И так было почти всякий раз: неожиданные повороты в маршрутах, случайные встречи, вносившие свои поправки, непредвиденные остановки и т. д… И объяснить это не так уж трудно; у Миклухо-Маклая не было средств для снаряжения с о б с т в е н н о й экспедиции, ни от кого не зависимой, полностью подчиненной выработанным в кабинетной тиши задачам. Ему всякий раз приходилось приноравливаться к людям, вступая в договорные отношения с лицами, с которыми он подчас предпочел бы вообще не иметь никаких дел. Среди многочисленных героев великих путешествий, которым вечно не хватало средств, Миклухо-Маклай, должно быть, — самый необеспеченный: у него не было ничего, кроме долгов, и он не мог рассчитывать на то, что путешествия принесут ему хоть что-нибудь материальное.
Теперь, столетие спустя, изучая шаг за шагом дела Миклухо-Маклая путешественника, мы видим, как а организации им экспедиций проявлялись его могучий характер, целеустремленность, решимость все перенести ради высоких целей. Все свои экспедиции Миклухо-Маклай предпринимал в одиночку: у него не было ни сотрудников, ни помощников, единственное, кого он вынужден был привлекать, были командиры судов для плавания, носильщики и проводники для пеших экскурсий, слуги — при длительных высадках. Он обладал редким свойством — располагать к себе людей, от которых часто зависела судьба его планов. Напомним, как началась его новогвинейская экспедиция: молодой человек 23 лет, только что окончивший Иенский университет, без всяких связей в высоком обществе, совершенно без средств, незадолго до этого совершивший два не столь уж заметных путешествия — на Канарские острова (с группой немецких ученых) и на берега Красного моря (в одиночку), появляется в Петербурге, и здесь ему сравнительно быстро удается добиться одобрения программы научных путешествий по островам Тихого океана в Русском географическом обществе, которое — это все тогда знали — к далеким от границ России путешествиям не проявляло особенного интереса; мало того, автору проекта назначают пособие в 1500 рублей и обеспечивают возможность плавания к местам работы на корвете «Витязь». Командир и весь экипаж принимают горячее участие в устройстве его на берегу Новой Гвинеи, ему выделяют часть продуктов из запасов корабля, и командир оставляет ему шлюпку, его дом на мысе Гарагасси ограждают на всякий случай минным полем.
Этот человек с не бросающейся в глаза внешностью, небольшого роста, с тихим голосом, неизменно производил на окружающих сильное впечатление своей энергией, глубокой убежденностью в важности предпринимаемых им дел, полным отсутствием даже намека на корыстные интересы, на погоню за славой, успехом и прочими суетными вещами. Он умел как-то очень просто заставить поверить, что служит единственно одной науке, с которой он постоянно связывал служение на благо человечеству.
Его жизненная позиция вызывала уважение, и перед ним открывались двери правительственных учреждений, кабинетов ученых с мировыми именами, канцелярий деловых людей и даже дворцов местных правителей. Он умел почти всюду добиться хотя бы малой поддержки своих планов и доказать важность своих дел.
Миклухо-Маклай не любил громких слов, но, когда речь заходила о науке, он не боялся говорить или писать торжественно и даже с пафосом. "Если я ч т о делаю или ч т о говорю, то это е д и н с т в е н н о д л я н а у к и, т. е. для истины". "Единственная цель моей жизни п о л ь з а и у с п е х н а у к и и б л а г о ч е л о в е ч е с т в а".
Какой же науке служил Миклухо-Маклай?
В Иенском университете он учился на медицинском факультете, преимущественное внимание отдавая сравнительной анатомии и зоологии. Врачом он не стал, хотя медицинская подготовка пригодилась ему в годы пребывания на берегу Новой Гвинеи. В первых экспедициях он занимался главным образом зоологическими исследованиями морской фауны и даже получил некоторую известность работами в области анатомии губок.
Но уже программа тихоокеанской экспедиции представляет нам Миклухо-Маклая совершенно в особом свете, не как специалиста в одной научной сфере, но как ученого чрезвычайно разносторонних интересов, обширных познаний и того, что в наше время называется комплексным подходом.
Программа предусматривала обширные зоологические исследования — с особенным вниманием к низшим формам животных: "…Проследить изменение и зависимость животных организмов от различных внешних факторов, а потом анатомия и история развития этих организмов".
Другой раздел программы относился к физической географии и метеорологии: предусматривались обследования и нанесение на карту новых или малоизученных мест, наблюдения за температурой воздуха, воды, почвы, за давлением, испарениями, ветрами и т. п.
Наиболее важная часть программы посвящалась антропологии и этнографии, то есть наукам о человеке — о его физической природе, расовых особенностях и различиях и о формировании, истории, образе жизни и культуре этнических общностей (народов).
