— Давай руки, — сказал Малянов.
— Нет, — твердо сказал мальчик, пряча ладони за спиной, — Не буду в тазу, хочу водопровод.
— Кран испорчен, видишь? Воды нет, — терпеливо объяснил Малянов. — Давай руки!
— Не дам!
— Как хочешь, — сказал Малянов и пошел из ванной.
— Руки! — заорал мальчик. — Руки мыть! Хочу руки мыть! — Он навалился на таз…
Вода окатила мальчишку с ног до головы и ухнулась на пол. Мальчишка завизжал, пнул тазик и ухватил Малянова за брюки, оставляя на светлой материи синие чернильные следы. Малянов изловчился и ухватил мальчишку поперек спины. Адский вой оскорбленного в лучших чувствах младенца заставил Малянова отвернуть голову в сторону. Мальчик сучил ногами и несколько раз укусил своего обидчика.
Малянов выволок беснующееся чадо в прихожую, забросил в комнату и закрыл дверь на швабру. Мальчишка затих. Малянов повернулся к входной двери и начал открывать замок. Замок, как и следовало ожидать, не поддавался. Малянов рванул дверь на себя, потом толкнул, рванул еще раз.
— Дядя! Дяденька! — крикнул мальчик из комнаты — Открой! Мне страшно! Тут кто-то ходит! Я боюсь!
Малянов бросил неподатливую дверь и вошел в комнату. Перемазанный чернилами мальчик стоял у окна в громадных маляновских трусах со свисающей до полу резинкой и округлившимися от ужаса глазами смотрел в противоположный угол. Там на стене качалось бесформенное черное пятно, похожее на тень, но только значительно более плотное… Малянов поморгал, и странная тень пропала. Мальчик сел на корточки и тихо заплакал.
— Так! — сказал Малянов преувеличенно громко. — Так. — Он потер руки. — Значит, так.
Он подошел к телефону и стал набирать номер. На последней цифре его палец задержался. Малянов взглянул на мальчика. Тот плакал и исподлобья наблюдал за Маляновым.
— Ну что? — спросил Малянов. — Звонить разрешишь? Мальчик встал, растопырив чернильные руки и, заливаясь слезами, заковылял в прихожую…
Малянов вытер ладонью вспотевшее лицо, зажмурился, крякнул и начал набирать номер заново.
— Вечеровский? Ты? Слушай, Фил, у меня к тебе дело…
Провалившись в глубокое ушастое кресло, Малянов равнодушно созерцал хоромы, в которых в данный момент пребывал…
Большая, если не сказать гигантская, комната была средоточием комфорта и благополучия. Изящная люстра мелкого хрусталя, строгая финская стенка, блеклый вьетнамский ковер изумительной ручной работы, круглый светящийся аквариум с сонмом величественных скалярий, кое-какой антиквариат, ультрасовременная ХАЙ-ФАЙ-звукоаппаратура, тугие пачки пластинок, блоки компакт-кассет — все говорило об определенном вкусе и полном отсутствии финансовых затруднений…
Вошел хозяин. Безукоризненная крупноклетчатая тройка, башмаки; в зубах хорошо уравновешенный «Бриар»…
— Работаешь? — спросил Малянов.
— Как всегда, — сорванным тонким голосом ответил хозяин.
— Ну, я ненадолго.
— Конечно. Кофе?
— Подожди, — сказал Малянов. — А впрочем, давай.
Малянов сидел на кухне, исполненной в стиле «А ля рюс» и наблюдал за хозяином, который колдовал с кофейным оборудованием.
— Я сделаю по-венски.
— Валяй, — отозвался Малянов. — Сливки есть?
Хозяин не ответил. Малянов смотрел, как под тонкой клетчатой тканью энергично работают лопатки хозяина.
— Слушай, Вечеровский! Тебе когда-нибудь мешали работать?
Лопатки на мгновение застыли.
— В каком смысле?
— Ну, к примеру, ты возишься с какой-нибудь там своей ревертазой, а тебе говорят: сворачивай к черту тему, а не то… как мошку…
— Кто говорит? — осведомился Вечеровский.
— Н-ну… кто-то… Собственно не в этом дело…
— А в чем?
— Слушай, а ты Снегового знал?
— Какого Снегового? А Пе?
— Ну да, физика, он у меня внизу жил, ты у меня сам по телефону спрашивал!
— Ах этот! Нет, старичок, как ни странно, нет. Мне его какая-то работа по статистике была нужна, а в библиотеке не было…
— Он застрелился.
