем одну, лишь с маленькой горничной, так близко к родам.

– Я слышал, новоиспеченный отец был довольно потрясен сегодня утром, – продолжил Хоппл.

– Не могу сказать, что это принесло какую-то пользу его жене прошлой ночью, – сухо сказал Эдвард. – А миссис Рен не спала всю ночь, сидя со своей подругой. Я подумал, что будет разумно предоставить ей день отдыха. В конце концов, она работала каждый день, за исключением воскресений, с тех пор как стала моим секретарем.

– Да, в самом деле, – сказал Хоппл. – За исключением четырех дней, когда вы ездили в Лондон, конечно.

Джок вспугнул кролика и погнался за ним. Эдвард остановился и повернулся к управляющему:

– Что?

– Миссис Рен не приходила на работу, пока вы отсутствовали. – Хоппл сглотнул. – За исключением дня перед тем, как вы вернулись, да. В тот день она работала.

– Я понимаю, – сказал Эдвард. Но он не понимал.

– Только четыре дня, милорд. – Хоппл поспешил сгладить ситуацию. – И она наверстала бумажную работу, так она мне сказала. Это не значит, что она оставила свои дела невыполненными.

Эдвард задумчиво уставился на грязь у себя под ногами. Он вспомнил слова викария о «путешествии» прошлым вечером.

– Куда она ездила?

– Ездила, милорд? – Хоппл словно увиливал от ответа. – Я… э-э… не знаю, ездила ли она куда-либо вообще. Она не сказала.

– Викарий сказал, что она совершала путешествие. Он намекал, что она ездила за покупками.

– Возможно, он ошибается, – сказал Хоппл. – Если леди не смогла найти чего-то в магазинах Литтл-Бэттлфорда, ей пришлось бы поехать в Лондон, чтобы отыскать что-то лучшее. Конечно же, миссис Рен не ездила так далеко.

Эдвард фыркнул. Он вернулся опять к тому, что пристально смотрел на землю у своих ног. Только теперь он нахмурил брови. Куда ездила Анна? И зачем?

Анна уперлась ногами и изо всех сил потянула на себя старую дверь сада. Эдвард предоставил ей день для себя, но она не могла так долго оставаться в постели. Отдохнув утром, она решила, что проведет оставшееся свободное время, сажая розы. Дверь упрямо оставалась закрытой какое-то мгновение, но затем неожиданно поддалась и распахнулась настежь, почти сбив ее с ног. Она стряхнула пыль с рук и подняла свою корзинку с садовым инвентарем, прежде чем проскользнуть в заброшенный сад. Эдвард приводил ее сюда лишь немногим больше недели назад. За этот короткий промежуток времени в старых стенах произошло много перемен. Зеленые ростки выглядывали на клумбах и в трещинах между камнями дорожки. Некоторые явно были сорняками, но другие имели более тонкую структуру. Анна даже распознала некоторые: красноватые кончики тюльпанов, неразвернувшиеся розетки листьев аквилегии и украшенные блестками росы листья садовых лютиков.

Каждое растение становилось сокровищем, открытым ею с восторгом. Сад не был мертвым. Он просто находился в состоянии покоя. Она поставила корзинку и снова вышла из двери сада, чтобы принести розовые кусты, которые Эдвард подарил ей. Она уже посадила три у себя в саду. Розовые кусты, недавно вынутые из ведра с водой, все еще лежали снаружи. Каждый из них начал пускать крошечные зеленые бутоны. Она посмотрела на них. Они дали ей такую надежду, когда Эдвард подарил их ей. Несмотря на то что эта надежда умерла, казалось несправедливым оставлять розы вянуть. Она посадит их сегодня, и если Эдвард никогда больше не посетит сад – ну что ж, она будет знать, что они там.