– Заявляю, – восклицал он, – что я не стану лишать себя ни минуты удовольствия ради кого бы то ни было!..
Данби, сбитый с толку и не понимающий, на чьей стороне король, писал Людовику письма с новыми просьбами и обещаниями. Карл прочитывал письма своего казначея. На все эти письма Карл давал свое королевское согласие: «Это письмо писано по моему приказу. К. R.», в котором вторая буква в подписи была первой из латинского слова «король» – Rex.
Людовик продолжал оплачивать нейтралитет Англии, позволявший ей наслаждаться мирной жизнью, которую ее король был полон решимости обеспечить. Людовика заверили, что разговоры о браке между Англией и Голландией были необходимы для того, чтобы успокоить народ и превратить его требования вступить в войну на стороне Голландии.
Но в октябре того, полного событиями, года Карл объявил о помолвке, так как его подданные видели в этой женитьбе конец угрозы католицизма.
Но радовались не все. В своей спальне горько рыдала пятнадцатилетняя девушка, а ее отец стоял на коленях у ее постели и пытался ее утешить.
Был туманный ноябрьский день, и в Сент-Джеймсском дворце собрались те, кто должен был присутствовать на брачной церемонии маленькой пятнадцатилетней принцессы Марии. В спальне Марии был воздвигнут алтарь, так как церемония должна была состояться в этой комнате.
Глаза невесты распухли от слез, она непрерывно плакала с тех пор, как отец сообщил ей новость. Она до ужаса боялась невысокого бледного юношу с мрачным лицом, он казался ей таким холодным и был так не похож на ее отца и на дядю Карла. Они ей сказали, что она должна гордиться своим мужем. Он был великолепный полководец. Его звали «героем Нассау». Он воевал против оккупантов своей страны, он с таким пылом заявил о своей готовности скорее погибнуть, чем покориться, что его сограждане собрались вокруг него и пошли за ним. Да, то были не пустые слова. Мария выходила замуж за человека, чье имя будет произноситься с благоговейным трепетом всякий раз, когда будут говорить о военных операциях. Он был ее двоюродным братом, как сказал дядя, мальчиком его родной сестры, а когда эта сестра – тезка Марии – умерла, Карл пообещал заботиться о маленьком Голландце Вильгельме.
– А могу ли я найти более заботливые руки, чем ваши, моя дорогая племянница? – спросил Карл.
Но Мария лишь кинулась в его королевские объятия и горько зарыдала.
– Позвольте мне остаться, дядя. Пожалуйста, пожалуйста, дражайший дядя, Ваше Величество, позвольте мне остаться с вами и с папой.
– Нет, нет, совсем скоро вы будете смеяться над собой, Мария. Вы всего лишь ребенок, а все мы, увы, должны когда-нибудь расстаться с детством. Вы будете править Голландией вместе с вашим мужем, и если у вашей новой мамы родится девочка… ну, тогда когда-нибудь вы, может быть, будете править Англией. Если это потребуется, то вам будет необходим Голландец Вильгельм.
Но Мария лишь рыдала и не могла успокоиться. Потом, когда в знакомой ей комнате оказались король и новобрачный, король сказал:
– Моя маленькая племянница – самое добросердечное создание на свете. Ее сестра Анна сейчас больна и очень страдает, а ее сестра сочувствует ей. Очень жаль, что дражайшая Анна не может присутствовать здесь в самый важный момент в жизни сестры.
Марии хотелось закричать: «Да, мне очень не хватает Анны. Я бы хотела, чтобы она была здесь. Но Анна поправится, а когда она поправится, я буду уже далеко. Я потеряю всех, кого люблю, а вместо них будет вот этот холодный, пугающий меня человек…»
Тут вошел ее отец. Она подавила желание подбежать к нему и броситься в его объятия. В глазах Джеймса стояли слезы. «Дорогой мой папа, – подумала она, – он страдает вместе со мной». Вместе с Джеймсом пришла мачеха Марии, Мария-Беатриса, она должна была уже скоро родить, и ее большие темные глаза с сочувствием остановились на падчерице. Мария-Беатриса больше других утешала ее в предыдущие дни. Она сама недавно приехала в Англию, и сперва была так же испугана, как бедная Мария теперь.
