– Как ваше имя, сэр? – спросил Боб.
– Не Уильям Брюс, – ответил полковник. – Хотя полковник Брюс существует, он действительно получил Почетную медаль и был инспектором полицейского управления в штате Аризона. Прекрасный человек. А я – нет. Я – тот человек, который вынужден следить за тем, чтобы все делалось так, как надо, и в срок, поэтому у меня обычно не остается времени на то, чтобы быть еще кем-то, кроме начальника. Кстати, сейчас именно такое время.
– Я не люблю, когда мне лгут. Лучше скажите мне всю правду, иначе я просто встану и уйду.
– Вы будете сидеть здесь, пока я не закончу говорить, – сказал полковник, остановив на нем свой тяжелый, невозмутимый взгляд, лишний раз подтверждающий его высокое положение.
Боб почувствовал, что полковнику присуще то качество настоящего командира, которое он встречал у самых лучших офицеров во Вьетнаме, оказывавшихся всегда, как правило, на самых тяжелых участках боя. За редким исключением такое качество нельзя было назвать вдохновением, чувством, идущим из глубины души. Скорее всего, речь шла об огромной концентрации воли и неумолимом стремлении либо победить, либо умереть. Это был настоящий талант, и без такого таланта армии обычно проигрывают свои битвы. Но Боб видел и отрицательную сторону этого качества: грубость, которая не могла воспринять ничье другое мнение, кроме своего, и желание швыряться чужими жизнями – следствие того, что такие люди, как правило, не дорожили собой, считая, что выполнение боевой задачи намного дороже и важнее, чем их жизнь. У этого человека на лице было написано: «Долг, долг и еще раз долг». И именно это делало его особенно опасным.
– Мы следим за одним человеком, – начал полковник. – Он очень специфическая личность. Очень хитрый и скрытный. Мы думаем, что настало время сделать по нему выстрел. Человек, за которым мы следим, – советский снайпер, сделавший в свое время немало прекрасных выстрелов; среди них, кстати, были и те два выстрела, которые раздробили вам бедро и пробили позвоночник Донни Фенну.
«Поразительно, – думал доктор Добблер, наблюдая за Свэггером. – Его способность контролировать свои эмоции просто восхищает. Никаких признаков волнения, ни тени сомнения, как будто его это не касается. Он просто сидит и внимательно слушает, немигающим взглядом глядя на полковника. Не заметно никаких признаков возбуждения или волнения, которые, как правило, всегда проявляются в моменты конфронтации. Дыхание не участилось, румянца на лице нет, губы не пересохли, не заметно напряжения мышц. Никакого возбуждения! Неудивительно, что он был таким неординарным солдатом в бою».
Добблер задумался над тем, как редко подобный природный дар встречается среди людей. Был ли он так редок, как, скажем, способность метко стрелять из винтовки, которой обладают около сотни ежегодно рождающихся детей, или как талант не промахнуться на расстоянии 350 ярдов и более, которым обладает максимум один ребенок в поколении? Добблер понимал, что столкнулся с чем-то действительно необычным, и это приводило его в легкое возбуждение, но одновременно и немного пугало.
Боб наклонился вперед:
– Не надо попусту беспокоить имя Донни Фенна. В мире осталось только два любящих его человека. Прошу вас, давайте не будем тревожить память о нем.
– Знаете что, Свэггер? Пожалуй, вы правы. Не будем говорить о Донни Фенне. Так же, как и о вашем бедре. Оно меня не волнует, а вот этот русский – да! Потому что он вернулся. Он снова вышел на охоту.
Ник бросил пятидесятицентовую монету в автомат, и спустя несколько секунд там что-то защелкало и зазвенело, потом, после небольшой паузы, раздался звук скатывающейся по желобу банки, которая наконец с грохотом свалилась в металлическую корзину. На банке было написано: «Диетическая кока». Он достал ее из корзинки и, откупорив, сделал большой, жадный глоток.
– Черт, – раздался голос Хэпа Фенкла, – пятьдесят центов. А у нас в здании такая же банка – за семьдесят пять.
Ник ничего не ответил.
– Никак не могу понять, почему ему захотелось снять комнату именно рядом с этими автоматами коки, – спустя некоторое время сказал он. – Дьявол, два автомата коки и два автомата пепси плюс машина со льдом и автомат, который набивает карманы несвежими орехами.
