– Какие будут предложения? – спросил Свэггер.– Имей в виду, ты только что получил новую работу.

– Чего-чего?

– Новую работу. Теперь ты спасатель.

– Почему это?

– А потому что я плаваю не лучше пистолета,– с широкой улыбкой объяснил сержант.

– Великолепно! – воскликнул Донни.– А я примерно так же.

– Уписаться можно! Ну скажи, какого черта ты так настаивал на этой прогулке?

– Немножко загордился, подумал, что от меня может быть толк.

– С такими мыслями ты можешь в любой, причем самый неподходящий момент сыграть в ящик. Ладно, давай поищем какое-нибудь бревно или что-нибудь в этом роде.

Они побрели по скользкому берегу реки и вскоре наткнулись на разбомбленную деревню. Боевые вертолеты и «фантомы» сработали здесь по-настоящему хорошо: в сотворенном несколько дней назад аду не мог выжить никто. Не уцелело ни одного строения, лишь валялись обгорелые сломанные бревна да кучи головешек; почва повсюду почернела от размытой непрекращающимся дождем золы. Земля была изрыта множеством воронок, среди которых бросались в глаза пятна выжженной травы и кустов – здесь горел напалм, убивающий всех и вся, на что попадал. Валялся на боку пробитый пулеметной пулей кухонный котел; отверстие развернуло наружу длинные металлические лепестки. Несмотря на дождь, в воздухе явственно ощущалось зловоние гари. Не было видно ни одного трупа, но сразу же за границей зоны смерти виднелись несколько свеженасыпанных могил, перед которыми, по обычаю буддистов, были врыты в землю дешевые черные кувшины с благовонным тростником – подношение недавно умершим. Два кувшина были маленькими, очень маленькими.

– Надеюсь, что это были плохие парни,– сказал Донни, глядя на новое кладбище.

– Если бы мы вели эту поганую войну как следует,– отозвался Свэггер,– то мы точно знали бы, что они плохие, потому что где-нибудь здесь, на земле, совсем рядом, были бы и наши люди. Но в этом случае ничего нельзя сказать точно. И вообще при наших порядках, когда любое подозрительное место огнем и свинцом сравнивают с землей. Никто не должен умирать из-за того, что оказался в неподходящее время в неподходящем месте, а у какого-то чересчур усердного пилота остался боезапас и он не хочет возвращаться на авианосец с таким грузом.

Донни внимательно посмотрел на него. За пять месяцев, которые они провели, почти не расставаясь, Боб никогда еще не заговаривал о своем отношении к способам ведения этой войны, о том, чего она стоит, кто на ней гибнет и почему все это происходит. Он все внимание уделял практическим тонкостям своего ремесла и обучению напарника искусству выживания: каким образом что делать, где укрываться, как идти по следу, во что стрелять, как убивать, как выполнять свою работу и возвращаться назад живым.

– Поэтому совершенно ясно, что этого никто никогда не узнает,– заявил Боб.– Если, конечно, ты не расскажешь им, когда выберешься из этой поганой дыры. Так ведь, Свинина? Ведь у тебя новое хобби – свидетель. Точно?

И снова эти слова показались ему очень знакомыми. Где же он все это слышал? Что это означало? Словно он уже слышал ту же самую мелодию, только исполненную на другом инструменте.

– Я расскажу.

– Я-то слишком глуп для того, чтобы разговаривать с начальством. Оно никогда не станет слушать такого простака, как я. Оно будет слушать тебя, мой мальчик, потому что ты здоровый, как слон, и специально вернулся сюда для того, чтобы говорить о таких вещах. До тебя дошло?

– Дошло.

– Вот и прекрасно. А теперь давай поищем доски и построим Ноев ковчег.

Они порылись в развалинах и вскоре набрали семь приличных обломков бревен. Боб, в лучших бойскаутских традициях, ловко связал их черным канатом, который, естественно, оказался в его рюкзаке. На плот он сложил обе винтовки, вещмешки и амуницию, все гранаты, планшет с картами, фляги, рацию, ракеты с ракетницей и пистолеты.

– Ну вот. Ты на самом деле не умеешь плавать?

– Могу немного держаться на воде.

