Раздался звонок мобильного телефона, и я отложил справку-объективку.

– Господин Сергеев, это инспектор Вернер, – послышался в трубке знакомый голос. – Ваш свидетель Ифрит исчез…

– Как исчез?! – более глупый вопрос невозможно задать при всем желании. Но и ни один умный в такой ситуации в голову не приходит.

– После встречи с вами он не вышел на работу, – терпеливо разъяснил полицейский. – На съемной квартире он тоже не появляется. Почти все его вещи пропали. Вот так он исчез. Не знаете, где он может быть?

– Но откуда? Я видел его один раз!

– И этого оказалось достаточно…

– Что значит «достаточно»? Достаточно для чего?

– И подозреваемая вами Ирена Касторски исчезла. Ее нет ни дома, ни на работе. Никто из знакомых не знает, куда она пропала. А вы, случайно, не знаете? Или не случайно?

– Герр Вернер, я вас не понимаю, – сказал я как можно более строгим тоном. – Что вы имеете в виду?

– Ровно ничего, – голос у Гуго Вернера почти бархатный. Как «бархатный» напильник. – Вы же встречались с ней накануне? В музее?

– Ну… Не знаю, накануне чего, но в музее мы действительно встречались.

– Извините, господин Сергеев, но… Факты таковы: после встречи с вами эти люди исчезли, и их местонахождение неизвестно!

Ни фига себе выводы! Эдак он скоро захочет надеть на меня наручники!

– Герр Вернер, вы наверняка знаете латинскую пословицу: «После этого – не значит вследствие этого…»

– Конечно, знаю, коллега! Ее преподают в курсе полицейского права. Но жизнь показывает, что в большинстве случаев она неверна. Как правило, тот, кто последним видел пропавшего человека, тот и причастен к его исчезновению!

– Но это я, черт возьми, обратился к вам с заявлением! Без него вы бы понятия не имели – пропали они или нет!

– Это верно, – после паузы согласился Вернер. И аккуратно отработал назад: – Я же вас ни в чем не обвиняю. Просто сообщил некоторые факты.

– Спасибо. Вы очень любезны.

– И не забудьте, что я вам говорил насчет незаконных расследований!

С учетом того, что мы задумали, его предостережение попало в самую точку. Но я ответил без малейшей заминки:

– Конечно, герр инспектор!

«Кюхельмайстер» означает «Мастер кухни». Это место не для еды – для пиров! Кованые решетки, полированные ступки на дубовых полках. Из темного дубового потолка остро светят ослепительно-белые галогеновые светильники. Вместо люстр здесь тяжелые колеса от древних телег с встроенными по кругу лампочками. На стене фонтан: каменные скульптуры пришедших к роднику женщин, из львиной головы в кувшин одной из них бьет тонкая струйка воды. Посередине зала огромное, отполированное за десятилетия работы перепончатое колесо от водяной мельницы. Чуть в стороне – живописная телега с закусками. Обильные винные погреба, в которые можно спуститься и полюбоваться сотнями запыленных бутылок с драгоценным содержимым.

– Ну, как, нравится? – Марк Уоллес лучится гордостью, как будто он хозяин ресторана и интерьер – полностью его заслуга. С ним Аллан Маккой – здоровенный малоразговорчивый парень с гранитным лицом и квадратным подбородком.

– Очень здорово! – вполне искренне говорю я. Виктор Ивлев согласно кивает. Он скован и напряжен. Я надеюсь, что это пройдет.

Мы занимаем круглый стол у настенного фонтана, причем я сажусь так, чтобы видеть весь зал и вход, Ивлев плюхается рядом, американцам ничего не остается, как сесть к залу спиной. Такая позиция тактически невыгодна, хотя сегодня ничего не решает.

«Искусство хорошо поесть и выпить – путь к настоящему счастью», – гласит эпиграф к меню. Вот оно как, оказывается! А нас всю жизнь учили, что счастье в труде…

Вымуштрованный официант подает аперитив – по рюмке фруктовой водки – и почтительно застывает с блокнотом наготове в ожидании заказа.

Непривычный к высокой кухне Ивлев откладывает солидную кожаную книжицу, полностью доверяясь моему вкусу. Точно так же поступает и Маккой – американцы вообще теряются, не обнаружив в меню гамбургеров, молочных коктейлей и кока-колы. Мы с Уоллесом, как искушенные гурмэ, делаем заказ.

