Третья В том доме было очень страшно жить, И ни камина свет патриархальный, Ни колыбелька моего ребенка, Ни то, что оба молоды мы были И замыслов исполнены. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .и удача От нашего порога ни на шаг За все семь лет не смела отойти, — Не уменьшало это чувство страха. И я над ним смеяться научилась И оставляла капельку вина И крошки хлеба для того, кто ночью Собакою царапался у двери Иль в низкое заглядывал окошко, В то время, как мы, замолчав, старались Не видеть, что творится в зазеркалье, Под чьими тяжеленными шагами Стонали темной лестницы ступени, Как о пощаде жалостно моля. И говорил ты, странно улыбаясь: «Кого они по лестнице несут?» Теперь ты там, где знают всё, – скажи: Что в этом доме жило кроме нас? 1921 Царское Село Л. К. Чуковская приводит отзыв Ахматовой (20 июля 1939 г.) о творчестве Мопассана: «Я только один рассказ люблю – тот, где человек сходит с ума». Впоследствии, комментируя эту запись, Чуковская проводит параллели между упомянутым мопассановским рассказом и «Северной элегией» 1921 г.: «Напоминаю: человек сходит с ума в рассказе «Орля» (1886). <…> Герою представляется, будто рядом с ним, под одним с ним кровом, у него в доме, поселилось невидимое, но грозное и могущественное чудовище (которое он называет «Орля»). <…> Для проверки, существует ли Орля в самом деле,– герой проделывает многие опыты: например, оставляет с вечера на столе хлеб, графины с водой, молоком, вином, а утром обнаруживает, что вода и молоко выпиты. <…> Я не знаю, в каком году Ахматова впервые прочитала этот рассказ. Но когда теперь я перечитываю свои ахматовские записи, я не могу не вспомнить постоянных споров Анны Андреевны с окружающими: был ли у нее в ее отсутствие обыск? Все говорили: «нет, это вам кажется». И, наконец, нельзя не принять во внимание многих и многих стихов – хотя бы «Северную элегию» 1921 года, обращенную к Гумилеву: В том доме было очень страшно жить… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И оставляла капельку вина И крошки хлеба для того, кто ночью Собакою царапался у двери Иль в низкое заглядывал окошко . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Теперь ты там, где знают всё, скажи — Что в этом доме жило кроме нас? Разве это не то же ощущение, каким преисполнен герой мопассановского рассказа: кто-то невидимый вечно следит за мной, а может быть, и живет вместе со мной под одной кровлей?» (Чуковская Л. К. «Записки об Анне Ахматовой») Четвертая Так вот он – тот осенний пейзаж, Которого я так всю жизнь боялась: И небо – как пылающая бездна, И звуки города – как с того света Услышанные, чуждые навеки. Как будто всё, с чем я внутри себя Всю жизнь боролась, получило жизнь Отдельную и воплотилось в эти Слепые стены, в этот черный сад... А в ту минуту за плечом моим «К Пунину обращена <…> одна из «Северных элегий» («Так вот он – тот осенний пейзаж»); если судить по строкам
Пятнадцать лет – пятнадцатью веками Гранитными как будто притворились — брак Анны Андреевны с Пуниным длился пятнадцать лет (с 1923-го по 1938-й год). Впоследствии надо всем циклом «Северных элегий» Ахматова поставила эпиграф из Пушкина «Всё в жертву памяти твоей…». Очень может быть, что слова эти отнесены ею к Пунину». Лидия Чуковская. «Записки об Анне Ахматовой». Мой бывший дом еще следил за мною Прищуренным, неблагосклонным оком, Тем навсегда мне памятным окном. Пятнадцать лет – пятнадцатью веками Гранитными как будто притворились, Но и сама была я как гранит: Теперь моли, терзайся, называй Морской царевной. Все равно. Не надо... Но надо было мне себя уверить, Что это все случалось много раз, И не со мной одной – с другими тоже, — И даже хуже. Нет, не хуже – лучше. И голос мой – и это, верно, было Всего страшней – сказал из темноты: «Пятнадцать лет назад какой ты песней Встречала этот день, ты небеса, И хоры звезд, и хоры вод молила Приветствовать торжественную встречу С тем, от кого сегодня ты ушла... Так вот твоя серебряная свадьба: Зови ж гостей, красуйся, торжествуй!» Март 1942 Ташкент Лидия Чуковская воспроизводит рассказ Ахматовой (19 августа 1940 г.) об уходе от Пунина: «– Странно, что я так долго прожила с Николаем Николаевичем уже после конца, не правда ли? Но я была так подавлена, что сил не хватало уйти. Мне было очень плохо, ведь я тринадцать лет не писала стихов, вы подумайте: тринадцать лет! <…> И знаете, как это все было, как я ушла? Я сказала Анне Евгеньевне при нем: «давайте обменяемся комнатами». Ее это очень устраивало, и мы сейчас же начали перетаскивать вещички. Николай Николаевич молчал, потом, когда мы с ним оказались на минуту одни, произнес: «Вы бы еще хоть годик со мной побыли». <…> – Потом произнес: «Будет он помнить про царскую дочь» – и вышел из комнаты. И это было все. Согласитесь, что и на этом ничего не построишь... С тех пор я о нем ни разу не вспомнила. Мы, встречаясь, разговариваем о газете, о погоде, о спичках, но его, его самого я ни разу не вспомнила» (Чуковская Л. К. «Записки об Анне Ахматовой»). Пятая Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые. Тютчев Меня, как реку, Суровая эпоха повернула. Мне подменили жизнь. В другое русло, Мимо другого потекла она, И я своих не знаю берегов. О, как я много зрелищ пропустила, И занавес вздымался без меня И так же падал. Сколько я друзей Своих ни разу в жизни не встречала, И сколько очертаний городов Из глаз моих могли бы вызвать слезы, А я один на свете город знаю И ощупью его во сне найду. О сколько я стихов не написала, И тайный хор их бродит вкруг меня И, может быть, еще когда-нибудь Меня задушит... Мне ведомы начала и концы, И жизнь после конца, и что-то, О чем теперь не надо вспоминать. И женщина какая-то мое Единственное место заняла, Мое законнейшее имя носит, Оставивши мне кличку, из которой Я сделала, что можно. Я не в свою, увы, могилу лягу. Но иногда весенний шалый ветер, Иль сочетанье слов в случайной книге, Или улыбка чья-то вдруг потянут Меня в несостоявшуюся жизнь. В таком году произошло бы то-то, А в этом – это: ездить, видеть, думать, И вспоминать, и в новую любовь Входить, как в зеркало, с тупым сознаньем Измены и еще вчера не бывшей Морщинкой... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но если бы откуда-то взглянула Я на свою теперешнюю жизнь, Узнала бы я зависть наконец... 2 сентября 1945 Фонтанный Дом (задумано еще в Ташкенте) |
