- Отлично, повтори, как положено, - у Одольфо от облегчения отпустило сердце.

- Я обещаю, что ваша рукопись будет закончена и издана, что одним из имен на ней будет стоять ваше имя, Одольфо. Я обещаю выполнить свое обещание, не откладывая и не обманывая, - поклялся Хэсс.

- Хорошо, Хэсс. Ты не представляешь, как мне стало спокойно, - Одольфо опять почувствовал боль, в горле пересохло. - Хэсс, - после минутного молчания позвал Одольфо.

- Да, - у Хэсса затекли ноги, но он терпел ради Одольфо.

- Хэсс, я хочу умереть один, иди, и никого не пускай сюда, - попросил драматург. - У тебя все получится, Хэсс, - напутствовал он. - Моя рукопись и все материалы у Инриха, он все тебе отдаст после моей смерти. Иди!

Хэсс поднялся, расправил ноги.

- И еще, - Одольфо стал говорить неожиданно громко, - Хэсс, не трусь, начинай делать что-то, тогда же когда задумал, не тяни время. Оно оказывается не вечно, по крайне мере для людей.

Хэсс уходил, по обычаю не оглядываясь назад. В такие тяжелые минуты на нас наваливаются печальные воспоминания, Хэсс не стал исключением. Сердце защемило по Шаа, по другим любимым им людям. Переступив черту, за которой уже можно было говорить, Хэсс остановился. Все разошлись, кроме директора труппы.

Инрих стоял, держа в руках завернутые в ткань бумаги Одольфо.

- Он тебе сказал? - Инрих говорил довольно ровно, не скажешь, что его грызет боль потери.

- Сказал, - Хэсс же напротив не мог справиться со своим голосом.

- Вот бумаги, - Инрих положил их на землю между ними.

- Он сказал взять их после его смерти, - вспомнил Хэсс.

- Так и возьмешь, - директор сел на землю, и приглашающе хлопнул рукой рядом с собой. - Садись, тебе надо успокоиться, парень. Ты пока не сможешь общаться с другими.

Хэсс покорно сел. Со своего места им было видно, как Одольфо поворачивает голову, чтобы видеть веселые облака, летящие по небу.

- Он всегда такой был, - Инриху захотелось выговориться.

- Вы давно знакомы? - в свою очередь Хэссу хотелось слушать. Молчать было невыносимо.

- Давно, - директор улыбнулся своим воспоминаниям.

- Давно-давно?

- Ну, не так давно-давно, но давно, - Инрих немножко расслабился. - Сейчас самое время тебе рассказать, раз ты будешь выполнять его последнюю волю.

- Самое, - согласился Хэсс.

- Но я расскажу тебе не о знакомстве, я хочу тебе рассказать о нашей первой постановке, - Инрих посмотрел на сверток, он светился ровным светом, это означало, что Одольфо еще жив.

- Расскажите, - Хэсс тоже посмотрел на сверток.

- Он тогда уже был знаменит. Многие его постановки шли с большим успехом, но он написал весьма странную вещь, и пришел с ней к нам в театр.

- У вас тогда был театр?

- Был, он и сейчас есть, - Инрих еще раз посмотрел на сверток. - Я тогда был помощником директора театра. Я учился у самого Кобвздоха. Очень нетрадиционный был тип, но в своем деле понимал побольше других. Так вот, Кобвздох посмотрел на творение мастера Одольфо. Он тогда уже был мастером, и говорит, что эта вещь слишком-слишком необычная. И что если ее ставить, то Одольфо может в раз растерять все свои лавры мастера, и что взбираться на творческую вершину ему придется еще дольше, чем в тот раз. Одольфо не дрогнул, он бровью не повел на слова Кобвздоха. Он лишь спросил, есть ли у его вещи реальный шанс потрясти мир.

- И что ему сказали? - Хэсса зачаровал рассказ Инриха.

- Кобвздоха ему присоветовал отдавать ставить свой текст в постановку, но пойти и обо всем договориться с Арой.

- Они были знакомы?

- Конечно, но тогда между ними существовали творческие противоречия, - Инрих подумал, что Илиста именно от Арана взяла привычку гоняться за драматургом с ножом.

- А как называлась постановка? - Хэсс не мог вспомнить, что же могло настолько опередить свое время, чтобы были сделаны подобные прогнозы.