Раздался мелодичный звон.
— Прости… — сказал Вечеровский и элегантно снял трубку с ониксового аппарата стоимостью этак в тысячи полторы франков…
— Это тебя, — сказал Вечеровский, протягивая трубку Малянову.
Малянов проглотил слюну и нерешительно протянул руку к трубке…
Белая тридцать вторая «Волга» с белыми «мишленовскими» шинами на магниевых литых дисках, нашпигованная изнутри синтезаторами, магнитофонами, антирадарами и еще черт знает чем, подкатила к маляновскому дому.
— А как велосипед? — забеспокоился Малянов.
— Он что, тебе нужен? Пусть пока в багажнике.
Вечеровский ловко набрал на панели синтезатора какую-то комбинацию, и из-под капота раздалось громкое лошадиное ржание…
— Ты что, рехнулся?! Совсем оборзел? — подскочил Малянов.
— Еще не вечер… Это я в Андорре купил. Слушай, а что там у тебя в окне?
Малянов посмотрел наверх. Окно светилось неестественно ярким светом, словно в комнате был установлен дуговой прожектор, каким пограничники освещают море…
— Фил… — сказал Малянов, щурясь от яркого света. — Я хотел бы тебе кое-что сказать… Видишь ли… Я влип в очень странную историю…
— Это и так ясно, — сказал Вечеровский. — И что ты мне предлагаешь? Не ходить сейчас с тобой? Я правильно тебя понял?
Малянов и Вечеровский сидели в полумраке вокруг журнального столика с остатками экзотических яств, ели, закусывали, изредка прихлебывали алкоголь, смешанный с «джусами» и смотрели телевизор. Приволоченный из прихожей телевизор нелепо торчал посередине комнаты. Помалкивали. Мальчик сидел на тахте, смотрел телевизор и тоже помалкивал. Помалкивал и телевизор… В его мерцающем окошке беззвучно возникали изможденные люди со скорбными лицами. Люди что-то раскапывали, переносили, вытаскивали. Вокруг расстилалось бескрайнее холмистое плато. То там, то здесь можно было видеть глубокие ямы и горы не то истлевших тряпок, не то больших свертков из этих тряпок… Люди ходили медленно, печально, и никто не улыбался. Сосредоточенность, неотвратимость, опустошение… Странная и какая-то жуткая работа…
Малянов, скосив глаза на телевизор, поднес полную рюмку ко рту, залпом выпил. Схватил толстенный бутерброд с семгой и начал с остервенением его поедать.
— Митька трус! — произнес вдруг мальчик отчетливо и впился зубами в мягкую шоколадную плитку.
— Забавно, — сказал Вечеровский — Ты не находишь, что в этом что-то есть?
— Почему это я трус? — оживился Малянов. — Зачем ты меня обижаешь?
— Я тебя не обижаю, — возразил мальчик, разглядывая Малянова, как некое редкостное животное. — Просто трусость, несомненно, один из самых страшных пороков…
— Нет, философ, я тебе возражаю, это самый страшный порок… — Вечеровский встал и зажег свет.
— Опять Федор Михайлович? — иронично спросил Малянов.
— Да нет… Другой кто-то… Вернемся к нашим баранам, если они тебя интересуют, конечно… — предложил Вечеровский, скользя взглядом по стеллажам.
— Ну, в общем, этот рыжий объяснил приблизительно так. — Малянов с опаской поглядел на мальчика. — Дело здесь в локальном нарушении статистических закономерностей… Причины этих нарушений, как выразилась эта образина, во мне, то есть в моей работе, поскольку моя, видишь ли, высоконаучная работа выбивается за некий общий уровень и представляет определенную опасность.
— Для кого? — перебил вопросом Вечеровский.
— Для этой… сверхцивилизации…
— И что?
— Что, что? Потребовал, скотина, чтобы я свернулся. Полный бред!
— Чего там, — сказал мальчик. — Он ему там вогнал ума, куда следует!
— Да замолчишь ты или нет? — вскипел Малянов. — Прибью ведь!
— Опять за свое, — сказал мальчик. — Прибью, прибью. Болтун.
Малянов побагровел и посмотрел на мальчишку весьма грозно:
— Я те покажу болтуна! Я тя ей-богу прибью!
— Да ну, — сказал мальчишка даже с некоторым сожалением. — Не можешь ты меня прибить.
— Это почему не может? — ухмыльнулся Вечеровский и как-то очень внимательно посмотрел на Малянова. — Он у нас такой… Ух, какой…
