Что-то происходило. На закате вдали ревел чужой лев. Молодой и нахальный. Спесивый. На рассвете он ревел снова, теперь уже много ближе, все львицы хорошо слышали этот рёв, все взволновались – но что они могли сделать… Устроились отдыхать.
Сильная Лапа вернулась к кустам, к своему прежнему месту. Обнюхала спящего Детёныша, лизнула в пятнистый бок. Детёныш вздрогнул, нежно мяукнул – и не проснулся. Сладкий, наверное, снился сон. Лежащая рядом Прыткая приоткрыла один глаз, устало моргнула – и надо бы Сильной Лапе тоже повалиться на спину, на бок, не торчать на жаре, а спать дальше. Надо бы. Но Сильная Лапа осталась стоять.
Куда-то исчез Одноглазый, отец Детёныша, вожак львиц. Не отвечал на вызов соперника, не появлялся. Оттого и тревожилась Сильная Лапа, наверное, оттого. Наверное, всё уже ведала внутренним чутьём, как могут львы. Они здесь были втроём – Сильная Лапа, Прыткая, Куцая – но теперь им, наверное, надо искать остальных. Львицы перед родами отделяются от стаи и не ведут родившихся малышей к остальным. Потому что прошлогодние львята превратят малышей в живые игрушки и будут нещадно гонять. Малышам нужно немного окрепнуть перед таким испытанием. Потому их матери не спешат возвращаться. Но у Прыткой и Куцей нет больше маленьких львят, потому что убили быки, теперь эти львицы захотят вернуться к остальным – и Сильной Лапе, пожалуй, придётся направиться следом, вместе с Детёнышем, чтоб не остаться одной. Хотя ей не хочется возвращаться.
Но не слышно пока других львиц, потому спят безмятежно и Прыткая, и Куцая – а Сильной Лапе тревожно. Не может она улечься. Скоро проснутся сёстры. К вечеру непременно проснутся и направятся в полуденную сторону. Туда, где должна быть вся стая. Скоро направятся. И она тоже.
Львы не строят затейливых планов, никаких они планов как будто не строят, хотя превосходно умеют делать засады, окружать добычу и загонять, много что умеют безо всяких планов – и как-то так получилось у Сильной Лапы движение. Само собой получилось. Одно, первое, – а за ним последующие. Она вдруг повернулась согнутым в круг хвостом к солнцу и отправилась на охоту. Одна сама. Потому что так надо.
Она пересекла открытую местность с совсем низкой травой и уверенно направилась к краю болота. Там должны прохлаждаться в грязи быки или коровы с детёнышами, там она сможет выбрать добычу.
Она не ошиблась. Как только земля под лапами стала влажной и вязкой, тут же попались глубокие следы быка, совсем свежие. Наверное, он был за кустами, в осиновой рощице. Львица навострила свои круглые уши в нужную сторону – и тотчас услышала. Бык тёрся о тонкое дерево грязным боком, счищал клещей. Дерево сотрясалось.
Сильной Лапе не приходилось в одиночку охотиться на быка. Львы так не делают. Для быка нужна стая, хотя бы две львицы, когда они вместе. И даже для коровы. Но коровы Сильная Лапа ничуть не боялась, а сейчас она вдруг перестала бояться быка. Он не видел её, не глянул открыто в глаза, не наставил рога, ничем не напомнил, что бык. Он вёл себя как добыча, у которой глаза по бокам, а у охотника – прямо, оба глаза охотницы впились туда, где тёрлась добыча, оба глаза, и оба уха, и обе ноздри. Бесшумно подкралась львица. Не хлюпнула грязь, не зашуршала трава, не хрустнула веточка. Подобрались под живот могучие лапы, оттолкнулись от мягкой земли, вспрыгнули на опешившего быка. Никак не ожидал он такой наглости, совсем растерялся, пустился в бегство со львицей на спине – и проиграл. Нельзя бежать. Не туда попали копыта, тут же увязли, заплелись одно за другое – пошатнулось болото, скакнуло, а бык вдруг повалился. Неожиданно повалился. Нельзя ему было валиться. Никак нельзя. Львица тут же перескочила и зажала в своей пасти бычью морду. Крепко зажала, что было сил, навалилась сверху всем телом так, что самой даже стало трудно дышать, еле-еле дышала. Но у львов широкие ноздри, специальные ноздри, как раз для этого, для подобных захватов; у быков не такие широкие. Бычьи ноздри и рот оказались внутри чужой пасти, для быка внезапно закончился воздух и не стало жизненной силы. Закатились глаза, оледенели. Сбежала душа, не на что было ей больше смотреть. Очень быстро сбежала. Сильная Лапа не успела даже заметить. Держала челюсти на замке, долго держала, будто склеились они, будто срослись в поцелуе смерти на бычьей морде, на бычьем мясе уже. Но у львов и у львиц помимо зубов есть ещё длинные усы. Усы неприметно касались глотки быка и подсказали, что тот больше не дышит. Уже не дышит. А Сильная Лапа всё ещё ждала. Но, наконец, разжала хватку, поднялась, отошла. Гордо рыкнула, призывая Детёныша и остальных, Прыткую и Куцую, чтобы те знали, что большая добыча совсем в другой стороне, не там, где их стая. Большая добыча, много еды. Но никто не отозвался на её короткий рык.
