— Сенатор, — с трудом себя сдерживая, процедила Джилл, — я не слишком напрягу ваше гостеприимство, если попрошу мартини?
— Ни в коем разе! Фостеритские мартини — лучшие в мире, без единой капли вермута. Мы их вместо этого благословляем. Двойной мартини для нашей юной леди! Благослови тебя Господь, сын мой, и чтобы туда-сюда на полусогнутых. Мы сейчас быстренько заложим по одной, потом отдадим дань уважения архангелу Фостеру и — прямо в Святилище, внимать речам Верховного епископа.
Бармен и херувим подошли почти одновременно. Бун благословил выпивку, а затем, когда стаканы опустели, начал настаивать, что все выигрыши — свыше трех сотен долларов — по праву принадлежат Джубалу. В конце концов тот устал сопротивляться и разрешил спор полюбовно — отправив деньги в чашу «для подношений по любви».
— Самый верный знак благодати, — одобрительно кивнул Бун. — Мы, док, вас еще спасем. Ну как, народ, еще по одной?
Джилл от всей души надеялась, что кто-нибудь согласится. Джин оказался не только второсортным, но и разбавленным, хотя и разжег в ее желудке теплый, уютный костер — притушив одновременно пламя ненависти. Однако предложение сенатора не нашло поддержки; тот вздохнул и повел своих гостей куда-то вверх, мимо предостерегающего знака:
«ИЩУЩИМ И ГРЕШНИКАМ ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН. ЭТО И К ТЕБЕ ОТНОСИТСЯ!»
Коридор уперся в решетку огромной, плотно закрытой двери.
— Епископ Бун, — провозгласил епископ Бун, — и с ним три паломника, гости Верховного епископа.
Дверь медленно распахнулась; следуя за Буном, они миновали искривленный на манер аппендикса проход и оказались на пороге большого зала, обстановкой своей сильно смахивавшего на фешенебельное похоронное бюро. С этой унылой роскошью резко контрастировала веселенькая музыка, гремевшая из скрытых динамиков, — «Джингл беллз» с добавлением сложных, заводных африканских ритмов; Джилл чуть не начала пританцовывать.
Дальняя стена была сделана из удивительно прозрачного, почти неразличимого глазом стекла.
— Ну вот, ребята, — быстро, по-деловому сообщил сенатор, — мы и сподобились узреть Его. Паломники обычно коленопреклоняются, но это не обязательно, так что — как хотите. А вон там — Он… точь-в-точь такой, как перед Своим Вознесением. Здорово, правда? — Бун ткнул сигарой в направлении стеклянной стенки. — Ну совсем как живой. Сохраняется чудесным образом, плоть нетленна. Сидя в этом самом кресле, он писал свои Послания… да и поза та же самая, как когда его вызвали на Небеса. Его же даже пальцем не трогали — мы просто выстроили вокруг этого места храм… старую церковь пришлось, естественно, разобрать, но ее священные камни сохранились, все до единого.
Футах, наверное, в двадцати от них на троне — нет, это все-таки, пожалуй, было просто кресло — сидел старик. Действительно, как живой… На взгляд Джилл, он сильно напоминал старого козла, которого она видела в детстве на ферме, — та же самая оттопыренная нижняя губа, те же длинные, лохматые бакенбарды, те же блестящие, вылупленные, пронизывающие тебя насквозь глаза. Джилл зябко поежилась; она предпочла бы находиться сейчас где-нибудь в другом месте, подальше от архангела Фостера.
— Брат мой, — сказал по-марсиански Майк. — Это и есть Старик?
— Не знаю, Майк. Если верить им, то да.
— Я грокаю неправильность.
— Майк! Ты не забывай!
— Хорошо, Джилл.
— Юная леди, — вмешался Бун, — вы не могли бы сказать мне, о чем это он? Что вас там заинтересовало, мистер Смит?
— Да нет, ничего, ерунда, — быстро (пока Майк чего-нибудь не ляпнул) затараторила Джилл. — Сенатор, а можно я выйду? У меня голова что-то кружится.
Восседавший за стеклом, словно манекен в витрине, труп буквально притягивал ее взгляд; теперь над его головой клубились облака. Неожиданно сквозь облака пробился узкий сноп солнечного света; некоторое время он двигался — очень напоминая луч прожектора, нащупывающего цель, — и наконец остановился на козлиной физиономии. С изменением освещения лицо Фостера ожило, казалось, что эти выпуклые глаза и вправду смотрят.
