Стриженый шофер выскочил из машины и помог выбраться седому пассажиру. Теперь можно было разглядеть, что и шофер, и пассажир были одеты в одинаковые черные мешковатые штаны и белые старомодные бобочки с отложными воротниками. Седой подхватил объемистый кожаный портфель и, что-то сказав шоферу, двинулся к подъезду…
— Интересуешься, значит, — в свою очередь констатировал Малянов и, бросив плотоядный взгляд на соблазнительно потеющую бутылку, снова уставился в окно…
Шофер посмотрел на часы, достал тряпку и начал отряхивать от пыли брезентовый кузов машины.
— Ну конечно, — продолжал Малянов, разглядывая, как шофер орудует сухой и пыльной тряпкой. — Тебе, как корифею биологической науки, моя тема будет особенно близка… Название приблизительно такое… «Уравнения взаимодействия звездного вещества с диффузной материей наблюдаемой вселенной». Ты меня слушаешь?
— Да-да. Очень внимательно, давай дальше.
Шофер перестал отряхивать пыль, положил тряпку на крыло и снова посмотрел на часы.
— Так вот… — продолжал Малянов, не спуская глаз с шофера, который теперь вытирал капот. — Оказывается при самых общих предположениях, — подошедший Калям коротко мяукнул и взгромоздился Малянову на колени, — относительно потенциальной функции, мои уравнения имеют еще один интеграл, кроме интегралов моментов и энергии… Поэтому, если все это хозяйство записать в векторной форме… — Калям с благостным урчанием начал обнюхивать бутерброд. — Пошел вон, подлец!
— А?
— Нет, это я Каляму, взял привычку все из рук рвать, скотина! Пошел вон, маньяк! Так вот если применить преобразование Гартвига, то интегрирование по объему проводится до конца и вся задача сводится к интегро-дифференциальным уравнениям типа Колмогорова-Феллера. Надеюсь, ты меня понимаешь? — В последнюю фразу Малянов вложил всю иронию, на которую был способен.
— Секу помаленьку, — бодро ответил Вечеровский — Дальше.
— Ты что, сбрендил? — спросил Малянов и откусил от бутерброда большой кусок, — На кой тебе это хрен?
Шофер вдруг бросил свое пыльное занятие, затолкал тряпку за противотуманную фару и подбежал к дому. У машины снова оказался седой пассажир. Он принес толстую зеленую папку, которую шофер бережно взял у него из рук и осторожно положил на переднее сиденье. Седой слегка хлопнул шофера ладонью по спине, повернулся и пошел в парадную…
Голос Вечеровского вывел Малянова из состояния созерцательной задумчивости:
— Слушай, Митька… Снеговой — такая фамилия тебе ничего не говорит?
— Да это сосед у меня, внизу живет, вон только что с работы приехал… Арнольд Палыч…
Шофер тем временем обежал вокруг машины, открыл дверь и сел за руль. Заскрежетал стартер, мотор отчаянно взревел, захрустела коробка передач, и газик, вякнув на прощание прокрутившимися на асфальте колесами, рывком выкатился из поля зрения…
— Слушай, случилось что-нибудь? — спросил Малянов.
— Где? — помедлив отозвался голос Вечеровского.
— Где… у тебя естественно! Тебе чего надо, ты давай прямо, а то намеки, намеки…
— Да нет, так… Ерунда. Звони, если что… — Из трубки послышались короткие гудки. Малянов пожал плечами, затолкал в пасть остатки бутерброда, вытер пальцы о халат и ткнул трубку на рычаг. И в это время в прихожей раздался очередной настойчивый звонок в дверь…
— Хм… — выдавил наконец Малянов. — Все правильно. Ее почерк. Стилистика, пожалуй, тоже не заимствована…
Малянов стоял в прихожей у раскрытой на лестничную площадку двери и вертел в руках мятую записку. Безобразный свой халат он не переодел, но, как видно, он его совершенно не шокировал. Его явно шокировало другое — и это другое понуро стояло на лестничной площадке, словно отбывая неведомое наказание и с испугом глядело на Малянова сквозь толстые стекла некрасивых очков. Это другое было нескладной двадцатипятилетней девицей в длинной унылой юбке и затрапезной неопределенного цвета и формы кофте. За тонкими бледными ногами девицы прятался коричневый чемодан, обвязанный белой бечевкой…
Малянов еще раз взглянул на гостью, потом снова на записку, будто сличая некую копию и оригинал, и несколько раздраженно продолжил:
— Подруга, значит… из Житомира… Лариосик…
— Нет. Мы в Свердловске вместе учились. Только Ира на четвертом, а я на первом…
Девушка немного помолчала и сказала с оттенком просительности в голосе:
— Вы меня простите, Дмитрий Андреевич…
— Алексеевич… — поправил Малянов, не сдвинувшись с места, хотя по любым правилам этикета гостью давно было пора пустить в дом.
