Бурый Лис поднимается. Он закончил своё повествование. Режущий Бивень не очень-то верит ему, не понял он этой сказки, но когда старейшина встал, Режущий Бивень из вежливости тоже встал. Бурый Лис попробовал было заглянуть ему в глаза, но он увернулся. Хватит с него Еохора. Тот вечно зрачки разглядывает.

– Режущий Бивень не верит преданию? – удивляется старейшина. – Или слишком сильно хочет перемен?.. Тогда ему надо с шаманом беседовать.

«Нет, только не это», – испуганно думает Режущий Бивень. Хватит шамана. Достаточно! Но ему нужно как-то совладать с собой, как-то успокоиться. Надо последнее слово сказать, потому что Бурый Лис сейчас уйдёт.

– Чем же всё кончилось, Бурый Лис? Мор закончился?

Бурый Лис чуть-чуть улыбается в бороду:

– Мор закончился. Люди выжили. Потому что их старики сохранились. Люди просили предков о помощи. И тогда в степь пришли гиены. С тех пор тут и остаются.

– Гиены? – удивляется Режущий Бивень. – Раньше их не было?

– Конечно не было. Они и сейчас на зиму уходят в свои прежние места.

Да, так. Это Режущий Бивень знает. Гиены пришли и поели все трупы. Мор прекратился. Понятно. И теперь есть запрет убивать стариков и вожаков. Красивая сказка. Старую Мамонтиху они ведь убили, и старика, и вожака, никто и не вспомнил про глупый запрет. Красивая сказка.

– Бурому Лису пора идти, – вместо прощания произносит старейшина. Он ещё немного ждёт чего-то, а потом поворачивается и молча уходит.

Режущий Бивень так занят своими думами, что даже забыл поблагодарить.

****

Чёрная Ива странно очнулась. Она сидит под деревцем, прислонилась, кусты позади, впереди степной простор и вдалеке видны чумы стойбища. Вот это и странно. Она не верит своим глазам. Последнее, что она помнит, поломанные кусты, дохлая гиена с вывернутыми лапами, ворожащая Игривая Оленуха. Где это всё? Как она выбралась?

Чёрная Ива медленно поворачивает голову, осматривается по сторонам, потом пристально разглядывает стену зарослей справа от неё. Никакой подсказки. Но как же она смогла выбраться из этих дебрей?..

В одном месте вроде бы вздрогнул куст, а у Чёрной Ивы вздрогнуло в груди. Показалось, что за нею наблюдают. Но кто? Однако ей некогда рассуждать. Она поднимается на ноги и спешит прочь.

У неё раскалывается голова. Ей так плохо, Чёрная Ива даже боится, не ушла ли от страха душа. Вдруг как ушла да и не успела вернуться, не нашла её там, в кустах – и она теперь без души. Тогда что? Тогда всё… Она боится думать о произошедшем, но ни о чём другом думать не может. Игривая Оленуха – колдунья! Её лучшая подруга. Как она теперь взглянет той в глаза? А если та догадается, что её тайна раскрыта? Страшно Чёрной Иве. Очень страшно. И жутко болит голова. Словно оттуда всё высосали, а взамен вдули боль. Слишком много той боли. Кажется, даже сейчас стошнит.

Чёрную Иву тошнит. Но потом становится легче. Главное, не вспоминать про гиену, не представлять вновь эти вывернутые лапы, про Игривую Оленуху тоже лучше не вспоминать. Просто идти. Тогда ноги сами несут, а в голове пустота. Что-то звенит – ну и пусть.

На окраине стойбища поджидает Сквалыга. Эта сегодня сама улыбка. О, как бы Чёрной Иве хотелось проскользнуть серой мышкой прямо в свой чум, но ничего не получится. Сквалыга уже спешит навстречу, как ни отводи глаза, мимо пройти не позволит.

– Совсем разворошенная Чёрная Ива. Как пчелиное жилище, когда там медведь покопался, - хохочет, Сквалыга хохочет, в любой другой раз Чёрная Ива безмерно бы удивилась подобной редкости, но теперь она думает о другом, теперь она опасается, как бы её опять не стошнило на глазах у Сквалыги. Только не это…

– И где же была Чёрная Ива? Что видела? Выследила Игривую Оленуху? Или мальчика?

Какого такого мальчика, Чёрная Ива, оказывается, способна ещё удивляться, что за мальчик нужен Сквалыге, о чём та говорит?

Сквалыга пристально смотрит на Чёрную Иву. Перестала смеяться. Заметила.

– У Чёрной Ивы как будто душа сбежала. Может, к шаману её отвести?

Чёрная Ива сжалась в комок. Не надо к шаману. Только не это. Она пробует улыбнуться, хочет сказать ровным голосом, как ни в чём не бывало:

– Заблудилась в кустах.

