Взгляд Рыжегривого становится пристальным. Сильная Лапа, как будто почувствовав, что она в центре внимания, томно встаёт и направляется вдоль кустов. Её хвост взметнулся вверх и призывно машет. Беззаботная морда Рыжегривого моментально меняется. Ноздри вытягиваются, раздуваются, верхняя губа оттянулась в смешной гримасе, чтобы туда попадал нежный запах; округлившиеся настороженные глаза неотступно следят за уходящей подругой. А та издаёт короткий рык: «Иди!»

Он, конечно, идёт. Забавно сморщив нос, жадно нюхает воздух там, где только что ступала Сильная Лапа, исследует примятую ею траву. Сильная Лапа уходит всё дальше. Лев не отстаёт.

В своих глазах лев хранит солнечный свет, а шкура львицы тоже горит как солнце, и взметнувшийся машущий хвост подобен громовой стреле, рассекающей небо и передразнивающей оглушительным грохотом львиный рык. Так они движутся, двое. И нет им дела ни до чего.

А в небе уже появился стервятник и кружится на одном месте. Туда же устремляются коршуны, вороны, сороки, галки – всё крылатое племя, кто питается мясом, все несутся туда. Лев тоже питается мясом, потому всегда знает, куда направляется крылатое племя, всегда за этим следит и сейчас, по привычке, краем глаза тоже видит и догадывается, какая большая пожива должна быть совсем недалеко. Но Сильная Лапа гораздо ближе, хвост её поднят, она удаляется – Рыжегривый не должен отстать.

Впереди в кустах слышится подозрительный треск. Но Сильная Лапа никак не реагирует, а идущий следом Рыжегривый видит только её поигрывающий хвост.

Но треск всё сильнее, хруст сломанных веток. Так ведут себя мамонты. Рыжегривый всё же воротит морду в сторону надоедливых звуков и бегло приглядывается.

Детёныш мамонта застрял в кустарнике. Взрослых мамонтов рядом нет. Превосходное мясо само просится в рот.

Желудок голодного льва начинает интенсивно работать. Слюна пошла к горлу, глаза загорелись. Убить такого детёныша не составит труда, такой даже не может удрать, какой превосходный подарок… Но почему Сильная Лапа не подождёт?..

Сильная Лапа идёт не оглядываясь. Её призывный запах слабеет, и Рыжегривый тревожится. Он не может решить, что вкуснее: запах подруги или детёныш мамонта.

Детёныш тоже заметил льва, вернее, учуял. Забился сильнее, пытаясь вырваться из колючего плена, и этот бессильный шум как приманка, Рыжегривый не в силах уже устоять, двинулся к пленнику, примеряясь, с какой стороны лучше добраться,.. но далеко-далеко впереди снова рявкнула Сильная Лапа, недоумевая – и Рыжегривый замер на полпути.

Равновесие. Что-то стороннее возникает передо львом, вроде как-то вспомнилось. Вроде бы снился ему двуногий, и большой мамонт тоже снился, а они, двуногий и большой мамонт, связаны с маленьким мамонтом, а он,.. это так смутно, так не отчётливо… ему просто хочется есть, он даже приоткрыл пасть, но там, под верхней губой, ещё сохранился тот запах. Он должен догнать Сильную Лапу!

Детёныш затих, вытаращил глазёнки от ужаса, сейчас ноги подкосятся сами собой… Но Рыжегривый уже принял окончательное решение. Он покидает кусты и, покуда подруга ещё видна, ускоренным шагом бросается вслед.

Он, наконец, настигает её. Осторожно хватает лапой, притрагивается. Она по-прежнему идёт не оглядываясь, только замедлила шаг. Он стукает лапой по её задней ноге, но львица не откликается. И тогда лев нетерпеливо кладёт свою громадную лапу ей на спину, понуждая прилечь. Он садится на неё сзади, их тела соприкасаются в нужных местах, и свершается таинство. Сотрясаясь, лев лижет подругу и мяукает в наслаждении, будто львёнок. Огромный лев будто львёнок. Львица рокочет в ответ своим басом, предупреждая, потом вдруг резко оборачивает голову, сверкнули клыки – и довольный лев тут же с рёвом соскакивает. Хватит нежностей, дело сделано. Лев отходит назад, а львица уже катается по траве от восторга. Или просто катается. Рыжегривый задумчиво смотрит по сторонам. Будто бы хочет вспомнить про мамонта, про детёныша. Разве же хочет?.. Не хочет. Некогда. Львица ведь рядом. Его львица. Скоро они соединятся ещё раз, потом ещё и ещё, множество раз до позднего вечера. И ничего им не нужно из бескрайней степи, ни еда, ни питьё, ничего. Им достаточно друг друга.

