- Что? - поразились оба супруга.

- Что слышали, - отрезала Санвау.

- Почему ты так считаешь? Потому, что мнение этих таково? - Химю обвел рукой остальных. - Но мы же другие, совсем другие. Нам ничто не мешает жить так. Разве мы тебя не любим? Разве мы посмотрели на другую?

Санвау заплакала, но сдаваться не собиралась.

- Санни, мы же братья, мы тебя оба любим. Как ты можешь выгнать одного из нас? - Лахса искренне недоумевал.

- Ах, так! - Санвау взвилась, как воздушный змей. - Уходите оба. Меня за вас выдали насильно, меня никто вообще не спросил. Я хочу сама себе выбрать мужа.

- Что? - Лахса и Химю впали в глубокую прострацию.

Лахсе пришло в голову побить супругу, как советовал его отец перед женитьбой.

Химю пытался вникнуть в происходящий кошмар, надеясь, что это все сейчас кончится.

- Уходите! - стала настаивать Санвау.

- Отлично, - хлопнул в ладоши Химю. - Это не ты нас выгоняешь, а мы тебя бросаем.

- Но... - Лахса хотел возразить, но под умоляющим взглядом Химю смутился.

На этом закончилась общественная часть скандала в семействе. Хэсс обдумывал сведения, которые получил от повара Грима о странном семействе. Оказывается, Санвау выдали замуж за Химю и Лахсу - за двоюродных братьев. Для южных народов было характерно создавать такие тройственные семьи. Это было обусловлено отнюдь не стремлением к разврату, а общественным строем, когда супруга могла остаться одна без поддержки. Как правило, было предусмотрено, что родители снимают с себя ответственность за детей с момента их совершеннолетия - в шестнадцать лет.

На юге было слишком много опасностей, грозящих женщину с маленькими детьми оставить без защиты, поэтому появился обычай выдавать женщину сразу за двух мужчин. Во-первых, дети были общими. Во-вторых, мужчины дружили и помогали друг другу, что увеличило их шансы выжить в этом страшном мире. В-третьих, годами узаконенное двоемужество делало женщину предметом поклонения. Санвау весьма красивая женщина по меркам южан, презрела многовековые обычаи. Черноволосая, с длинными косичками, узкими глазами, тонкой костью, легкостью и гибкостью Санвау свела двоюродных братье Лахсу и Химю с ума.

Их семейство влилось в труппу донны Илисты не случайно. Они выступали с ней почти два года. Никогда они не становились предметом всеобщего внимания.

Лахса и Химю могли вытворять на сцене потрясающие вещи. Они буквально порхали над сценой. Во многих постановках они выступали в качестве представителей нелюдских вестников, то есть были вестниками богов, демонов и колдунов. Санвау - маленькая, солнечная и шаловливая придавала постановкам возвышенность. Она даже избавилась от акцента, который до сих пор мешал ее мужьям.

Не успел утихнуть этот скандал, как начался следующий. Донна Илиста всерьез вознамерилась убить своего любимого драматурга Одольфо. Он принес ей на рассмотрение новый вариант постановки для фестиваля. Одольфо не стал себя утруждать переделкой сюжета, он просто поменял любовь двух мужчин, на любовь двух женщин.

Донна Илиста, не веря своим глазам, прочитала до конца принесенную Одольфо рукопись. Потом она выбралась из повозки, сходила к повару Гриму, который без вопросов выдал ей большой нож, и пошла искать Одольфо.

Когда он узрел свою приму с ножом в руках, то сразу понял, что пьеса ей не понравилась.

- Что, совсем плохо? - вымученно улыбаясь Одольфо, попробовал завести разговор.

- Я тебя сейчас на листочки разрежу, халтурщик несчастный, - Илиста старалась загнать Одольфо в угол.

Неожиданно для всех он заверещал очень громко и жалобно. Люди, не ожидавшие подобного крика, встрепенулись. Охранникам показалось, что было совершено нападение. Повар понял, что это чудит донна Илиста, и флегматично сообщил Инриху об этом.

Инрих застал несколько комическую картину. Одольфо лежал без чувств, а над ним с ножом склонилась донна Илиста.

- Что это он? - Инрих постарался не приближаться к своей приме.

- Устал, наверное, - Илиста пожала плечами. - Я же его чуть-чуть напугала маленьким ножичком.