Сквалыга склонила голову вправо, посмотрела на Чёрную Иву оттуда, потом склонила голову влево и опять посмотрела, со всех сторон хочет видеть, догадывается, что-то прячет Чёрная Ива, догадывается, шаг назад сделала, поглядела оттуда, сейчас сзади зайдёт, на волосы поглядит и на спину…

– Сквалыга сама как шаманка. Что ищет?

Усмехнулась Сквалыга. Неровные зубы какие. Нельзя ей смеяться и улыбаться нельзя – а вот улыбается.

– Как можно заблудиться в кустах? Разве Чёрная Ива – детёныш? Детёныш, и тот не заблудится.

Ну да, права, конечно, Сквалыга, не проведёшь. Кажется, у Чёрной Ивы трясётся голос:

– Гиену увидела. Испугалась. Побежала… Заблудилась.

Не верит Сквалыга. Выкатила глазищи.

– Ги-е-ну? Одну гиену? Или целую свору?

– Одну, - бормочет Чёрная Ива, одной ей хватило, если б только Сквалыга знала про вывернутые лапы, если б могла представить… Чёрная Ива схватилась за горло, поглубже вдохнула, задержала дыхание… Пронесло. Но Сквалыга, конечно, заметила, совсем недоверчиво глядит:

– Да что же такое случилось с Чёрной Ивой на самом деле? Почему не расскажет?

– Уже рассказала… До смерти перепугалась гиены, - голос теперь такой слабый, будто взаправду до смерти перепугалась, но так ведь и было, и Сквалыге, похоже, придётся поверить.

– Значит, Игривую Оленуху не выследила?

Чёрная Ива мотает головой. Говорить уже нету сил.

– Ну ладно. У той у самой тогда спросим.

Теперь уже Чёрная Ива выкатила глаза. Даже руки подняла перед собой, перед грудью.

– Не надо, Сквалыга, не спрашивай.

– Но почему?

– Не надо, - Чёрная Ива мотает головой и, кажется, её испуг передаётся подруге. У Сквалыги меняется лицо: брови сдвинулись, глаза хмурятся, щёки вытянулись.

– Дурной сон давеча снился, - говорит вдруг Сквалыга. – Нас всех касается… Очень дурной.

Но Чёрной Иве сейчас не до снов. Как бы ей так незаметно уйти, как бы забраться в свой чум, как бы…

– Видела твоего Режущего Бивня. Со старейшиной беседовал, с Бурым Лисом. Очень озабоченное лицо было у Режущего Бивня. Как будто всем дурные сны снятся…

Но Чёрной Иве и это не интересно, даже и это, почему Сквалыга не понимает её, почему не отпустит.

– А в тех кустах ещё видела, знаешь, кого… («Львиного Хвоста», - само собой как-то мелькнуло у Чёрной Ивы, мелькнуло и истаяло без следа)… Соснового Корня…

Вот уж совсем-совсем Чёрной Иве нет дела до Соснового Корня, ну просто ни капельки, ни малейшей. Но, наконец, сообразила Сквалыга:

– Ладно, подруга. Ничего тебя не интересует. Потом поговорим, когда лучше станет, - Сквалыга грустно вздохнула, вот это уже привычно, такая Сквалыга как раз настоящая, для такой у Чёрной Ивы есть ещё несколько слов, самых важных:

– Пускай Сквалыга остерегается Игривой Оленухи. Пускай ничего ей не говорит. Тут дело не чистое.

Сквалыга вся замерла, ждёт – не дождётся. Чёрная Ива пошла уже. Ноги едва не заплетаются. Но ей всё равно. Пусть будет что будет. Добраться до своего чума и спать. Добраться – и спать.

– Чёрная Ива хоть знает, куда идти? – Сквалыга догнала её, схватила за плечо. Разворачивает. – Там её чум.

Да, вправду там. А она куда шла? Не помнит уже Чёрная Ива.

– Завтра по ячмень идём. Чёрная Ива с нами пойдёт?

Кивает головой Чёрная Ива. Наверное, пойдёт. Только куда? В чум свой ей нужно. А где тот, где этот чум…

Сквалыга взяла под руку, сопровождает. Так лучше. Так легче идти. Но со стороны, может быть, смотрят. Такая больная вдруг Чёрная Ива. Невероятно. Но ей всё равно. Дошли, наконец, до её чума. Откинула полог, залезла. К счастью, нет её мужа, не надо ещё отвечать. Лишь бы Сквалыга того не позвала, лишь бы просто ушла… Чёрная Ива уже повалилась на лежанку, закрыла глаза – ужасно звенит голова, так больно и… она вдруг вспомнила, кто её вывел, она же видела сверху… Сосновый Корень её вывел, не Львиный Хвост, Сосновый Корень. Но не это ведь главное, нет, не это. Там, когда стало ей плохо, когда душа выскочила, там она видела мать. Мать на неё глядела. Мать сказала… – но Чёрная Ива не может того повторить, даже в мыслях не может. Нет!