– Кто? – спрашивает белобрысая мама, явно презирающая косметику, хотя она ей отнюдь бы не помешала.

– Ну, эти, железные дяди?

– Как они могут быть живыми, если ты сам говоришь, они железные? – вмешивается папа, которого макияж тоже бы не испортил.

– Просто я видел, как один пошевелил рукой! – настаивал мальчик. – И вздохнул!

– Не говори ерунды!

В огромном зале обилие средневекового оружия поражает даже воображение видавшего виды человека, к которым я отношу и себя – может быть и нескромно, но без большого преувеличения. Углы заняты копьями, некоторые необыкновенной толщины – с телеграфный столб! В прозрачных стеллажах различные диковинки: шпага с двумя клинками, раскрывающийся нажатием на рычаг кинжал, кремневый пистолет с шестью стволами… На стенах под потолком собраны розетки из спадонов: полутораметровыми клинками внутрь, двуручными рукоятками наружу. Десять розеток – по девять мечей в каждой! Ничего себе! Двуручный меч – достаточно редкая вещь, а тут такая коллекция!

– Вы пунктуальны, как истинный австриец! – Ирена встречает меня обворожительной улыбкой. Сегодня она одета в черный брючный костюм и черные сапоги на высокой «шпильке». Можете не сомневаться, что ткань туго обтягивает грудь, бедра и ягодицы. Рыжие волосы собраны в пучок на затылке, выигрышно открывая длинную шею.

– Это директор музея, он будет нас сопровождать! – красотка скороговоркой представляет нас друг другу. Я не разобрал имени низкого пожилого мужчины с большой плешью, но с радостной улыбкой пожал ему руку, лихорадочно размышляя: зачем Ирена привела его с собой? Я-то надеялся на более интимную встречу…

– Здесь собраны личные доспехи императоров рода Габсбургов начиная с тысяча четыреста тридцать шестого года, – с места в карьер берет директор. – Заметьте, это не просто защитные костюмы, а произведения искусства: тонкая резьба, чеканка, позолота, чернение, синение, замысловатые узоры гравировки. Фамильные гербы, батальные сцены, сложные орнаменты…

Я рассматриваю мастерски изукрашенную сталь, восхищенно качаю головой, цокаю языком и всем своим видом изображаю полное восхищение. При этом совершенно искренне. Удивительно, что драгоценные латы использовались не только на парадах, но и на полях сражений: на некоторых имеются боевые отметины – вмятины, царапины, трещины. Они, несомненно, спасли своих владельцев…

Я тычу пальцем в глубокую вмятину, изуродовавшую позолоченную картинку – след то ли арбалетной стрелы, то ли мушкетной пули, и прищелкиваю языком.

– Однако, ваши короли были храбрецами! Они не прятались за спины своих воинов!

Директор кивает.

– О да! Вождь нации не может позволить себе трусость!

Зал почти пуст: музей скоро закрывается. Высокая и худая, как вобла, немка в наушниках аудиогида рассматривает командный жезл императора Фердинанда Третьего со встроенной подзорной трубой. Парень и девушка студенческого вида изучают монстрообразный щит с железной перчаткой, шипами, зазубренным клинком, да еще вделанным фонарем… Пожалуй, он мог бы потягаться со зловещей перчаткой Фредди Крюгера!

Вдоль стен горбятся кирасы, разнообразные доспехи: костюмные и конные, полные и поясные… В высокие стрельчатые окна проникают слабеющие красноватые лучи заходящего солнца, они слегка окрашивают шлемы и забрала, отражаясь от полированной стали тусклыми розовыми бликами.

Большинство доспехов имеют классические пропорции: широкие плечи, выпуклая грудь, поджарый живот, узкие бедра. Скорей всего, не оттого, что их носили атлеты – портреты владельцев на стенах тому наглядное свидетельство, – просто бронированный костюм еще в большей мере, чем тканый, позволяет скрывать погрешности фигуры. Впрочем, не всегда – вот совершенно карикатурная стальная оболочка какого-то австрийского барона – толстого, низкорослого, с огромным животом…

– …они как дорогие наряды для балов – с рюшечками, золотым шитьем, атласными вставками и драгоценными камнями, только в основе не шелк и бархат, а прочная броня, – увлеченно рассказывает директор, и я понимаю, зачем он здесь: он знает дело и на сегодняшнем интеллектуальном обеде призван подать закуску («стартерс», «аперитив», как пишут в европейских меню), после которой Ирена предложит основное блюдо. Пока же она слегка улыбается, делая вид, что хорошо знает все, о чем говорит директор. Но если бы так, его бы здесь не было.

