Пэт бросила стянутое через голову платье на пол.
— Ну вот, тетя Пэтти, такой мы и привыкли тебя видеть. — Джилл наклонилась и чмокнула ее в щеку. — А теперь посиди спокойно и выпей.
— Подожди секундочку.
(«Господи, — немо взмолилась миссис Пайвонская, — укажи мне стезю истинную. Научи вывести к Свету эти заблудшие души».) Ладно, картины скажут все сами без слов — для того Джордж их и рисовал.
— Вот этим-то всем я и привлекаю лохов. Ну а вы, ребята, вы-то рассматривали хоть раз мои картины? Я имею в виду, по-настоящему — рассматривали?
— Нет, — призналась Джилл. — Не хотели пялиться, словно лохи какие.
— А вы пяльтесь, милые, пяльтесь — ведь для того-то Джордж, упокой, Господи, душу его, картины эти и рисовал. Чтобы рассматривать их и изучать. Здесь, под подбородком, рождество пророка нашего святого архангела Фостера — здесь он еще дитя невинное, не ведает еще, не гадает, какую судьбу Господь ему предуготовил. А вот ангелочки знали — видите, как они собрались вокруг? Дальше, вот тут — первое его чудо: юный грешник, учившийся в деревенской школе, он подстрелил бедную маленькую птичку… а потом залился слезами, подхватил ее на руки, погладил — и птичка улетела прочь, целая и невредимая, веселой песнью своей славя Господа. Вот, тут и школа вдалеке видна. Ну, дальше там сколько-то лет перескакиваем, но все священные события из жизни Фостера на мне изображены. Вот теперь я к вам лучше спиной повернусь…
Пэт рассказала, как, принимаясь за величайший труд своей жизни, Джордж страдал от нехватки чистого холста, потому как они в юности были грешниками и у Патриции старых татуировок хватало, но потом его посетило озарение и он превратил «Нападение на Перл-Харбор» в «Армагеддон», а «Силуэт Нью-Йорка» — в «Град священный».
— Но даже превратив каждый дюйм старых своих работ в картины святые, — продолжила она, — Джордж не остановился, он чувствовал, что должен воплотить — отразить на живой плоти — главные вехи жизненного пути Пророка нашего. Вот тут Он проповедует на ступенях нечестивой богословской семинарии, которая Его отвергла, — как раз там Его и арестовали впервые, с чего и начались гонения. А с другой стороны, у позвоночника, Он низвергает идолов… рядом, чуть дальше, Он в тюрьме, и на Него струится Свет Божественный. А потом Немногие Верные врываются в эту тюрьму…
(Преподобный Фостер ой как хорошо понимал, что в борьбе за свободу совести кастеты, велосипедные цепи и готовность сцепиться с полицией значат гораздо больше, чем пресловутое ненасильственное сопротивление. Церковь его уже с пеленок была церковью воинствующей, но он прекрасно понимал тактику и начинал крупное сражение только в тех случаях, когда на стороне Бога была тяжелая артиллерия[154].)
— …спасают Его, а нечестивого судью, который заточил Его в узилище, вываливают в смоле и перьях. С другой стороны, спереди… нет, тут вы ничего не увидите, это под лифчиком. А жаль.
— (Майкл, чего она хочет?)
— (Ты ведаешь. Скажи ей.)
— Тетя Пэтти, — осторожно начала Джилл, — ты же хочешь, чтобы мы посмотрели все твои картины, правда?
— Вообще-то… Тим, он же говорит лохам чистую правду: чтобы история была полной, Джордж использовал каждый дюйм моей кожи.
— И если Джордж столько трудился, значит он хотел, чтобы на эти картины смотрели. Сними купальник. Я тут говорила, что совершенно спокойно согласилась бы выступать голой. В чисто развлекательном номере, а у тебя есть предназначение. Священное предназначение.
— Ну… если вы так хотите…
Миссис Пайвонская мысленно вознесла хвалу Господу. Это, наверное, архангел Фостер вмешался силой своей небесной. С его и Божьей помощью — и с помощью Джорджевых картин — она поможет этим милым детям найти дорогу к Свету.
— Повернись, я тебя расстегну.
— (Джилл…)
— (Ты что, Майкл?!)
— (Подожди.)