Сильная Лапа нагнула морду к самой земле, чтобы рёв покатился как можно дальше, и протяжно зарычала. На такой рёв отозвались болотные птахи, заголосили в тревоге – поздно было им голосить. Бык уже лежал мёртвый, не было больше быка. Птахи, наверное, поняли сами, что поздно, поголосили и успокоились. Всё же какое-то беспокойство осталось висеть над кустами, что-то почудилось львице в полуденном мареве, что-то совсем не такое, чего она ожидала. Она вновь зарычала, на всякий случай, чтоб упредить то тревожное. Болотные птахи опять заголосили, но уже не так дружно, и быстро умолкли. А тревога осталась.
Сильная Лапа не робкого десятка, главная львица в своём прайде. Некого ей опасаться. Вернулась к добыче, распорола живот, полезла в кишки. Вроде бы снова птахи заголосили, возмутились, наверное – Сильная Лапа подняла голову, поглядела. Не слышно было гиен и стервятников в небе не видно. В воздухе пахло разорванным брюхом быка, вкусными внутренностями – львица не долго колебалась. Вернулась к еде.
Теперь уже птахи молчали. Он неожиданно появился из-за кустов и так решительно направился к её добыче, что Сильная Лапа оторопела. Отпрыгнула в сторону. Даже не рявкнула.
Это был он. Тот, который рычал на закате и который рычал на восходе. Тот, который прогнал Одноглазого. Молодой и наглый. Рыжегривый.
Всё же нервничал молодой лев. Не стал много есть, хотя сразу было видно, что голоден, бока впалые. Только имеются дела поважнее. Вспомнил о львице. Отошёл от еды и горделиво остановился – пускай рассмотрит. Рыжая грива уже как у взрослого, пышная, взора не оторвать, огромным в ней кажется лев, хотя это лишь волосяная накидка, как двуногие накидывают на свои плечи зимой. Но красиво. Величественно. Дрожь пробирает. Вот пасть приоткрыл, потянулся, клыки показал – настоящие, львиные. Силу видать. На спине и боках шкура гладкая, мышцы тугие. Прекрасный лев, не поспоришь с таким, хозяин – но Сильная Лапа вдруг оскалила зубы и бросилась на него в ложном выпаде. Рыжегривый молниеносно отскочил, но не зарычал. На его морде будто застыла улыбка. Шутка это, игра, если он победил старого льва, как может львица в нём сомневаться? Не может. Но львица снова бросилась в атаку, и на этот раз лев не смог так ловко отскочить, увязли передние лапы. Зато лапа львицы нашла свою цель – мотнул лев головой, дёрнулся от удара – и с широкого носа потекла струйкой кровь. Но опять промолчал Рыжегривый, не подал голоса. Играется львица, что ему с этой забавы, не такое видал… А Сильная Лапа сама испугалась, не ожидала, что лев так подставится, страшно ей стало от собственной дерзости, отскочила подальше. Лев тут же за ней: выпростал из грязи лапы, настиг в три прыжка. Львица, рыча, обернулась, готовая защищаться – лев сразу же замер, будто в болото лапами врос. Львица опять отбежала, но лев не стал преследовать. Вдруг вспомнил о еде. Степенно вернулся, разлёгся подле убоины. Послышался треск раздираемой шкуры, хруст костей, чавканье, все львы одинаковы, все так едят, и Одноглазый тоже так ел, не подпускал львиц, но Одноглазого Сильная Лапа почти не боялась – и этого тоже почти не боится. Её ведь добыча. Её!
Львица приблизилась. Лев будто не замечал, всё так же хрустел и чавкал. Сильная Лапа сделала новый шаг и ещё – но теперь лев заметил. Вдруг показал всю свою силу. Прямо взвился от ярости, распахнул окровавленную пасть и зарычал так, что даже кусты затряслись. Отпрыгнула львица, будто смерч подхватил. Не видать ей добычи. Никак. Сразу решила уйти. Сделала небольшой круг, оббежала вокруг льва, потом просто пошла привычным грузным шагом, подгибая передние лапы. Пошла туда, откуда утром пришла. Она не ожидала, что лев отправится за ней, но тот без раздумий бросил добычу и горделивой поступью направился за львицей. Прямо по её следам. На каждый отпечаток её лапы он накладывал свой отпечаток, намного больший – следы львицы просто исчезли, будто и не было её здесь никогда, только он, один только хозяин.
