Однако в этой пещере кто-то был ещё. Еохор вдруг узнал Нигрена. Приземистый, широкоскулый, волосы на лбу коротко обрезаны, глаза… сердитые глаза у Нигрена.

– У его людей беда, а он тут разлёгся, - Нигрен осуждает земного шамана, и Еохор спешит оправдаться:

– Что эти люди? Они же всё сами хотят. Всё сами умеют. Не доверяют шаману. По-своему хотят жить.

Но Нигрен всё равно его осуждает, у Нигрена такое строгое лицо, глаза как будто колют, упрёками колют, без слов понятно, что Нигрен недоволен, зачем Еохор оставил людей. Еохор вдруг понимает, что прежний шаман прав. У людей беда, а долг шамана – помогать людям. Его, Еохора, долг – помогать. А не спать. Он должен проснуться. Немедленно.

Он и просыпается, как захотел. Как раз светает. Как раз пора в путь. Покряхтывая, Еохор поднялся и неожиданно быстро пошёл.

Долгий путь у него. Надо спешить. Он вдруг на ходу запел песню. Свою шаманскую песню, которую никто другой не должен слышать. И в этой песне появились новые слова. Про то, как он получил ещё себе силу. Про то, как снова готов защищать всех людей. Даже если они того не хотят. Всё равно. Потому что он настоящий шаман. Потому что он служит Духу.

****

По реке стелется густой туман, оба берега стыдливо укрылись в непроницаемой дымке. Режущий Бивень гребёт наугад.

Ни звука. Он до боли в ушах вслушивается, вдруг впереди раздадутся всплески весла, звонкие голоса женщин, их радостный смех… Тишина.

Тишина понемногу успокаивает. Режущий Бивень пытается отвлечься от своих тревожных ожиданий, чтобы «не печь тревогу», как, наверное, мог бы сказать ему шаман. Он даже чуть улыбается, вспоминая шамана – да, тот бы сейчас ему наговорил с три короба или даже и больше. Но тут он вспоминает странные слова Соснового Корня, «пропал наш шаман», и тревога опять возвращается. А куда же девался шаман? Что ещё и это значит? Неужто и шаман отправился с женщинами по орехи? Режущий Бивень вдруг улыбается. Старик Еохор, помнится, интересовался одной девочкой, розовощёкой Маковым Лепестком. Отправилась ли та по орехи? И если отправилась, то, может быть, и шаман тогда за ней следом?.. Режущий Бивень продолжает улыбаться. Слишком уж невероятное он тут навыдумывал. Однако кто знает?.. Кто знает?

На лесном берегу вошёл в воду медведь. Поплыл. Интересно, – думает Режущий Бивень, – ведь он ещё помнит, когда он был совсем маленьким, на лесном берегу не было леса, а только кусты да редкие дуплистые деревья. Лес вырос вместе с ним, они ровесники. Значит, лес должен ему помогать. Наверное, должен. Но, как он ни вслушивается, никаких звуков нет, ничего. Только туман. И его мысли опять виляют куда-то в сторону. Когда-то на лесном берегу была тоже привычная степь, старики об этом рассказывали, что так было во времена их дедов. И по необъятной степи бродили мамонты, повсюду бродили зимой, а летом оставались на одном месте. А теперь остался только Мудрый Лоб с детёнышем и почему-то вспомнился Режущему Бивню. Охотник представил, как тому одиноко, и его сердце сочувственно сжалось. Но, может быть, дух одинокого мамонта, устав от тоски, призовёт братьев из далёкой тундры или из настоящей степи, из такой, какой она была раньше, до перемен. Может быть. Но ведь может быть и по-другому. Скорее всего. Когда у Режущего Бивня будет уже внук, лес, наверное, полностью вырастет и на степной стороне. И тогда племя уйдёт вслед за степными зверями на восход солнца. Или останется жить в лесу, подобно лесным людям. В лесу не будет мамонтов, потому что их длинная шерсть путается в ветвях. Но ведь плохо без мамонтов. Плохо.

Но плохо Режущему Бивню сейчас по-всякому. Опять подскочила тревога, вспомнился сон. Даже больно думать об этом. В самом деле, виски будто сдавливает колодками, больно его голове, очень больно. «Не порождай боль, Режущий Бивень, не порождай боль», - шепчет он сам себе. И вроде становится легче.