– Отлично. Я могу ровно столько же. Поступаем так: ты изо всех сил цепляешься за эту штуку и начинаешь махать ногами. Я держусь за другой конец и делаю то же самое. Держи лицо над водой и греби, невзирая ни на что. И ни в коем случае не выпускай плот. Тебя подхватит течением, и станешь ты просто еще одним дохлым щенком, и никто о тебе не вспомнит до тех пор, пока твою фамилию не нацарапают на каком-нибудь монументе, чтобы на нее могли гадить голуби. А что, прекрасное будущее, скажешь нет?

– И впрямь заманчиво.

– Ладно, пора браться за дело, Свинина. Поздравляю тебя, ты становишься подводником.

Вода оказалась очень холодной, а с течением не справился бы и сам Зевс. В первое мгновение Донни перепугался, начал барахтаться и чуть не перевернул хрупкий плот, и только усилия Боба с другой стороны помогли ему удержаться на плаву. Плот косо отплыл от берега, стремительная яростная река моментально подхватила его, и Донни, отчаянно цеплявшийся обеими руками за веревки, которыми Боб наскоро связал бревна, чувствовал, как его несет непреодолимая сила. На мгновение он оцепенел от холода. Его ноги бессильно болтались, лишенные какой-либо опоры. Несмотря на полученный приказ, он все же окунулся с головой, вода попала ему в горло, он закашлялся и задергался, как тюлень.

Вокруг него не было ничего, кроме воды, вода была сверху и снизу, она бурлила вокруг подбородка и норовила вновь захлестнуть в рот, и макушка, лоб и глаза тоже были в воде, потому что она с яростной скоростью низвергалась с серого неба.

– Греби, черт бы тебя побрал! – услышал он вопль Боба и принялся работать ногами, изображая нечто отдаленно напоминающее брасс. Плот, похоже, совершенно не желал продвигаться вперед.

Очень скоро Донни решил, что все кончено. Туман плотной завесой закрыл землю, и ему показалось, что он плывет через океан, ну, по меньшей мере через Ла-Манш, и что он уже успел забыть, как и когда началось это путешествие, и совершенно не мог представить себе его завершения. Вода манила его своей черной молчаливой глубиной, он ощущал, как она втягивает его в себя, пытается пробиться в горло и в легкие, и эта вода воняла напалмом, порохом, авиационным топливом, буйволиным навозом, крестьянами, которые днем с улыбкой продавали тебе кокаин, а ночью с такой же улыбкой перерезали горло, мертвыми детьми в канавах, пылающими деревнями, артиллерийскими налетами по своим, всей этой проклятущей непреодолимой инерцией, которую война набрала в своем восьмилетнем разгоне, и кто он был такой, чтобы бороться со всем этим – всего лишь простой солдат, ланс-капрал и бывший капрал с подозрительным прошлым, а все это казалось таким огромным, прямо-таки колоссальным, как сама история.

– Не сдавайся, черт тебя возьми! – донесся крик Свэггера с другого конца плота, и в следующее мгновение Донни понял, кто такой Боб.

Боб был братом Трига.

Каким-то образом Боб и Триг представляли собой чуть ли не одного и того же человека. Несмотря на несхожее прошлое, они были. ..настоящими аристократами, запрограммированными своими генами делать то, что было не под силу другим, вести себя геройски в тех делах, которым они посвятили жизнь, и навсегда остаться в людской памяти. Они были словно Один и Зевс. Они были опасно несхожи с другими, они творили дела, они обладали невероятной живучестью и жизненной энергией. Война должна была убить их. Именно поэтому они оба приказали ему стать свидетелем всего того, что он сейчас видел. Это было его работой – выжить и пропеть сагу о жизни двух безумных братьев, Боба и Трига, которых использовала, пожрала, убила война.

Триг был мертв. Триг взорвал себя в Висконсинском университете вместе с каким-то бедолагой-аспирантом, ассистентом кафедры, которому, к несчастью, взбрело в голову поработать той ночью подольше. Когда тело Трига нашли, оно было изуродовано и обожжено взрывом.

Это на краткий миг сделало его знаменитым; газеты запестрели огромными заголовками: «ВЫПУСКНИК ГАРВАРДА ПОГИБАЕТ В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЗРЫВА», «ОТПРЫСК СЕМЕЙСТВА КАРТЕРОВ КОНЧАЕТ С СОБОЙ ПРИ ПОМОЩИ БОМБЫ», «ЛЮБИТЕЛЬ ПРИРОДЫ, ЖИВОПИСЕЦ-ОРНИТОЛОГ ПРИНИМАЕТ МУЧЕНИЧЕСКУЮ КОНЧИНУ РАДИ ДЕЛА МИРА».