5.
На кухне Лариса холодно сказала мужу:
– Вадим, пожалуйста, подожди меня в машине.
Пошел Вадим-батюшка, поперся в машину, на трансхаере пот блеснул как слеза, бля-я-я-я-ть…
– Все было хорошо, Лариса Александровна? – спросил отец.
Лариса не хочет показывать своего урчащего запретного счастья, равнодушно пожала плечами.
Достает деньги, ей как обычно неудобно:
– Я понимаю, Стас, конечно, против… Ну что я еще могу для него сделать? Замуж, что ли, выйти? Глупо. Это будет просто нечестно.
– Да, я понимаю.
– Вы, пожалуйста, сходите, успокойте его…
Улыбнулась вдруг загадочно:
– А может быть, это когда-нибудь случится…
Уходит задумчивая; дверь прикрыла негромко, словно по тонкому льду шла, тяжелу несла.
6.
Тем временем отец помогает сыну одеться.
– Ладно, сынок, не горюй. Она баба сердечная. Она не со зла тебя отталкивает, понимаешь? Мается она. Чертей в ней много… С такой жить – не приведи, Господи.
– Да, – тупо отвечает Стас.
– Не может она с тобой остаться, понимаешь. Не будет ей счастья в семье.
Водрузил бойца полового фронта в коляску, покатил на кухню.
– Эх, сынок… Вот умру я, как ты тут, а? Ведь совсем один останешься, парень… Ну-ка, кровь откуда? Упал, что ли?
– Каждый ее приход – шок, – говорит Стас. – Каждый уход – смерть. Ты понимаешь это, пап?
– Ну, как же не понимаю? Разве я спорю? Хорошая она. Травит душу, но про любовь забудь. Пустоцвет она. И знает об этом; сама же и мается… Ладно, пойдем, по стопочке, поднимем, легче будет.
Вкатились на кухню. Стас замечает на столе деньги.
– Много же стоят мои шары, отец?
Отец убрал деньги по старинке под клеенку.
– Мои и рубля не стоят, сынок. А твои – золотые, значит.
Отец разлил по маленькой.
– Ладно, не дури. Она же от чистого сердца. Может она несчастнее тебя. Ты просто молодой еще, потом когда-нибудь поймешь жизнь-то…
7.
Лариса села на сиденье осторожно, задумчиво. Тронулись.
– Ужасный эксперимент, – сказал Вадим.
– Это не эксперимент.
Она положила голову на плечо мужа.
– Теперь ты знаешь любовничка, которого можно будет сбросить с этажа вместе с его убогой коляской… Чтобы уж совсем к чертовой матери… мозги разлетелись на асфальте…
– Ну, зачем ты так… Я ведь еще ничего не сказал. Не злись. Теперь я понимаю, что это значит – ничья.
– И ты ничей. Просто ты боишься этого. Мы все ничьи. А человеку надо быть чьим-то, так легче.
– Может, поужинаем?
– Мне все равно. Не гони на красный…
– Иногда мне кажется, что ты специально подстраиваешь эти испытания. Когда я выдержу, ты скажешь – молодец, Вадя, ты самый настоящий оловянный солдатик! И теперь я твоя навеки, вся, без остатка.
– А тебе это надо? Когда я стану твоя навеки…
Улыбнулась.
– Прости, я и слово-то такое не могу произнести. На-ве-ки… Бр-рр… Мы же люди, а не вещи или постулаты.
Вадим повторяет:
– На-ве-ки… Да, если вслушаться, звучит странно.
– Я приду, когда будет нужно, и уйду, когда будет нужно. Правда не знаю, кому будет нужно: тебе или мне. Если хочешь – терпи. Если нет, еще раз говорю – давай разойдемся.
– А как ты будешь думать обо мне, когда мы разойдемся?
– С почтением. И всегда буду благодарно плакать за то, что ты столько вытерпел из-за меня. И продолжаешь терпеть…
– И никогда не придешь?
Лариса поцеловала его в отсутствие трансхаера, на улыбчивых губах – добрая насмешка:
– Приду и скажу: ну, давай я тебе поглажу пузико… лысинку поглажу… ну, давай я тебе сегодня устрою секс… Возможно, с элементом урагана…
8.
Тем временем вышли из машины, входят в ресторан. Вадим так и не может понять: счастлив он или несчастлив. Иногда ему кажется, что что-то открылось в их отношениях с супругой, а иногда кажется, что окончательно погрузилось во мрак.