– Но у вас все было по-другому, – говорила ей в ответ Мария. – Вы вышли замуж за папу… за моего папу… Такого доброго человека, как папа, больше нет.
– Я так не думала. Я расплакалась, когда впервые увидела его. Я лишь теперь начинаю узнавать его и понимаю, что слезы мои были напрасны. И у вас с Вильгельмом будет так же.
Мария дала себя успокоить, но теперь, в присутствии Голландца Вильгельма, смелость снова покинула ее.
Карл, с тревогой поглядывая на племянницу, желал поскорее закончить церемонию. Он нетерпеливо обратился к Комптону, епископу Лондона, который должен был совершить церемонию.
– Пожалуйста, епископ, – воскликнул он. – Поторопитесь, как только можете, а то как бы моя сестра, герцогиня Йоркская, не родила нам здесь мальчика и этот брак не оказался бы уж столь желанным.
Вильгельм выглядел мрачным. Веселый цинизм дяди удивил его. Он понимал, что Карл догадывается о его надеждах когда-нибудь взойти на престол Англии, женившись на Марии, но он считал неуместным замечание Карла об этом на брачной церемонии.
Он с неприязнью смотрел на бедного зареванного ребенка, с которым были связаны его надежды. Она его совсем не привлекала, но найдутся другие, более привлекательные.
– Кто отдает эту женщину? – спросил епископ.
– Я отдаю, – ответил твердо Карл.
Принц произнес требуемые от него слова. Он положил горсть золотых монет на Библию в знак готовности обеспечить Марию в браке.
– Положите это себе в карман, Мария, – сказал король, улыбнувшись. – Это чистая прибыль.
Дальше все шло по обычаям того времени. Новобрачный был явно безразличен и равнодушен к своей молодой жене, которая в течение всего банкета продолжала тихо и беспомощно плакать, как будто навсегда оставив надежду когда-нибудь снова обрести счастье.
Карл был рад, что выпустил Рочестера из заточения. Он нашел, что Голландец Вильгельм и его друзья – скучная публика, и был рад, когда пришло время руководить церемонией проводов новобрачных в постель.
Несчастная маленькая Мария скучными глазами смотрела на собирающихся в спальню, чтобы преломить с ними хлеб и выпить поссета, а также разрезать подвязки у нее и ее мужа.
Наконец Мария и Вильгельм оказались вместе в большой постели, и король лично задернул полог.
Он не смотрел на Марию. Он боялся, что не выдержит молящего взгляда заплаканных глаз своей маленькой племянницы.
Он взглянул на Вильгельма, который был мрачен и походил на человека на похоронах, но не на собственном бракосочетании.
– Ну, племянник, за работу! – воскликнул Карл. – Святой Георгий, спаси Англию и помоги ей!
Карл не мог больше обманывать Людовика. Бракосочетание с Голландией стало общеизвестно, и в парламенте – Шафтсбери был освобожден из Тауэра и снова заседал в палате лордов – требовали собрать армию в помощь Голландии. Людовик передал Карлу через Данби и Луизу увеличенные субсидии. Карл, принимая их, продолжал уверять Людовика, что армия готовится лишь с целью успокоить его народ и сохранить в тайне дружбу с Францией.
Людовик начал осознавать, как просчитался, понадеявшись на Карла. В Англии были и другие могущественные люди. Он обдумал карьеру Шафтсбери, которого Карл окрестил «Маленькой честностью», и понял, что вождь оппозиции мог бы ему быть полезным не меньше короля. Людовик был богат, он предложил еще большие взятки, и вскоре члены оппозиции – эти стойкие протестанты – были включены в его платежный лист.
Вскоре после этого парламент отказался выделить деньги, необходимые для сражения, и ничего не оставалось больше делать, как расформировать армию. Карл был вынужден оплатить все это из своего кармана, что снова поставило его в зависимость от парламента, у которого необходимо было просить дополнительные дотации.
Старая борьба между королем и парламентом возобновилась. Члены палаты общин дали понять, что они хотят руководить делами страны. Шафтсбери потребовал изгнания герцога Йоркского. А Людовик, взбешенный тем, как Данби сделал его жертвой обмана, передал в палату общин письма Данби, в которых тот договаривался о даче Людовиком взяток королю. Тут враги Данби взяли его за горло.