Инрих с сомнение оглядел этот тесак, Илиста, уловив его взгляд, покачала головой:

- А ты бы, что сделал? Он же пьесу не переписал. Он, придурок, поменял мужиков на баб. И что он мне предлагает играть эту гадость? С кем? С Саньо? А кстати где он? Я что должна его права защищать?

Саньо был ведущим актером труппы, но, в отличие от Илисты, проявлял свой дикий темперамент на сцене. Ему было некогда разбираться с заморочками Одольфо. Саньо съедали личные проблемы, поэтому, услышав очередные крики, он не пошевелился. Саньо пытался решить, что ему делать с неожиданной влюбленностью в неподходящую для этого женщину.

Инрих, как директор, был в курсе проблем ведущего актера и радовался, что от него пока нет неприятностей. Инриху вполне хватало широкой общественной жизни донны Илисты.

- Что ты с ним сделала? - Инрих настойчиво пытался выяснить судьбу донна Одольфо.

- Пуганула, - Илиста скромно улыбнулась, а у Инриха прошла дрожь от этой улыбки. - Очухается, пусть пишет что-нибудь нормальное. Завтра я хочу начать репетиции. И больше пугать его я не стану, - последнюю фразу Илисты услышал Одольфо, пришедший в сознание. - Я выполню свои угрозы, - пообещала Илиста, и мастерски метнула нож, который вонзился в повозку рядом с Одольфо. Затем Илиста с достоинством удалилась.

Инрих тихонько посмеялся, зная, что Илиста ничего подобного не сделает.

- Вставай обманщик, - потребовал Инрих, потрясывая перед носом драматурга бутылочкой. - Она уже ушла.

Одольфо приоткрыл один глаз, убедился в правоте Инриха и приподнялся на локтях.

- Вставай, и чего тебя угораздило?

- Ха! А что можно написать новенькое? - Одольфо ответил вопросом на вопрос.

- Напиши что-нибудь классическое, - посоветовал Инрих, разливая прозрачную жидкость по стаканам.

- Сам бы попробовал, - Одольфо лихо опрокинул свою дозу и не закашлялся.

- Я директор, не забывай. Мне писать не положено. - Инрих подозрительно уставился на Одольфо. - У тебя что кризис?

На что драматург тяжко выдохнул.

- Да. Идейки есть?

- Да навалом, - Инрих разлил по второй. - Пей.

- Делись, - потребовал Одольфо, которого развезло на пустой желудок.

- Напиши про любовь на перекрестье, - выдал Инрих.

- Погоди, - лихорадочно записывая, суетился драматург. - "Любовь на перекрестье" - замечательное название. А о чем написать?

- О любви, - Инрих думал наливать ли по третьей.

- Не отлынивай, - Одольфо вцепился в Инриха.

- Ну, что тебе предложить? Объедини пару историй любви как в узоре. Например, Саньо и Богарта, а еще возьми твоих мальчиков из первого варианта, как побочную линию. И еще пару линий. И сбей их в один клубок.

- Отлично, отлично, - Одольфо поплевал на пальцы, переворачивая страницы для записи. - А Саньо, что с Богартой?

- Да влюбился он, похоже.

- Проблем будет, но для дела хорошо, - Одольфо уже сочинял историю любви.

Саньо, что означало на одном из древних языков "солнечный", сидел на своей лошади, пытаясь отключиться от действительности. За последние четыре дня он ясно понял, что влюбился. Уже давно, много-много лет, Саньо не влюблялся. Он был абсолютно уверен, что это не для него, но влюбился в начальника охраны - прекрасную, воинственную Богарту. Как Саньо знал, Богарта рассталась с мужем-магом. Он просто ее бросил, найдя молодую и красивую магичку. Богарта хорошо держалась. К тому же ее поддержали ребята. Из шестерых четверо остались с ней. Правда, в отряде тоже не все в порядке. Там свои любовные трагедии, но дороге это пока не мешало.

Саньо пытался решить, что ему делать с собой и с ней. Первое было не менее сложным, чем второе. Саньо разучился чувствовать, он играл чувства на сцене, и чем дольше он так жил, тем лучше играл. Теперь же Саньо боялся, что играть не сможет. И как ему подойти к ней? Богарта не обычная актриска, с которой можно раз и все. Но самым страшным для Саньо, выходившего тысячи раз перед толпами людей, был возможный отказ Богарты.