Таким образом, в экспедиции Миклухо-Маклай должен был работать одновременно как натуралист, географ, антрополог и этнограф — ведь намеченную программу предстояло выполнять ему одному!
В истории путешествий и экспедиционных исследований такое встречалось нечасто.
Готовя программу, молодой исследователь обратился за содействием к ряду известных европейских ученых — писал им, ездил в некоторые страны для бесед с ними. К Миклухо-Маклаю отнеслись с полной серьезностью и пониманием — он получил от крупнейших специалистов и необходимые вопросы, и ценные советы. Многие месяцы провел он в музеях крупных европейских городов, штудировал научную литературу, перечитал массу книг и статей, относящихся к Океании и ее населению, особенно внимательно изучая отчеты и рассказы участников прежних экспедиций.
Теперь станет понятным, что в ноябре 1870 года на борт «Витязя» взошел молодой ученый, вооруженный обширными специальными познаниями в различных областях современной ему науки, хорошо подготовленный к разнообразной и сложной исследовательской работе, с глубоким убеждением в громадной общественной значимости начатого им дела и с твердо выработанными жизненными принципами, которым он был намерен никогда не изменять.
Миклухо-Маклаю шел 25-й год.
Попробуем высветить в его жизни, предшествовавшей этому поворотному событию, те моменты, которые можно было бы считать определяющими в формировании его личности.
Он вступает в сознательную пору жизни в начале 60-х годов, когда в России ширится освободительное движение и могучие демократические силы ведут борьбу с самодержавием. Подобно многим своим сверстникам, гимназист Миклуха (в эту пору второй части фамилии у него еще нет) тайно читает Герцена, увлекается Писаревым, участвует в уличных выступлениях петербургских студентов и даже оказывается однажды в массе арестованных в Петропавловской крепости. Исключенный из гимназии (по причинам, истинный характер которых пока не выяснен), он поступает вольнослушателем на физико-математический факультет Петербургского университета, откуда очень скоро его тоже исключают (видимо, за участие в сходках).
1864–1868 годы — Германия, университеты Гейдельбергский, Лейпцигский, наконец — Иенский. Упорные занятия естественными науками, языками, и одновременно — в новой обстановке — живая общественная активность, чтение Чернышевского, французского социалиста-утописта Сен-Симона, конечно же, Писарева… Квартира его в Лейпциге была чем-то вроде центра сборищ эмигрантов — русских, польских, здесь шли споры, перенесенные из демократических кружков России. В мае 1864 года мать сообщает ему о приговоре над Чернышевским. Судя по следующему ее письму, Николай Николаевич был намерен послать ссыльному революционеру деньги и просил его портрет. Кстати, о деньгах: в Германии он форменным образом бедствовал. "Мой черный сюртук почти совсем разлезается; оказывается, что, зашивая какую-нибудь дыру, нитка крепче сукна, и зашивать — это увеличивать дыру".
Типичный студент-разночинец, он смотрит на мир глазами своих революционных учителей и в повседневном жизненном поведении старается следовать героям Чернышевского, в чем-то — Базарову. Самое замечательное, что усвоенные им принципы для него не мода, не кратковременное увлечение, а норма на всю жизнь. Вот строки из его писем: "Я всегда испытываю большую симпатию к бедным и тем, кто находится в плохих политических и социальных условиях; у меня большая симпатия к бедным и бесправным, чем к богатым и полноправным. В вопросе отношений между мужчинами и женщинами в мужчине вижу богатого и полноправного, а в женщине — бедную и бесправную" (неизвестной — 1865); "Я пишу тогда, когда хочу что-нибудь сказать или сообщить, — и пишу то, что мне надо, а не пустые фразы" (ей же); "Ты, может, еще помнишь мое правило: никого не с т е с н я т ь!" (сестре 1874); "Какая-либо зависимость, даже самая ничтожная, д л я м е н я… н е в ы н о с и м а" (другу — 1875); "Я бы не мог поступить и н а ч е, будучи связан с л о в о м" (П. П. Семенову — 1876); "Я не хочу стеснять твоего свободного выбора своей будущей деятельности н и к а к и м и советами. Человек всегда лучше всех других знает, что он может и что он хочет. Делать это наполовину никогда не годится, а если не сам выбрал свою деятельность, то выходит всегда полудеятельность" (брату Михаилу — 1883). Сохранился набросок "Несколько правил жизни Н. Н. М.-М.", составленный, видимо, довольно рано, где мы, в частности, читаем: "Твои права оканчиваются там, где начинаются права другого; Не делать другому того, что не желаешь, чтобы сделали тебе; Не обещай — раз обещав, старайся исполнить; Не берись за дело, не будучи уверенным, что его выполнишь; Раз начав работу, старайся ее кончить как можно лучше — не переделывай ее несколько раз. На следующей работе исправь все повторяющееся в первой…"
