— Черт, как здесь темно, — сказал Эдди, будто не слышал меня.

Теперь я уверен, что он действительно не слышал меня — перестал слышать с того момента как сунул голову внутрь лабиринта Морриса.

— Надеюсь, что впереди есть окна, — пробормотал Эдди, говоря сам с собой. — Если будет слишком темно, я просто встану и разнесу эту фигню на куски. — Он глубоко вдохнул и выдохнул. — Ну, ладно. Поехали.

Его ноги скрылись за занавеской. Моррис отпустил мою руку. Я посмотрел на него, но его взгляд был обращен на расползающуюся во все стороны крепость, на туннель, куда вполз Эдди. Я слышал, как Эдди пробирался по узкому ходу прочь от нас, слышал, как он вылез из него в большую коробку четырех футов в высоту и примерно двух в ширину. Коробка покачнулась — должно быть, он задел одну из стен плечом или ногой. Из той коробки один туннель вел вправо, другой влево. Эдди выбрал тот, что вел в сторону луны. Я следил за его продвижением, видел, как содрогались коробки, где он полз, слышал глухие удары его тела о плотный картон. Потом я потерял Эдди на миг или два, не находил признаков его местонахождения, пока не услышал голос.

— А я вас вижу, — пропел он, и я услышал стук по полиэтиленовой пленке.

Поискав взглядом, я увидел лицо Эдди за окном в форме звезды. Он ухмыльнулся, демонстрируя щель между двумя верхними зубами, и показал мне средний палец. Вокруг его головы вспыхивал и гас красный пожар, производимый пузырьковой лампой. Затем Эд пополз дальше. Больше я его не видел.

Но некоторое время еще слышал. Поначалу, судя по стуку и шороху на фоне приглушенной музыки — «прячься в землю от дождя», — он продвигался в направлении луны, в глубь подвала. Шевелились коробки. Один раз я слышал, как он прополз по пузырчатой упаковочной пленке, должно быть прикрепленной Моррисом в одном месте к полу. Полиэтиленовые пузырьки лопнули с резким коротким треском, как будто разорвалась дешевая хлопушка, и от неожиданности Эд выругался:

— Черт!

Потом я снова потерял его. Затем его голос раздался снова, справа от меня, совсем в другом конце комнаты, где я слышал его в последний раз.

— Дерьмо, — произнес он единственное слово. Впервые я различил в его тоне раздражение, пока еще смутное.

Почти сразу он заговорил снова, и я испытал мгновенный приступ головокружения, от чего чуть не осел на пол. Теперь его голос пришел слева, как будто за секунду он преодолел расстояние в сто ярдов.

— Блин, тупик, — сказал Эд, и один из левых туннелей затрясся, когда он стал разворачиваться в нем.

В течение следующей минуты я не знал, где находится Эдди Затаив дыхание и сжимая потные кулаки, я стоял и ждал.

— Эй! — наконец раздался его голос, и я практически уверен, что различил в нем нотки страха— Кто там ползет за мной?

Судя по звуку, Эд был довольно далеко от меня — возле полумесяца.

Последовала долгая тишина. Песня уже подошла к концу и заиграла снова Неожиданно для себя я стал прислушиваться к ней — по-настоящему слушать. Поначалу она напомнила мне те песни, под какие мы в летнем лагере ходили строем. Но все же она сильно от них отличалась. Низкий голос прокричал один из куплетов:

А в лагере, если я правильно помню, мы пели что-то про муравьишку, который остановился, чтобы вынуть камешек из ботинка.

Меня пугало бесконечное, снова и снова, повторение этих слов.

— Что у тебя с музыкой? — спросил я Морриса. — Пленку заело? Или записана только одна песня?

— Не знаю, — сказал он. — Музыка сама заиграла сегодня утром. И больше не останавливалась. Весь день играет.

Я повернулся к нему, чувствуя, как в груди закололи ледяные иглы ужаса.

— Что значит «не останавливалась»?

— Я даже не знаю, где она играет, — ответил Моррис. — Это не я ее включил.

— У тебя там нет магнитофона?

Моррис мотнул головой, и я позволил панике взять надо мной верх.

— Эдди! — заорал я.

Ответа не было.

— Эдди! — позвал я еще раз и пошел через подвал, перешагивая и перелезая через коробки, двигаясь к полумесяцу, где я в последний раз слышал голос Эдди. — Эдди, где ты?