Туман стал редеть, над головой проклюнулось небо, а по правую руку прояснилась тёмная стена. Режущий Бивень взял ближе к лесному берегу. Правильно говорил Крепкий Дуб – даже утренних птиц не слыхать. Но вот вышел лось с огромными рогами, поедатель мухоморов. Эх, Режущий Бивень сам бы сейчас съел мухомор. Чтобы всё отпустило. Чтобы стало легко в голове и зашумело приятно... Но не шумит. Однако лоси ещё любят молодые побеги ивы. Он тоже любит свою Иву, и… не хочет ли лось хоть что-нибудь подсказать? Лось вошёл в воду, глядит в уплывающий кверху туман, принюхивается. Режущий Бивень замер в своей долблёнке, положил весло. Сейчас течение поднесёт его поближе, и он сможет достать копьём бурый бок рогача. Вот только ему не нужно мясо, он вовсе не охотится. Нет, он ищет жену. И пока безуспешно. Лось ему не поможет. Лось, так и не заметив наблюдателя, пошёл на глубину и проплыл прямо перед лодкой. Надоело цепляться рогами за ветки, плывёт в гости к степным львам накануне осенних боёв. Режущий Бивень даже доволен: пускай плывёт, у людей хватит копий и для лося.

Теперь он отвлёкся в своих думах на лосей. Интересно у них. Не только лоси бьются за лосих, но бывает и наоборот. Когда сами лосихи бьются за рогача. Тот выроет копытом ямку, помочится туда, а все лосихи хотят покрыть эту ямку и вываляться в смачном запахе рогача. У людей такого нет. Ни у кого такого нет. Зато у людей есть оргии.

Пара голодных чёрных бакланов с криком проносится над самой водой, дубася крыльями по её глади. Оглушённая рыбина оказывается в клюве баклана, рыболов поднимается вверх со своею добычей – и тут же его атакует белохвостый орлан. Пойманный бакланом голавль падает обратно в воду, но орлан подбирает его на лету, одним взмахом лапы. Баклану придётся охотиться снова. Орлан с добытой едой удаляется влево, летит точно на закат, и это не очень хороший знак. Режущий Бивень опять успевает расстроиться – и орлан, будто внемля человеческим страхам, разворачивается в воздухе и летит теперь в правильном направлении. Забавный шутник.

Река делает поворот. Течение совсем замедлилось, необходимо грести. Туман рассеялся, уже отчётливо видны оба берега, и сейчас за поворотом Режущий Бивень увидит плоты женщин, подплывёт под их насмешливыми взглядами и спросит у Чёрной Ивы: «Как дела?» Вот сейчас… Вот ещё чуть-чуть.

Но за поворотом на воде не видно никаких плотов. И на берегу не заметно следов орешниц, хотя Режущий Бивень подплыл вплотную и тщательно изучает прибрежную растительность. Ни одной сломанной ветки, ни пучка примятой травы. След рыси. Приходила на водопой… Нет, уплыла на другой берег – и Режущий Бивень впервые задумывается: почему все звери плывут на степной берег? Что такого страшного в лесу, что их гонит?..

Тишина. Закаркала ворона. Лесная ворона каркает по-другому, Режущий Бивень не может понять её речь. Она кого-то увидела, но того, кто ей не опасен. Может быть, женщин с орехами, может быть…

Он перестаёт грести и напряжённо всматривается в прибрежные заросли. Нет, женщин там нет. Но кто-то всё же есть. Смутное беспокойство вдруг холодит грудь, он делает несколько гребков подальше от берега – и, кажется, правильно. Из зарослей появляется лесной человек. Его лицо раскрашено боевыми полосами, красными вдоль и чёрными поперёк. Здесь нечего делать лесному племени, на веку Режущего Бивня этот берег был необитаем, хотя все знали, что глубоко в лесах охотятся лесные люди. Значит, они пришли сюда вслед за лесом. Но… Но… У Режущего Бивня вдруг возникает стойкое ощущение, будто он где-то видел уже этого человека. Как будто они знакомы. Но как такое может быть? Режущий Бивень не знает намерений чужака, но ему интересно, он поражён, он делает гребок навстречу, он вроде бы собирается выйти на берег, ведь никогда на его памяти степные люди не встречались с лесными людьми, а теперь встретятся. Однако Режущий Бивень не сильно гребёт, не торопится. А чуть дальше расстояния броска стал и вовсе замедлять веслом свою лодку. Ведь лицо лесняка раскрашено по-боевому, в этом нет сомнений. И много тревожного произошло, женщины пропали, а лесняк наверняка что-то знает про женщин, про Чёрную Иву. Выведать как-то нужно.