Однако он этого не сделал, хотя все приготовил празднично: расставил стаканы, колотый лед, представительный отряд непочатых бутылок. Но, взглянув на сей боевой строй, вдруг заранее почувствовал тошноту. Затем ощутил прилив свинцовой тяжести полного поражения. У него не было времени подумать о том, чтобы запечатать дом. После этого он просто упал в кровать как был, и счел за благо забыться на месте. Барни Чард лежал и раздумывал об этом не без удивления. Можно было сказать, что год выдался нелегким. На протяжении долгих дней, в особенности, когда он изо всех сил пытался примириться со здешним окружением под туманным влиянием беспробудного алкоголизма. Одна мысль об адски блистающей звезде, вокруг которой кружился этот мир, и сознание того, что лишь крыша и стены лачуги отделяют его от бесконечно чужого пылающего светила, казались совершенно не выносимыми. Спустя некоторое время он стал намного легче переносить долгие ночи. В них тоже была своя странность, но разница по сравнению с земными была не столь велика. Он привык к огромной зеленой луне и начал чувствовать нечто вроде привязанности к спутнику поменьше, сливочно-желтого цвета и с такой вытянутой орбитой, что делало ее сравнительно редкой гостьей на небосклоне. По ночам он время от времени начал оставлять окно открытым на несколько часов, и наконец даже дверь. Однако раньше он никогда не делал этого, если собирался заснуть.
Алкоголизм, решил Барни, тяжело ворочаясь на промокшей и измятой простыне, был не слишком ему свойственен. Его организм, или, возможно, некий фактор в его сознании, позволяли заходить далеко, но не слишком. Стоило превзойти неписаный лимит промилле в крови, как внезапно резко ухудшалось самочувствие. Периоды злостного злоупотребления горячительным отзывались крайне неприятными последствиями. Барни Чард, парень когда-то крепкий как сталь, сразу после запоев представлял собой неприглядное зрелище: разлагающийся заживо, рассыпающийся на кусочки. Именно тогда, когда это зрелище ему не удавалось отогнать, он садился за стол с револьвером в руке, медленно вращая барабан. Временами казалось, что рука тянется к виску.
Возможно, он просто слишком сильно ненавидел Мак-Аллена и его коллег по ассоциации, чтобы взять и положить всему конец. Как в пьяном, так и в трезвом виде, он вынашивал бесконечные планы по их уничтожению. Он должен быть жив, когда они прибудут сюда. В течение нескольких дней у него была галлюцинация, будто в лачуге Мак-Аллен со товарищи, и Барни спорил с ними, угрожал и умолял. Из этого он вынес чувство затаенного страха перед тем, что часто делал по вечерам. С тех пор он уже больше не пил так много. Однако на этот раз он уснул, не выпив ни капли.
* * *
Он сел на край кровати, обнаружил, что его слегка бьет дрожь даже от столь незначительного усилия, но все же встал на ноги и нетвердой походкой направился к двери. Встал рядом и выглянул наружу. Слоистые облака всегда развеивались ночью и собирались вновь на заре. Сейчас небо было почти чистым. Зеленое сияние, поднимающееся слева над пустыней, означало, что большая луна поднимается над горизонтом. Маленькая желтая — плавала высоко в небе. Если бы они сошлись вместе, была бы самая светлая часть ночи, во время которой птицы и другие животные в долине принимались за свои обычные дела, словно днем. Даже сейчас до Барни доносился щебет птиц сквозь неуемное журчание небольшого ручейка, протекавшего по центру долины, начинаясь из небольшого озерца и заканчиваясь застойными, пересыхающими лужами там, где он вторгался в пустыню.
Внезапно заточенный обнаружил, что принес револьвер и держит в руке, даже не подозревая об этом. Криво усмехнувшись бессмысленности своей прежней осторожности, Барни сунул его в карман брюк и вытащил спички, мятую пачку сигарет, чтобы закурить. Очень предусмотрительно с их стороны, что его не лишили некоторых мелких приятностей… например, оставили достаточно спиртного, чтобы он мог допиться до белых чертей в любое время.