Из невозможной дали до меня донеслось несколько слов — обрывок фразы: «дорожка из хлебных крошек». Голос даже не был похож на голос Эдди — он монотонно цедил слова, как один из накладывающихся друг на друга голосов в той безумной песне «Битлз» — «Революция 9», кажется. Я не мог определить источник звука, находился ли он впереди меня или позади. Я поворачивался то в одну сторону, то в другую, стараясь понять, где прозвучали слова, и вдруг музыка оборвалась. Муравьи на тот момент шагали в колонну по девять. От неожиданности я вскрикнул и оглянулся на Морриса.

С канцелярским ножом в руке — наверняка из моей тумбочки — он опустился на колени и разрезал скотч, соединяющий первую коробку лабиринта со второй.

— Все, его больше нет, — сказал Моррис. — Дело сделано.

Он отделил коробку от лабиринта, сложил ее и поставил у стены.

— Какое дело?

Он не поднимал на меня глаз. Методично, один переход за другим, он вспарывал скотч, складывал коробку, отставлял в сторону. Потом сказал мне:

— Я хотел помочь тебе. Ты говорил, что его не прогнать. Поэтому я заставил его уйти. — На краткий миг он вскинул на меня свои большие глаза, словно видевшие все насквозь. — Он должен был уйти. Иначе он не оставил бы тебя в покое.

— Господи, — выдохнул я. — У тебя не все дома, я знаю, но теперь ты окончательно сдурел. Что значит «его нет»? Он здесь. Он должен быть здесь, в этой комнате. Он в одной из коробок. Эдди! — У меня начиналась истерика. — Эдди!

Но его действительно не было, я знал это. Знал, что, когда Эдди вошел в коробки Морриса, он выпал из нашего подвала и очутился в совсем другом месте. Я опять стал обходить крепость, заглядывая в окна и разрывая натянутую на них пленку. Я стал ломать катакомбы, руками отдирал скотч, переворачивал коробки, заглядывал в них. Я бросался на один туннель за другим, спотыкался и падал.

В одной из коробок стены покрывал коллаж из снимков слепых людей: старики с молочными глазами на морщинистых лицах, негр в черных круглых очках, с гитарой на коленях, камбоджийские дети с повязками на глазах. В коробке не было окон, и коллаж не был виден тому, кто оказался внутри нее. В другой коробке с верхней грани свисали розовые ленты липкой бумаги от мух, но вместо мух к ним прилипло несколько светлячков, все еще живых. Они на мгновение вспыхивали желтовато-зеленым огоньком и гасли. Тогда мне не пришло в голову, что в марте невозможно раздобыть живых светлячков. Третья коробка была выкрашена изнутри небесно-голубым цветом и по-детски неумело разрисована черными птицами. В углу этой коробки лежало, как мне показалось, нечто вроде игрушки для котов — комок пыльных, посеревших от времени перьев. Однако когда я отшвырнул коробку со своего пути, из нее выскользнула мертвая птица. Ее тельце высохло, глаза ввалились в череп, оставив маленькие черные глазницы, словно выжженные сигаретой. Я чуть не закричал при виде этого трупика. Содержимое моего желудка рвануло вверх, во рту появился привкус рвоты.

Потом я почувствовал, как Моррис взял меня за локоть и повел к лестнице.

— Ты не найдешь его так, — сказал он. — Пожалуйста, сядь, Нолан.

Я послушно сел на нижнюю ступеньку, борясь со слезами. Я все ждал, что откуда-нибудь выскочит смеющийся Эдди — «здорово я тебя наколол, а?» — и одновременно понимал, что такого не случится никогда.

Я не сразу осознал, что Моррис опустился передо мной на колени, словно собирался предложить руку и сердце. Он внимательно смотрел на меня.

— Может быть, если я восстановлю все как было, музыка снова заиграет, и ты отправишься на его поиски? — предложил он. — Только я не думаю, что ты сможешь выйти обратно. Там двери открываются только в одну сторону. Ты понимаешь, Нолан? Внутри это больше, чем кажется снаружи. — Он не отводил от меня своих ярких глаз-блюдец, а потом добавил со спокойной уверенностью: — Я не хочу, чтобы ты заходил туда, но если ты скажешь, я сделаю все как было.