Сверху следит за ними Белый Стервятник, покачиваясь на распростёртых крыльях. Он раздосадован, почему большой лев не сумел прикончить детёныша мамонта. Кто из клыкастых забредёт теперь в кусты? Все гиены сбежались к двуногим, там шныряют и прячутся, а в кустах ни одной нет. Только лев недалеко. И его подруга. Но от этих толку ещё меньше, чем от жадных гиен. Стервятник – умная птица. Ему даже отчасти жаль Рыжегривого. Молодой лев и неопытный. Ни одна толковая львица не станет рожать ему львят посередине зимы.

Так думает Белый Стервятник. Возможно, он прав. Но Рыжегривый опять покрыл самку, и его наслаждение не имеет границ. Миром правит любовь. Даже львы это знают. Не сомневаются двое.

****

Шкуру мамонта растянули на чистой траве, Режущий Бивень вбил по краям деревянные колышки, Чёрная Ива и вдова Крикливого Селезня соскребают со шкуры остатки мяса и жира, а также мездру, потом они промажут чистую шкуру смолой-живицей и станут отбивать для мягкости. Режущий Бивень тем временем надул огромный мочевой пузырь и подвесил для просушки. Получится прекрасный вместительный сосуд для воды. Но это ещё не всё. Режущий Бивень должен почистить целую гору сухожилий и с помощью женщин вытянуть жилы. Он протрёт их золой и скрутит в моток. Ремешки и бечёвки всегда пригодятся. Последнее, что останется сделать охотнику, это отсортировать пригодные кости и, если будет желание, разбить их на нужные куски, годные для различных инструментов. И тогда от гигантского мамонта останутся только скромные кучки отходов, которые тут же подчистят гиены, как только люди уйдут.

К полудню люди собираются возле костров. Торопиться больше некуда, теперь можно поесть до отвала. Огромные куски мяса шипят на раскалённых плоских камнях, брызгая соком, у людей давно текут слюнки. Самые нетерпеливые уже хватают полусырое лакомство и, не морщась, жуют. После них никто уже не может устоять, для каждого поджаривается отборный кусочек, животы вздуются у всех.

После обильной еды наевшиеся отходят подальше от дыма костров и валятся на спину. Двигаться больше нет сил, почему бы не поваляться на ласковом солнышке?

Режущий Бивень смотрит в небо. Стервятник кружит высоко-высоко, его еле узнать, но это он, его крылья. Пониже носится с сердитым клёкотом пара коршунов, не могут, бедолаги, спокойно глядеть на людское обжорство, когда собственные желудки пусты. Но каждому – своё. Когда люди уйдут отсюда, кое-что перепадёт и коршунам. Нечего так суетиться.

Режущему Бивню вспоминается ночной сон. Тревожный был сон. Оттого сейчас осталась тяжесть на душе, а не только в желудке. Приходил какой-то предок в белых-белых одеждах, как давешний лебедь. Как давешняя лебедь, которую убили лиса с Кривым Хребтом. Нехороший был сон. Что-то он предвещает дурное. Но трудно разгадать. Предок был весь белый: голова, волосы – весь. Грудь подпоясана сверкающим поясом, глаза блистают огнём, а в простёртой руке держит звёзды. Предок что-то изрекал, кажется, предлагал ему дунуть, но слова предка грохотали так нестерпимо, словно рушились горы. Режущий Бивень не вытерпел грохота – и проснулся. Ему надо бы знать, что всё это значит, но как теперь узнаешь? Не к шаману же вновь обращаться, - Режущий Бивень сразу морщится при одной только мысли об этом. Может, снова придёт белый предок, тогда он спросит его напрямую во сне. Куда ему дуть и зачем? Если получится спросить…

Далеко над лесом роятся тяжёлые облака. Пока ещё светлые и ленивые. Но за ночь они набрякнут чернотой. К утру погода изменится. Однако у людей достаточно мяса и тёплых шкур против любых облаков или туч.

Девушки, прихлопывая в ладоши, запели песню. О том, какое хорошее лето, и как люди ему благодарны. О том, что и осень будет хорошей, и люди тоже её поблагодарят. У девушек чистые голоса, наверное, они специально не ели много, готовились петь. Гудящий Рог, молодой охотник, дудит на камышовой дуде певуньям в лад. Мальчишки вскочили в круг и притопывают ногами, замужние женщины одна за другой присоединяются к поющим. Поёт и Чёрная Ива, Режущий Бивень даже слышит отдельно её высокий голос. Весь временный лагерь наполнился песней.