Здесь прекрасный выбор: карпаччо из говядины, копченый угорь, свежайшие австрийские устрицы огромного размера, запеченная утка… Карпаччо и угорь настоятельно требуют водки, причем не местных сладковатых и слабых обстлеров или шнапсов, а именно «русской» водки, которая может быть произведена где угодно: хоть в Польше, хоть в Америке, но, оправдывая название, обязана представлять чистый и натуральный сорокаградусный продукт. И такая водка нашлась: «Столичная» отечественного производителя вполне достойно представила знаменитую марку. Мы чокаемся.

– Надеюсь, наша водка не оскорбляет ваших патриотических чувств, Марк? – спрашиваю я, когда поднят первый тост за великую дружбу.

– Совершенно! – Американец широко улыбается. На нем строгий, не очень дорогой, но вполне приличный костюм, сорочка с воротником на пуговицах и неброский галстук. – Это как раз тот компромисс, на который я готов идти с удовольствием!

– Прозит! – узкие высокие стопки со звоном сходятся над центром круглого стола. Все смотрят в глаза друг другу – как и положено, когда пьешь за дружбу.

Ледяная водка прекрасно оттеняет вкус копченого угря и горячим шариком скатывается в желудок. На улице, как дополнение тоста за дружбу, ждут пять боевиков Альпийского стрелка. Американцы выйдут первыми и исчезнут по пути к посольству. Мы посидим здесь подольше, закрепляя свое алиби. Таков основной сюжет сегодняшнего вечера, предусмотренный планом операции «Л». Американцы о нем, естественно, не подозревают.

– По-моему, у Виктора плохое настроение, – замечает Уоллес.

Да, мой напарник явно не в своей тарелке. Ему еще не приходилось участвовать в «острых» акциях.

– У Аллана тоже, – замечаю я.

Действительно, Маккой мрачно, без всякого интереса, ковыряется в тарелке. Как будто знает, что через несколько минут ему придется стрелять в нас с близкого расстояния, когда мозги разлетаются во все стороны. Что ж, в «острых» акциях случается всякое, а изменения сценария и перемена ролей – самое обычное дело.

– О нет, у него просто такое лицо…

К устрицам подали номерную бутылку полусухого «Соннберга» из винограда Зерфандлер двухтысячного года.

– Как думаете, Виктор, это ангел или демон?

Марк Уоллес показывает мне этикетку. Обнаженная девушка стоит на колене, одной рукой она держит бутылку, виноградную гроздь и бокал. Второй ерошит волосы молодому человеку с крылышками, который, пристроившись сзади, галантно держит ее за промежность.

– Знаете, Марк, мы привыкли судить не по внешнему виду, а по поступкам. Этот парень дело творит явно не ангельское, поэтому крылышки меня не обманут. Конечно, это демон…

Марк смеется. У него гладко выбритые, до синевы, щеки. Вообще он очень аккуратен – это бросается в глаза.

– Узнаю марксистский подход! Но ведь это уже не господствующая идеология?

– Отказаться от идеологии легче, чем поменять голову, – отвечаю я. – Никогда не думал, что в Австрии могут быть такие прекрасные устрицы…

– Современные технологии выращивания унифицированы. Они применяются везде, поэтому традиционные преимущества норманских устриц перед всеми остальными ушли в прошлое. Канадские, американские, голландские, ирландские – ерунда: все из одного инкубатора, все одинаковы по вкусу! Только дикие японские немного отличаются… А голову и привычки поменять действительно невозможно – тут вы правы…

Марк Уоллес подцепил вилочкой толстое, чуть подрагивающее тело моллюска, забросил в рот и, вытянув губы трубочкой, привычно выпил содержимое раковины. Отхлебнул золотистого вина, удовлетворенно кивнул и промокнул губы белоснежной салфеткой. Изысканная еда доставляет ему явное удовольствие. Наверняка он терпеть не может гамбургеры, чем вызывает глухую неприязнь коллег.

– Поэтому профессионалы старой закалки – вроде нас с вами, едят и пьют как ни в чем не бывало. И, смею заметить, хотя сужу по себе, получают удовольствие. А у молодых желудки сжимает нервный спазм, и они, преодолевая рвотные позывы, имитируют трапезу. Не так ли, Виктор?