– А-по-тем-но-фи-лия это называется, – говорит Лариса по слогам, делая два глотка вина. – Влечение к людям с ампутированными конечностями.
Улыбается, добавляет:
– Увы, это не похоже на гламур.
– Не похоже, – отвечает Вадим.
9.
На следующий день Лариса едет к подруге Ольге. Ольга ждет ее, обитая в инвалидной коляске перед компьютером. Бабушка Марья Васильевна приносит кофе. Ольга замечательно владеет Фотошопом. На стене большие портреты мировых звезд – так хорошо она продвинулась в фото-пинапе.
Также на стене несколько фотографий прошлых лет. Она и ее парень Коля, стритрейсер. Фотографии летние: много смеха, улыбок, в общем, счастье.
Все закончилось шесть лет назад, под самый Новый год, когда они попали в аварию, катаясь по ночному городу. Результат – оба инвалиды. Она – без ног, у Николая ноги есть, но они парализованы. Кроме того, у него отрезана по локоть правая рука, а лицо сильно обезображено ожогами.
10.
Во двор заруливает шумная банда алкоголиков. Руководит ею Нина Марковна, мать Коли. Это боевая старушка в бейсболке «Крутышка!» Активен также мужик Геннадий. В общем, все навеселе. Вопрос: где взять денег, чтобы добавить, как говорят… Тишину двора пронзает пронзительный голос Нины Марковны.
– Спят! А про Коленьку моего хоть кто-нибудь подумал? Да как же! Спят, они, скоты!
Колян громко горланит:
Девочкой своею ты меня назови,
А потом обними…
Размахивает руками песне в такт и вываливается из коляски.
– Эх, Олюлик, как нас разнесло, а!
Нина Марковна всполошилась за здоровье сына:
– Колю обронили… Геннадий, не видишь? А ну подними! Раскровянится ведь!
– А вон у меня теперь какой бумер… – не унимается Колян. – Двухколбасный, детка… Катацца поедем?
Геннадий с товарищами затаскивают Николая в коляску.
Тот бормочет:
– Новогодний подарок… Всю жизнь буду помнить: нога – налево, рука – направо. И все дела.
Сплевывает:
– Эх ты, дедушка-Мороз… ты подарки нам принес… Пидарас горбатый…
Нина Марковна за свое; грозит кулаком:
– Спят они, сволочи, а Коляна моего сгубили! Да если бы не эта коза, он бы давно Бауманку закончил!
Марья Васильевна как тигрица выскакивает на балкон.
– Пришла, позорище!
Марковна:
– Нарисовалась, паскуда!
Голоса в других окнах:
– Опять инвалиды сцепились, сволочи … И когда это кончится? Житья от них нет!
Марья Васильевна:
– А ну убирайся! Да если б не твой козел, наша Олечка знаешь, где бы уже была? Такая красавица, умница…
Марковна:
– Знаю, где!
Поворачивается задом, наклоняется:
– Вот где! Видела?
Колян тоже обижен:
– Кто козел? Ты повтори, кто козел? За козла ответишь!
Марья Васильевна притаскивает заготовленные мягкие помидоры, начинает швырять в банду.
Марковна гнет свое:
– А дай хоть сто рублей! Компенсацию дай, дорогая!
Кто-то с этажа опускает вниз стеклянную банку на веревке, в ней купюра (лишь бы смолкли и рассосались, поспать дали).
Алкоголики удаляются нестройными рядами.
Колян знай зажигает:
– Девочкой своею ты меня назови… Олюлик, вон теперь какой у меня бумер!
Подпрыгивает в коляске:
– Поедем кататься?
11.
И опять во дворе утренняя тишина. К подъезду подруливает машина Ларисы. Вскоре Лариса погружает безногую подругу на переднее сиденье.
Большой газон в Измайлово (у пролеска перед Серебряно-Виноградным прудом) свеж. Июль блестит на траве, на воде, в дальних деревьях, на Соборе Покрова Пресвятой Богородицы. Ольга – рисует, а Лариса просто под солнцем лежит рядом.
Лариса говорит как бы невзначай:
– Я была у цыганки… Долго мне еще ребенка ждать.
Села.
– Когда у тебя овуляция, Оль?
– Сегодня двенадцатое? Через 5 дней обычно…
– Оля, тебе нужен ребенок. Маленькое счастье в руках. Тогда ты будешь нужной на этом свете хоть кому-нибудь… – Она светло и просто плачет о чем-то своем.
– Ты смеешься. Кто мне его даст?