– Цена таких доспехов равнялась двенадцати годовым окладам министра и тремстам годовым зарплатам ремесленника. Последние, правда, не носили даже самых простых доспехов: жизнь простого человека мало ценилась во все времена…

– Да, дорогой друг, это извечная историческая несправедливость! Вы блестяще владеете материалом, – я бережно, как знаток знатока, беру директора под локоть. – А что вы думаете насчет гипотезы о маленьком росте людей средневековья? В литературе неоднократно приходилось встречать утверждения, что якобы средневековые латы рассчитаны на низкорослых владельцев, а значит, еще несколько веков назад человеческая особь мужского пола была гораздо ниже современного мужчины…

Запоздало приходит мысль, что с учетом роста самого директора я допустил бестактность, но собеседник тут же опровергает такое предположение. Он расплывается в улыбке человека, которому дали возможность блеснуть своими знаниями.

– Боюсь, мистер Сергеев, что это не больше, чем популизм! Никто не проводил специальных исследований. Общее число изученных доспехов не определялось, процентное соотношение высоких и низких не выводилось, удельный вес латников в мужском населении не рассчитывался, вторая и третья цифры не сопоставлялись. А следовательно, никакой научной основы подобные выводы не имеют!

Низенький человек с торжествующей улыбкой поднял палец.

– Возможно, они сделаны на примере одного рода, отличавшегося низким ростом. Кстати, у меня в семье все мужчины были не очень высокими…

Я делаю протестующую гримасу. Дескать, помилуйте, о чем вы говорите? У вас прекрасный рост!

– Но в Тауэре выставлены доспехи Ричарда из Йорка… – продолжает он.

– Высотой два метра и два сантиметра, – скромно вставляю я.

– Вот именно!

Директор в восторге, его глаза горят торжеством, он готов меня расцеловать. Если бы мне надо было его вербовать, то лучшую прелюдию придумать трудно.

– Так вот Ричард, а возможно и его родственники, позволили бы прийти к прямо противоположным заключениям!

Мы громко смеемся, хлопаем друг друга по плечам и жмем друг другу руки.

– А вот обратите внимание на кирасу курфюрста Фридриха фон дер Пфальц…

Ирена кашлянула. Я понимаю, что первая часть интеллектуального обеда подошла к концу.

– К сожалению, я должен вас оставить, – настроение у моего нового друга резко меняется: выражение озабоченности, словно влажная губка, стерло с лица веселое оживление.

– Буду рад видеть вас в своем кабинете и оказать помощь по любым вопросам, – говорит он, по-моему, довольно искренне.

Ох, не давайте таких опрометчивых обещаний, мой восторженный друг! Очень часто о них впоследствии приходится горько жалеть…

Звук шагов нашего добросовестного гида гулко отдается под высокими сводами, становясь все тише, и, наконец, тает в районе мраморной лестницы. Тощая немка и студенческая парочка ушли еще раньше. Мы с Иреной остались вдвоем в огромном, тускло освещенном зале, окруженные доброй полусотней стальных фигур. За окнами стремительно смеркается, а в зале свет почему-то так и не зажгли. То ли по природной австрийской бережливости, то ли по каким-то иным причинам…

– Вы действительно хорошо разбираетесь в оружии, – нарушает молчание Ирена. – Я даже думаю, что лучше, чем в делах «Росавиакосмоса».

Ничего себе! Более чем двусмысленное заявление! Но профессионалы не поддаются на провокации.

– Возможно, – небрежно отвечаю я. – Личная заинтересованность всегда эффективней казенной надобности.

Она делает шаг вперед. Расстояние между нами меньше метра.

– Здесь есть телекамеры? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.