— Конечно, простите… Алексеевич… Я понимаю… Лариосик… Я, конечно, некстати, но я сама не знала… — Лицо девушки выражало полнейшую растерянность. — Меня послали… И вот Ира… — Здесь девушка замялась. — Ира тоже…
— Ладно, чего там… — перебил Малянов. — Давайте чемодан… Лидочка?
— Нет, не надо, — девушка испугалась. — Я сама.
— Чего у вас там, золото? — грубо спросил Малянов. — Вон туда идите, к Педро…
— Куда? — растерянно переспросила Лидочка, остановившись в узкой прихожей и удерживая двумя руками тяжелый чемодан за неудобную ручку.
— Вон в ту дверь, говорю! — Малянов протолкнулся между чемоданом и стеной и почти втолкнул Лидочку в детскую…
Лидочка потерянно остановилась среди игрушек и детской мебели.
— Замечательно! — сказал Малянов, обводя рукой комнату. — Вы весьма гармонируете. Белье в шкафу.
— Зачем… белье?
— Чтоб в ём спать. Ясно? Пра-а-а-шу! — Малянов энергично запахнул халат и отошел в угол. Лидочка неловко примостилась на детский стульчик, расставила острые коленки и стала с нескрываемым любопытством разглядывать комнату… Малянов поморщился, но тоже уставился туда, куда смотрела Лидочка. Там, на стене, прикнопленный к желтым обоям висел детский рисунок. В центре его помещался отвратительно черный блин, окруженный странным красным ореолом, из которого плавно исходили ярко-красные извивающиеся щупальца. В нескольких местах картинки были изображены красные существа, похожие на головастиков, но, впрочем, может быть, это были просто капли с белыми глазами. И еще на картине было много разноцветных спиралей и разных завитушек, напоминающих по форме улиток, пружины и даже спиралевидные Галактики…
Подул откуда-то проникший слабый ветерок, картинка закачалась и ожила… Зашевелились щупальца, пополз по бумаге черный блин.
Внезапно стоящий в углу Лидочкин чемодан несколько раз тихо подпрыгнул, медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и замер. Загудел за окном воздух. Что-то загромыхало. Малянову показалось, будто его кто-то толкнул — он пошатнулся, оторвал взгляд от рисунка и посмотрел на Лидочку. Лидочка, успевшая перебраться на Петькин маленький диванчик, уже спала, поджав под себя острые колени и подсунув под щеки тонкие ладошки…
Малянов сидел, скрестив на груди руки, и злобно смотрел на лежащий перед ним на пустом письменном столе чистый лист бумаги.
Сколько продолжалось это сидение, сказать трудно, но за окном уже стало совсем темно и мощная лампа над столом была включена. Малянов почесал указательным пальцем левую щеку и снова застыл в прежней позе. На кухне сильно загрохотало, зарычал водопровод. Малянов не шелохнулся. Он не пошелохнулся и потом, полминуты спустя, когда послышалась какая-то возня и взвыл ошалевший за день Калям — похоже было, что ему отдавили лапу. Когда же раздался звон разбитой посуды, Малянов только надул щеки и засопел, продолжая с прежним героическим упорством глядеть на чистый лист бумаги. Механически он достал из ящика мятую пачку «Беломора» и спички. Закурил. Выпустил из волосатых ноздрей клуб дыма. Клуб плавно поплыл по комнате, медленно вспухая и образовывая в воздухе деформированный полый эллипсоид. Распухание вдруг стало дискретным, интервалы между скачками всё увеличивались, пока наконец картинка не застыла, как фотография…
Малянов тряхнул головой — видение пропало, а Малянов вскочил и, не выпуская папиросы из толстых губ, начал рыться на книжных полках. Достав большой потрепанный том, задумчиво пошел к столу. Уселся за стол. Вынув из ящика пачку разноцветных фломастеров, извлек красный и нарисовал на листе замкнутый контур. Вытащил коричневый фломастер и нарисовал на контуре стрелку. Так же, не спеша, достал фломастер зеленого цвета и написал рядом со стрелкой «Q1». Удовлетворенно откинулся в кресле, чиркнул спичкой и прикурил погасшую папиросу, разглядывая при этом свою картинку так, словно только что изобразил Мону Лизу…