- Постановка называлась: "Ливень", - сообщил Инрих.

- Но в "Ливне" ничего такого нет, - запротестовал Хэсс.

- А ты вдумайся, - директор усмехнулся, как оказывается пропаганда затмевает восприятие.

- Но, Инрих, там ничего такого нет. Я же помню сюжет "Ливня", - Хэсс недоумевал.

- Ну-ка перескажи.

- Там три действия, все как обычно, - начал Хэсс. - Там две сюжетные линии. Первая про гильдию нищих. Там бедный нищий все мечтает стать королем. А вторая линия про короля, которому все настолько надоело, что он бы с удовольствием смылся.

- Правильно, Хэсс, - Инрих улыбался.

- Так там каждый осуществляет свою мечту. Нищий становится королем нищих, а король жениться и все хлопоты скидывает на супругу, которой и воевать приходиться и торговать, и с соседями договариваться.

- Молодец, Хэсс, - похвалил директор его довольно точный пересказ.

- Так что там такого, Инрих? - все еще недоумевал Хэсс.

- Это ты привык сейчас, а для того времени полной крамолой было желание кого стать королем, а желание короля все на фиг бросить тоже из ряда вон.

- Правда? - не поверил Хэсс.

- Конечно, правда. Это потом кучу постановок написали про королей и нищих, а до этого времени главными героями были бароны, войны, маги и их дети. Кроме того, там в "Ливне", если ты видел, довольно много рассуждений, и они откровенны, что говорится без прикрас. Понимаешь?

- Наверно, - Хэссу было трудно уместить в голове, что такая обыденная для него вещь, когда-то была взрывной. - Инрих, скажите, я все думал, но так и не понял, почему в труппе спокойно. У вас не было серьезных скандалов. Это тоже заслуга хорошего директора?

Директору польстила скрытая похвала, но он развеял заблуждения Хэсса.

- Я понимаю, о чем ты говоришь. Во многих театрах постоянные склоки, своры и интриги. У нас не так не потому, что я такой умный, или люди такие святые. Нет, Хэсс, все не так, как тебе представляется.

- А как? - Хэсс посмотрел на сверток, он мигал неровным мерцающим светом. Это означало, что Одольфо уже почти ушел от них в другой мир.

- Дело в том, что бродячая жизнь не терпит склок. Мы все умрем, если в труппе будет разлад. Как умирает на воле раненное или больное животное, - Инрих привел удачное образное сравнение.

- Но как вы этого добились?

- Все очень просто, Хэсс, - Инрих посмотрел на сверток. Свет ушел. Одольфо умер, но Инрих предпочитал думать, что тот переродился. - Дело в людях, Хэсс. Если человек с гнильцой, то это известно в наших узких театральных кругах. Сам понимаешь, репутация и личные впечатления. Илиста в этом плане подобрала хороший состав.

- Но не без вашего совета? - Хэсс зажмурился, он тоже увидел, что света от свертка больше нет.

- Не без моего, Хэсс.

Над полянкой закружил кодр, жалобно запела какая-то птица.

- Ты возьмешь сверток?

Хэсс поднялся, нагнулся за свертком и, не оглядываясь, ушел. Инрих еще долго сидел, ожидая пока стемнеет. Тогда надо будет провести церемонию прощания.

Тем временем его племянник и помощник Недай занимался подготовкой к сжиганию тела. В самых сумерках тело Одольфо положили на деревянный помост. Девочки подходили по одной, и клали на помост в голову и в ноги Одольфо цветы. Илиста подошла последней. Она положила охапку больших красных маков.

На церемонию прощания пришел один из мастеров, но кто это был, Хэсс не разглядел. Тот был плаще с капюшоном, стоял в стороне от всех.

Затем к деревянному помосту стали подходить мужчины. Первым подошел Тьямин. Ради прощания с драматургом из повозки вытащили Эльниня, который все также пребывал в глубокой прострации. Вряд ли он осознавал, что происходило вокруг, но указания директора выполнил в точности.

После стали подходить актеры, акробаты, рабочие сцены.

Одним из последних подошел Мухмур Аран. Он не стал класть цветы, а положил под руку Одольфо камень - янтарь. Существовало поверье, что сожженный янтарь помогает душе легче уйти в новую жизнь.

Потом к телу подошел Инрих, он под другую руку положил янтарь.