— Цветы я всегда любил рисовать. Но, побывав в Испании, эту свою любовь утроил. Там цветы везде — они вписаны в архитектуру, в любые встречи и праздники. Цветы это формула радости. Писать их моя потребность.

(В последний приезд в Тбилиси, в июле 2002 года, за два дня написал два натюрморта с цветами, не считая двух портретов.)

На большой доске, которая служит палитрой, выдавливается каждое утро тринадцать ярких струй сочных густых красок отечественного производства, сделанных в Петербурге. В свое время Марк Шагал удивился, что яркие краски Зураба изготовлены в СССР.

Палитра похожа на абстрактную картину. Краски не смешиваются. Она о многом может рассказать знатоку живописи. Шагал не любил показывать палитру, ему казалось, что посторонний взгляд смотрит ему в душу.

Церетели не скрывает ни от кого палитру, струганую доску размером метр на метр. Перед ней всегда стоят наготове несколько букетов цветов, покупаемых на соседнем Тишинском рынке. Цветы долго не выносятся, даже когда подсыхают, и тогда — они перед глазами, это постоянный объект натуры. Цветы на холсте отдаленно напоминают натуральные прототипы. Автор не всегда может назвать нарисованные им цветы, потому что, во-первых, названия его не интересуют, во-вторых, такие цветы, как на холстах, растут часто только в его живописном саду.

Цветомания продолжается. И не надоедает. На мой вопрос, почему во время сеанса он все время смотрит на постановку из цветов, неужели за сорок лет не запомнил все то, что так часто рисует, получил ответ:

— Они все разные и рефлексы у них разные.

На каждом холсте — мажорные звуки. Печали и грусти места нет. У каждого натюрморта свое название: "Листья на темно-красном фоне", "Цветы в двух вазах", "Пышный букет на пестром фоне". И просто — "Пышный букет". Все вместе они украшают пир жизни, где тамадой в торце длинного стола сидит хозяин дома. Натюрморты заполняют весь дом в Москве, большие и малые комнаты, коридоры, цокольный этаж, где горит яркий свет. Они господствуют и в доме в Тбилиси. Цветы сияют яркими красками на страницах всех альбомов с названием "Зураб Церетели".

Ни один натюрморт не похож на другой, хоть их тысячи. Не похожи друг на друга ни одна из шестисот пятидесяти рыбок на дне бассейна над берегом Волги в Ульяновске.

Другой постоянный сюжет — портреты, лица людей всех возрастов, разных национальностей, мужчин и женщин, друзей и знакомых, знаменитых и никому не известных. Однажды по заказу выставочного комитета выполнил серию портретов классиков русской литературы. Портреты, как и цветы, пишет по своему желанию. Так, 16 раз писал портреты помощника по дому по имени Важа. Он не стремится к фотографической точности, хотя добиться ее может мгновенно. Его интересует характер, секрет души. И ему удается быстро взять верный след ускользающей натуры за время первого сеанса. Четыре раза позировал ему я. После сеанса однажды услышал такие слова: "Если Лев похож на Лев — это еще не художник".

Приходилось ему не раз писать портреты людей, которых представлять не нужно. В Лондоне позировала Маргарет Тэтчер, премьер Англии. Мать Терезу с натуры писал в тбилисской мастерской. В дни приезда американской звезды Лайзы Миннелли за сеанс сделал портрет в мастерской на Пресне, чему я был свидетель.

Продюсер, устроивший гастроли актрисы, рассказал, как это случилось:

— Как-то мы привозили в Москву Лайзу. И на концерте присутствовали Лужков и Церетели Я познакомил их с Лайзой. Церетели пригласил ее в мастерскую и предложил написать ее портрет. И она позировала минут сорок, и с ума сошла от портрета. Она умирает от желания купить этот портрет. Он не отдает.

Другой свидетель сеанса запомнил его в такой версии:

— Следующим днем она позировала Церетели. Лайза сидела, совершенно опустошенная, с лицом не более выразительным, чем смятый лист бумаги. Она жаловалась на боли в суставах, они преследуют ее с детства.