Он указал на выстроившиеся в ряд торговые автоматы, между которыми размещалась комната номер пятьдесят восемь.
– Может, парень был сладкоежка и поэтому хотел жить поближе к этим машинам?
– Нет, это худшая комната, которую можно заказать. Если ты решаешь здесь поселиться, значит, ты заранее соглашаешься на то, чтобы всю ночь у тебя под дверью звенели монетами и кололи лед на мелкие кусочки. Что-то я не вижу в этом никакой логики.
– Ник, может, он думал, что за ним следят? Тогда он выбрал этот номер именно потому, что вокруг постоянно много людей, и надеялся, что таким образом сможет отпугнуть убийц. Но его преследователи, видимо, были теми людьми, которых нельзя отпугнуть ничем.
– Да, но…
– Послушай, Ник, ты думаешь совсем не о том. Ты же видел десятки подобных убийств, хоть и не таких кровавых. Это типичное сведение счетов наркомафии – колумбийской, перуанской или какой-нибудь еще. Они четко поставили условие: либо все подчиняются им, либо будут большие неприятности. А этот парень что-то разнюхал и тайно прилетел сюда. Они его вычислили и, мягко выражаясь, нашлепали по попе. Ну как?
Ник кивнул. В общем-то, наверное, все так и есть, но что-то во всей этой истории никак не давало ему покоя.
«Почему мне? – думал он. – Почему этот человек позвонил именно мне и именно в тот день, когда умерла моя жена?»
Он допил оставшуюся коку одним глотком.
– А вот и он собственной персоной, мистер Свэггер, – сказал полковник. – Тот, кто убил Донни Фенна и искалечил вас.
Полковник нажал кнопку пульта дистанционного управления, и на экране телевизора появилось чье-то лицо. Боб попытался уловить в его чертах что-нибудь особенное, что-то такое, что говорило бы о том, что перед ним стрелок, снайпер высшего класса. Но видел перед собой только худое суровое лицо без каких-либо особых признаков. В слегка выпирающих скулах было что-то восточное, во всяком случае, Свэггеру он показался похожим на монгола.
– Соларатов Т. Мы считаем, что это его настоящая фамилия. Но никто не знает, что означает это «Т».
Боб что-то невнятно пробормотал, потому что не знал, что будет дальше.
– Т. Соларатов на этой фотографии запечатлен нашим агентом под кодовым именем Флауэпот в столице Афганистана Кабуле в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Это последняя его фотография, имеющаяся у нас. И самая лучшая по качеству. Ему пятьдесят четыре года, и он сейчас в самой лучшей форме. Бегает по двенадцать миль в день. В Афганистане был советником подразделений спецназа по проведению спецопераций с использованием снайперов. Эксперт по снайперским вопросам. За ним охотятся по всему миру. Если Советам бывало надо, чтобы где-то прозвучал выстрел, то этот выстрел делал он. А сколько человек вы убили, сержант?
Боб ненавидел, когда ему задавали этот вопрос. Это их не касается. Нечего совать свой нос в чужие дела.
– Ладно, – сказал полковник, – можете упорствовать и молчать. Согласно официально зарегистрированным попаданиям, эта цифра составляет восемьдесят семь человек. Но я уверен, что на самом деле она намного больше. Намного.
Боб знал настоящую цифру. Иногда он притворялся, что не помнит ее, но это была неправда, он все прекрасно помнил.
– По нашим подсчетам, товарищ Т. Соларатов отправил в лучший мир более трехсот пятидесяти сосунков. Почти все выстрелы, за редким исключением, произведены в голову. Это его фирменный знак. Соларатов не признает выстрелов в центр корпуса, считая их непрофессиональными.
Боб хмыкнул. Да, это была серьезная заявка на настоящую стрельбу.
Ник показал свое удостоверение какой-то женщине, и через несколько секунд его пропустили внутрь и провели к самому мистеру Хилари Дуайту, вице-президенту филиала компании «Кока-Кола» в Новом Орлеане, который отвечал за сбыт и распространение продукции фирмы. Мистер Дуайт оказался немного манерным мужчиной, одетым в белый элегантный костюм. Он, видимо, выпил за свою жизнь так много той самой кока-колы, что это очень сильно сказалось на его необъятной талии. У него был ясный и открытый взгляд, можно даже сказать, смиренный, как у монаха, а в офисе было так чисто и аккуратно, что это сразу говорило о четкости и ясности мышления его хозяина.
