Та часть подвала, которая располагалась за пределами импровизированной комнаты отдыха, была оборудована скромнее — серые бетонные стены, покрытый линолеумом пол, — и целиком забита бытовыми электроприборами, среди которых выделялся морозильник размером с жилище эскимосов. Рядом с этим монстром стоял старенький холодильник, напоминавший о том, что хозяева допотопного агрегата — родом из Ньюарка. Точно такой же холодильник стоял когда-то в одной из кухонь дома на четыре семьи, в котором я прожил почти всю жизнь: сначала с родителями, а затем, когда мать с отцом уехали в Аризону, — с дядей и тетей. Возможно, семейство Патимкин жило в те годы по соседству с нами. После Перл-Харбора холодильник переехал в Шорт-Хиллз, а «Раковины для кухни и ванной — Патимкин» пошли на войну: ни один из военных бараков не сдавался в эксплуатацию, прежде чем в казарменном отхожем месте не выстраивался взвод раковин от Патимкин.
Я открыл дверцу старого холодильника — тот не был пуст. Масло, яйца, селедку, имбирный лимонад, рыбные салаты в нем, конечно, уже не хранили — но все нутро холодильника было набито фруктами. Фруктами всех цветов и размеров, таивших под мякотью столь же разнообразные косточки. Полки ломились от слив-венгерок, алычи, чернослива, абрикосов, персиков, гроздьев белого, красного и черного винограда… И черешни. Она сыпалась через край картонок, оставляя на стенке холодильника красные пятна. А еще дыни — мускусные и белые мускатные. На верхней же полке красовались громадные поларбуза — с полоской вощеной бумаги, прилипшей к розовому лицу ягоды. Ну и семейка! Фрукты растут у них в холодильнике, а деревья плодоносят спорттоварами!
Я набрал полную пригоршню черешни, выбрал персик поаппетитнее и вонзил в него зубы по самую косточку.
— Ты лучше помой их, а то живот заболит!
За моей спиной, в облицованной сосной части подвала, стояла Джулия. Она была одета в свои бермуды и в свою водолазку, отличавшуюся от белой водолазки Бренды только тем, что, глядя на нее, можно было догадаться о том, чем предпочитает питаться Джулия.
— Что? — переспросил я, оборачиваясь.
— Они немытые, — произнесла Джулия таким тоном, словно прокладывала границу между мной и холодильником.
— Это ничего, — сказал я, запихнул персик в рот, косточку сунул в карман и отступил от холодильника — про делав все эти манипуляции за долю секунды. Что делать с черешней, я так и не решил.
— Я просто осматривал подвал… Джулия ничего не сказала в ответ.
— А куда улетает Рон? — спросил я, незаметно ссыпая черешню в карман, где у меня лежали ключи и мелочь.
— В Милуоки.
— Надолго?
— Повидаться с Гарриет. У них любовь.
Мы уставились друг на друга, и мне пришлось отвести взгляд.
— Гарриет? — переспросил я.
— Да.
Джулия смотрела так, словно хотела заглянуть мне за спину. Только сейчас я сообразил, что ей не видно моих рук, которые я прятал за спиной. Тогда я скрестил руки на груди, и, клянусь, она пыталась высмотреть, не прячу ли я что-нибудь в кулаке.
— Мы вновь уставились друг на дружку. Во взгляде ее была угроза.
Потом Джулия неожиданно предложила:
— Давай поиграем в настольный теннис?
— Давай, конечно! — обрадовался я, и в два прыжка очутился возле стола. — Подавай!
Джулия улыбнулась, и мы приступили к игре.
Мне нечего сказать в свое оправдание. Я начал выигрывать, и мне это понравилось.
— Можно я переиграю эту подачу? — спросила Джулия. — А то я поранила вчера палец, и он у меня заболел, когда я подавала…
— Нет, — отрезал я.
Победа была все ближе.
— Это нечестно, Нейл! У меня шнурок развязался. Можно, я…
— Нет.
Игра продолжалась. Я бился всерьез.
— Нейл, ты наклонился над столом. Это против правил!
— Я не наклонился, и это не против правил.
Я почувствовал, как мечутся черешни среди монет и ключей.