Портрет ей очень понравился. Грузинский художник подчеркнул в ее лице не детскую наивность (во Франции Лайзу сравнивают с Эдит Пиаф: обе певицы напоминают храбрых воробьев), а волю.

"Да, — согласилась Лайза, — я волевая, я борец".

Ее портрет остался в мастерской на Пресне. С собой она увезла "Букет цветов". Такими подарками Церетели одаривает высокопоставленных гостей.

Кроме цветов и людей постоянно пишет предметы самые простые, заурядные, казалось бы, никак не способные служить источником вдохновения. После таких сеансов остаются на холстах вещи самые прозаические под названием "Пара сапог", "Веник с драпировкой". В одной гостиной я видел натюрморт «Бачок», привлекший внимание творца сантехническим дизайном, формой и пластикой. Его увлекает любая вещь, где усматривается красота, гармония, мастерство, даже если это керамический унитаз.

Еще один объект вдохновения — "братья наши меньшие", звери домашние, те, что живут рядом с людьми, и те, что обитают на природе. Бронзовые зверушки заполняют набережную рукотворной реки у стен Кремля, московский и тбилисский дворы, курортные комплексы на Черном море. Во дворе живут большие собаки.

В его мастерских побывали самые известные люди нашего времени, президенты, премьеры, министры разных стран, великие артисты и писатели, музыканты и художники. Хозяин дома не предлагает им позировать. И не делает, как правило, портреты на заказ. Более того — не продает картин, за исключением тех, что выставляются на аукционах в благотворительных целях. Последний такой аукцион состоялся после выставки графики в пользу художников Чечни.

Дипломный "Портрет спортсмена" выполнял, по его словам, десять дней подряд. Теперь пишет быстро, портрет рождается на глазах, за один-два сеанса.

…Повертев меня в разные стороны у подрамника с чистым холстом, Церетели выбрал положение вполоборота и взял большую кисть. Макнул ее в струю темно-зеленой краски под цвет моей фуражки. И начал. Я не видел, как шла работа, потому что стоял за мольбертом. Видели ее операторы телевидения, поджидавшие приезд запаздывающего высокого гостя. Церетели решил заполнить образовавшуюся паузу и взялся за кисть. Шум и разговоры не мешали ему. Время от времени он подходил к телефону и узнавал, скоро ли приедет гость. Не успел я устать от заданного мне положения. Часа хватило, чтобы достичь то, что хотелось — "запечатлеть характер".

В первый момент я опешил, увидев собственный портрет. Мне казалось, нос у меня не такой большой и кривой, губа нижняя вроде бы не такая, и морщины вертикальной на подбородке нет. Но присмотрелся и увидел, образ, характер точно мой. И глаза мои, один больше другого…

Биограф художника академик Швидковский писал, что темпы роста живописного наследия фантастические, что Церетели снедает тайный жар живописца.

— Поверьте, это не обычная приверженность художника к любимой профессии, перед нами нечто иное. Живопись оказывается средством к существованию, прямо-таки физиологической потребностью. Если не удовлетворить ее, могут наступить страдания творческой гиподинамии. Все это правда, и ее в первую очередь надо иметь в виду, говоря о живописи Зураба Церетели.

В каком стиле работает Церетели? В современном стиле, без всякого сомнения. Но, конечно, не в стиле концептуализма. Современный русский поэт и философ Слава Лен, читающий лекции в университетах США, называет Церетели "постмодернистом номер один", который прорвался в эстетику этого искусства "Древом жизни", «Спрутом» и другими образами мозаичных стенок Пицунды раньше всех в Советском Союзе. В качестве доказательства цитирует американского философа Джона Райхмана, утверждавшего в 1990 году:

"Чуть больше десяти лет понадобилось на то, чтобы постмодернизм из рабочей и дискутируемой теоретической категории превратился в специальный предмет академических исследований, подобный, скажем, Возрождению".

И другие философы Европы и Америки обосновывают в подобных терминах это течение современной культуры, соизмеряют его по значению с Ренесансом. Где титаны этого «Ренесанса»?