Или, например, не забрали револьвер…
С точки зрения коллег Мак-Аллена из ассоциации, все, что с ним произойдет, разумеется, зависело от него самого, горько подумал Барни. Любой несчастный случай не отяготит их совесть.
Он почувствовал минутную вспышку прежней ненависти, но она была чрезвычайно слабой, нечто, уподобленное легкой зыби по сравнению с более ранними шквалами гнева. За эти месяцы что-то перегорело в нем, и опустевшей душой завладела нарастающая скука…
А что, собственно говоря, с испугом подумал Барни, он делает у двери? Он не собирался зайти так далеко, ведь прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он выходил за порог. В течение первых нескольких недель он предпринял полдюжины попыток обследовать окрестности по ночам, но быстро понял, что его владения простирались не дальше видимых пределов долины. За ее краем простиралась бесконечная пустыня и горные хребты, устрашающе безмолвные в лунных лучах.
Барни в нерешительности окинул взглядом долину, еще не понимая, почему он не принял решение. Возвращаться в дом ему не хотелось, а просто стоять было скучно.
— Ну что ж, — саркастически произнес он вслух, — подходящая ночка для прогулки, братец Чард.
В самом деле, почему бы не прогуляться? Уже было достаточно светло, чтобы видеть, если держаться подальше от самых густых зарослей, куда ставить ногу, и становится все светлее, так как большая луна поднималась над далеким пустынным горизонтом. Он будет гулять, пока не устанет, затем отдохнет. К тому времени, когда вернется в свою нору, будет готов лечь и провалиться в сон от странного настроения, овладевшего им.
И Барни отправился на прогулку по долине, осторожно и пока еще неуверенно ступая по неровной, наклонной земле.
Еще в первые недели своего заточения он обнаружил у задней стенки одного из ящиков письменного стола записи на листках блокнота. Он подумал, что их оставили там намеренно. Заглавие гласило:
ЗАМЕТКИ О ЗЕМЛЕПОДОБНОЙ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ БАЗЕ ВОСЕМНАДЦАТОЙ СИСТЕМЫ, ТОМ III.
Пролистнув странички однажды, он довольно долго не мог заставить себя заняться записями более подробно. В то время он еще не желал знать слишком много о том, в какой ситуации оказался. Он еще не вышел из состояния оцепенения.
Но однажды он взялся за записи и просмотрел с интересом. Некоторые сообщения были не подписаны, но, по-видимому, их собирали, по крайней мере, четыре или пять человек, и среди них был Мак-Аллен — его почерк было нетрудно узнать. Пропустив то, что было непонятно, или почти непонятно, Барни все же смог составить довольно детальное представление о проектах ассоциации, невольной и подневольной частью которых являлся. Земные растения, как и животные, были перенесены в этот мир, представляющий собой сочетание камня, песка и воды без скольких-нибудь заметных признаков местной жизни, при помощи «Трубы Мак-Аллена». В настоящий момент экологической Базе шел девятый год, что означало, что самые большие деревья выросли максимум наполовину, когда их перенесли сюда вместе с почвой. Создать оазис жизни в бесплодном мире было выдающимся предприятием с любой точки зрения, однако существовали многочисленные указания на то, что «Труба Мак-Аллена» являлась лишь одним из целого ряда невероятных устройств, которые ассоциация имела в своем распоряжении для подобного рода целей. Несколько загадочных параграфов повествовали об удовлетворенности, которую испытывал неизвестный бытописатель от целого комплекса малопонятных методов, при помощи которых на Базе поддерживались постоянные климатические условия.
До сих пор оборудование, поддерживающее его жилище в постоянном порядке, не привлекало внимание Барни. Все оно, вместе с другой необходимой техникой, должно быть, спрятано где-то в долине. Возможно также, думал он, оно установлено где-то далеко в пустыне или между возвышающихся вдали горных кряжей. Из блокнота он узнал одну важную вещь: Мак-Аллен не обманывал его, говоря, что с Земли никто не сможет связаться с ним, пока не окончится период изгнания. Причина тому была очевидна. Данная планета вращалась на своей орбите таким образом, что излучение ее удаленного светила периодически препятствовало работе «Трубы Мак-Аллена». Должно пройти еще четыре года, прежде чем планета вновь позволит преодолеть этот природный барьер.