— Нейл, ты сбил меня со счета. У тебя девятнадцать, а у меня одиннадцать…
— У меня двадцать, а у тебя десять! — уточнил я. — Подавай!
Джулия подала, я ударил с лета, шарик просвистел над столом и улетел к холодильнику.
— Ты мошенничаешь! — завизжала Джулия. — Ты обманщик!
Подбородок у нее задрожал — словно на ее прелестную головку положили что-то тяжелое:
— Я ненавижу тебя! — завопила Джулия и швырнула ракетку через всю комнату. Та шмякнулась о дверцу бара и отлетела на пол как раз в то мгновение, когда послышался звук шуршащих по гравию колес.
— Игра еще не закончена, — напомнил я.
— Ты мошенничаешь! Ты хотел украсть фрукты! — закричала Джулия и убежала прочь, так и не дав мне до вести партию до победного конца.
В тот же вечер мы с Брендой впервые занимались любовью. Мы сидели на диване перед телевизором и молчали. Так прошло минут десять. Джулия давно уже спала, и хотя перед сном она долго плакала, мне никто ничего не сказал— так что я не знал, наябедничала ли Джулия про черешню, которую, кстати, я спустил в итоге в унитаз.
В доме было тихо, звук у телевизора мы убрали, и лишь серые картинки мерцали на экране в дальнем углу комнаты. Джулия забралась на диван с ногами, поджала их под себя и расправила юбку. Мы помолчали еще минут десять, потом Бренда ушла на кухню, а вернувшись, сказала, что вроде все уснули. Мы опять помолчали, наблюдая за тем, как безмолвные персонажи фильма безмолвно обедают в безмолвном ресторане.
Когда я начал расстегивать пуговицы на платье Бренды, она стала сопротивляться — хочется верить, что противилась она потому, что понимала, как она красива в этом платье. Она действительно выглядела в этом платье очень красиво, моя Бренда. Поэтому мы аккуратно сложили платье и сжали друг друга в объятиях. И вскоре Бренда отдалась мне с улыбкой на устах.
Что я чувствовал в тот момент? Это было так приятно, будто я-таки завоевал победное двадцать первое очко.
Вернувшись домой, я тут же схватил телефон и принялся набирать номер Бренды. Но тут из спальни появилась разбуженная мною тетушка.
— Кому это ты звонишь в такое время? Доктору?
— Нет.
— А кому? Что еще за звонки в час ночи?
— Тс-с-с…
— И он еще говорит мне «тс-с-с…» Звонит в час ночи, как будто у нас без того счетов мало, — пробурчала тетя и потащилась обратно в кровать, в которой уже несколько часов боролась со сном, дожидаясь, пока в замочной скважине не повернется мой ключ.
Мне ответила Бренда.
— Нейл, это ты?
— Да… — прошептал я в трубку. — Тебе не пришлось вставать с постели?
— Нет. Телефон рядом с кроватью.
— Понятно. Ну и как тебе в кровати?
— Хорошо. Ты тоже в постели?
— Ага, — солгал я, и, чтобы хоть как-то загладить вину, подтащил телефон поближе к своей спальне.
— Я лежу в постели с тобой, — сказала Бренда.
— Замечательно. А я — с тобой.
— Я опустила жалюзи, в комнате темно, и поэтому я тебя не вижу.
— Я тебя тоже.
— Это было прекрасно, Нейл.
— Да, любимая. Спи, родная. Я с тобой. — И мы повесили трубки, не прощаясь.
Утром, как и было условлено, я опять позвонил Бренде. Мне ее было очень плохо слышно. Я и себя-то еле слышал: тетя Глэдис и дядя Макс собирались на пикник, устраиваемый «Рабочим кружком», а тут вдруг выяснилось, что поставленный с вечера в холодильник пакет виноградного сока протек, образовав к утру целую лужу перед дверцей холодильника. Бренда еще нежилась в постели, и потому могла с некоторым успехом играть в придуманную нами игру, но мне пришлось опустить жалюзи всех моих ощущений, чтобы представить себя рядом с ней. Оставалось лишь надеяться на то, что наши ночи вдвоем и совместные пробуждения еще впереди. Так оно и вышло на самом деле.