— Ничего, — успокоил девушку Бун, — по первости так бывает. Вам бы лучше сходить в нижнюю галерею, которая для ищущих, — там смотришь снизу вверх, и музыка совсем другая. Тяжелая, печальная; я не специалист, но в ней вроде бы много инфразвуков — и все для того, чтобы напомнить им об ихней греховности. А здесь — Зал Радостных Мыслей, помещение для медитации, куда допускаются только верховные служители нашей Церкви. Я, например, как только почувствую себя плоховато — обязательно иду к архангелу Фостеру в гости; посижу здесь часок, сигарку выкурю — и все как рукой снимает.
— Я очень вас прошу!
— Да ничего, милочка, конечно, о чем разговор, идите, подождите снаружи. А вы, мистер Смит, можете оставаться здесь сколько душе угодно.
— Сенатор, — решительно вмешался Джубал, — а не лучше ли нам всем посетить службу?
В коридоре Джилл начало трясти: все это время она страшно боялась — не дай бог, Майк сделает с жуткой мумией что-нибудь неподобающее, после чего всех их линчуют.
Завидев незнакомых людей, два стражника в пышных облачениях херувимов дружно скрестили копья, преграждая путь к вратам Святилища.
— Да вы что, ребята, — укоризненно покачал головой Бун. — Эти паломники — личные гости Верховного епископа. Где там, кстати сказать, ихние значки?
В дополнение к значкам стражники выдали ему бумажку с кодом, открывающим дверь, какую именно дверь — выяснилось через несколько секунд.
— Прошу вас, епископ. Сюда, пожалуйста, — почтительно произнес служка.
Широкая лестница привела их прямо к центральной, расположенной против сцены ложе.
Набрав номер, Бун распахнул дверь и отступил на шаг в сторону:
— Только после вас, юная леди.
С выбором мест произошла некоторая заминка, но Джубал решительно усадил Майка между собою и Джилл, а сенатора — тоже желавшего сидеть рядом с марсианским гостем — по другую сторону прохода.
Роскошную — с автоматическими, приспосабливающимися по фигуре сиденьями, пепельницами и откидными столиками — ложу отделяло от алтаря не более сотни футов; она нависала футах в пятнадцати над головами прихожан в зале. Совсем еще молодой священник размахивал могучими мускулистыми руками и приплясывал в такт гремящей из динамиков музыке — разогревал, по всей видимости, толпу. Он то подпевал (густым, сочным басом) хору, то переходил на крик.
— Ну-ка, ну-ка, поживее! У вас что, задницы к стульям прилипли? Вот так вот будете кемарить — и сцапает вас диавол.
Гигантская змея, образованная уцепившимися друг за другом людьми, извивалась вдоль правого прохода, вдоль сцены, налево, а затем по центральному проходу назад.
Хрясть! Хрясть! Хрясть! — топали в такт резким, синкопированным звукам гимна сотни (или тысячи?) ног. Хрясть! Хрясть! Хрясть! — чуть не проламливали они пол, повинуясь взмахам сжатых в кулаки рук священника. Хрясть! Хрясть! А-а-а!.. Хрясть! Хрясть! А-а-а! Джилл почувствовала, что ритм ее затягивает, и — со смущенным удивлением — осознала, что охотно присоединилась бы к танцующим, которых становилось все больше и больше.
— Далеко парень пойдет, — одобрительно заметил Бун. — Главный священник получает от него толпу в таком накаленном состоянии, что плюнь — зашипит, уж я-то точно знаю, я тоже работал с ним на пару. Преподобный «Джаг» Джекермен был когда-то в «Рэмсах» левым крайним[137]. Да вы должны его помнить.
— Увы, — огорченно пожал плечами Джубал. — Я совсем не слежу за футболом.
— Что, правда? А вот наши верные — во время сезона они остаются во храме и после службы — закусывают на скамейках и смотрят матч. Видите, вон там, за алтарем, там эта стена отходит в сторону, а за ней — самый большой в мире стереоящик. Сидишь себе и смотришь, лучше, чем из первого ряда. Качество изображения — дома такого в жизнь не получишь, да и вообще за компанию кто-то там вроде удавился. Шутка.