В то же мгновение ошеломленная миссис Пайвонская лишилась пятнистых (под раскраску Пышечки) трусов и лифчика. Джилл восприняла исчезновение своего халата как нечто совершенно естественное и лишь немного удивилась, когда тем же, не совсем традиционным способом разделся и Майк — скорее всего, это следовало отнести на счет его хороших манер.
Некоторое время Пэтти пребывала в полном ступоре, а затем громко ахнула.
— Успокойся, милая, — ласково обняла ее Джилл. — Все в порядке. Майк, признавайся.
— Хорошо, Джилл. Пэт…
— Да, Смитти?
— Ты говорила, что мой номер — просто ловкость рук. Ты собиралась снять свой костюм, вот я тебе и помог.
— Но как? И где он?
— Там же, где халат Джилл — и мой. Исчез.
— Только ты, Пэтти, не беспокойся, — вмешалась Джилл. — Мы достанем тебе другой такой. Или два. Даже лучше. Зря ты это, Майк.
— Извини, Джилл. Я грокал, что это правильно.
— Н-ну… может, и так.
(Тетя Пэтти вроде не очень расстроилась, а уж болтать-то она точно никому не станет, карнавальщики умеют держать язык за зубами.)
Миссис Пайвонская ничуть не горевала по двум пропавшим тряпочкам, да и к наготе — что своей, что окружающих — она относилась вполне спокойно. Но вот проблема фундаментальная, можно сказать — теологическая…
— Смитти? Это что — настоящее волшебство?
— Думаю, можно назвать это и так, — осторожно согласился Майк.
— А вот я назвала бы это чудом. — Голос Пэт дрожал от еле сдерживаемого возбуждения.
— Называй как хочешь, но только ловкость рук тут ни при чем.
— Знаю. Ты даже близко ко мне не подходил.
Патриция Пайвонская, которая свободно управлялась как с живыми кобрами, так и с обнаглевшими лохами, всегда уповала на Господа, а потому ничего не боялась, даже самого дьявола, зная, что крепка в вере и Сатане неподвластна. Но вот судьба друзей ее волновала.
— Ну-ка, Смитти, посмотри сюда. Ты что, подписал договор с дьяволом?
— Нет, Пэт, ничего подобного.
Она продолжала всматриваться ему в глаза, ища правду.
— Похоже, ты не врешь…
— Тетя Пэтти, он и вообще врать не умеет.
— …а значит, это — чудо. Смитти… да ты же святой!
— Не знаю, Пэт.
— Архангел Фостер узнал о своем даре только в пятнадцать лет, хотя творил чудеса и раньше. Ну точно, ты — святой. Если подумать, я почувствовала это сразу, как тебя увидела.
— Не знаю, Пэт.
— Вполне возможно, что Майк и святой, — согласилась Джилл. — Но сам он этого не знает. Майкл… мы рассказали уже так много, что нет смысла скрывать остальное.
— Майкл! — Глаза миссис Пайвонской расширились. — Архангел Михаил, ниспосланный нам в облике человеческом!
— Не надо, Пэтти! Даже если и так, все равно Майк об этом не знает.
— А почему он должен знать? Чудны и таинственны дела Господа нашего.
— Тетя Пэтти, позволь мне, пожалуйста, вставить хотя бы слово.
Вскоре миссис Пайвонская уяснила себе главный факт: Майк — Человек с Марса. С трудом и не сразу она согласилась относиться к нему как к нормальному человеку — отнюдь не отказываясь от собственной своей теории, кто он такой и зачем попал на Землю; и то сказать, вот, например, Фостер жил на Земле как обыкновенный человек — и в то же самое время всегда, предвечно, пребывал и пребудет архангелом. Ну а если Джилл и Майк не считают себя спасенными, даже на этом настаивают, — ладно, она будет относиться к ним так, как они того хотят. Пути Господни неисповедимы.
— Вот «ищущими» нас, пожалуй, и можно назвать, — помог ей Майк.
— И этого, родные мои, вполне достаточно! Я ничуть не сомневаюсь, что вы спасены, — ведь даже сам Фостер был сперва простым ищущим. И я вам помогу.
Они расположились прямо на ковре, и вскоре Пэт стала не только свидетельницей, но и непосредственной участницей еще одного чуда. Джилл легла на спину, переговорила — мысленно — с Майком, и тот поднял ее — спокойно, безо всякого карнавального трепа и бутафории. Лицо наблюдавшей за ними Патриции сияло благоговейным счастьем.
