Когда гребцы после рабочего дня шумной толпой направились к шалашам и скрылись в вечерней темени, Алена Горкуша, бригадир, оставалась еще на покосе. Несколько минут она стояла неподвижно, устало опираясь на грабли, прислушиваясь к постепенно удалявшимся голосам, потом выпрямилась, вскинула грабли на плечо и медленно пошла, но не вслед за гребцами, а в противоположную сторону, — через неубранные прокосы. Возле темных куп лозняка она остановилась.

Алена — в который раз за сегодняшний день! — обвела взглядом небо. Над головой низко шевелились тяжелые тучи. Правее, над черным изломанным контуром леса, зеленела большая, похожая на нескошенный луг, прогалины чистого неба с редкими звездами. Слева, на горизонте, несколько раз блеснули зарницы.

Тут, у кустов, кончались ряды скошенного сена, которые гребцы не успели убрать…

Если б не собирался дождь, Алена не тревожилась бы за эти ряды: нс велика беда — нс убрали сегодня, так уберут завтра, лишь бы только трава не намокла. Но все приметы предвещали дождь…

Вечер был душный. Хотя дневная жара уже спала, в воздухе еще ощущался зной…

С большим усилием заставила себя Алена оторваться от этих неубранных рядов сена и пойти следов; за всеми к шалашам. Когда она подошла к костру, возле него сидело только несколько человек. Они кончали ужинать. Все остальные уже разошлись.

Сучья на костре догорали, и теперь, то вспыхивая, то темнея, тлели багряные угольки. Алена нащупала позади себя сухую ветку, переломила ее о колено и бросила на угли.

"Как рано сегодня легли спать, — подумала Алена. — Видно, сильно намаялись за день". В другие дни чуть не до самого рассвета рассыпался отсюда по всему сенокосу молодой, неудержимый смех, протяжно н согласно разливались песни.

Пламя вспыхнуло и с треском весело побежало по сучьям. Тьма отступила от дуба, что стоял неподалеку; яркий свет озарил плотную, изрытую вкривь и вкось кору комля. В вышине засветилась густая листва.

Алена отодвинулась от отия. По ее лицу, задумчивому ги тревожному, по тонкой, слабой шее, по старенькой, с вылинявшими цветами кофточке пробегали светлые тени.

Была Алена с виду слабой, незаметной, и только руки у нее были сильные, большие, настоящие крестьянские руки.

Женщина, сготовившая ужин, налила н погнутую жестяную миску крупенику, подала Алене.

Вскоре у костра остались только Алена и Маланья, худощавая старая женщина, с острыми зеленоватыми глазками, с сердитым изломом бровей. Подсев к бригадиру, Маланья принялась расспрашивать о полевых работах. С того времени, как начали жать, большая часть колхозников уехала в поле. На лугу оставили Малаиыо и несколько молодых косцов и гребцов, тут они н дневали и ночевали. Вести из колхоза, до которого отсюда было семь километров, приносили люди, приезжавшие по тому или другому делу на покос. Алена приехала из колхоза только вчера — все первые дни жатвы она работала в поле, и Маланья теперь не давала ей покоя своими расспросами.

Наговорившись, Алена и Маланья встали.

Л1аланья сразу ушла в шалаш спать, Алена оставалась еще некоторое время возле.

погасшего косгра. Вечер был иоирежнему душным. Натруженные Аленины ноги ныли от усталости. "Жатва подоспела, а мы с сенокосом не управились, шевельнулась тревожная мысль, — Да ко всему еще дождь… Сено, как перец, сухое, аж трещит, а тут, чего доброго, намокнет все…"

Она выдернула с крыши шалаша клок травы, смяла — сено было таким же сухим, как и днем, роса не прихватила его.

Алена подумала: "Если б не спали люди, — хоть теперь убирай".

За лесом на черном горизонте несмело мигали зарницы.

Пригнувшись, Алена вошла в шалаш. Маланья уже спала, рядом с нею, широко раскинув руки, словно стремясь занять все свободное пространство, лежала Лизавета.

Алена отвела ее руку в сторону, прилегла рядом. Едва только закрыла глаза, сразу провалилась в забытье, будто не было ни забот, ни тревоги. Заснула так крепко, что казалось, до утра ничто не разбудит ее.

Но не прошло и получаса, как она в смятении проснулась, словно увидела тяжелый сон. Видно, тревожные мысли не оставляли се и во сне. Встала, вышла из шалаша, посмотрела на небо. "НеУжто так и не пройдет стороной?"

Небо попрежнсму было черно от туч. Невдалеке, на мгновение осветив кусты, сверкнула молния. Алена вернулась в шалаш.

Спала она теперь беспокойно, так что и сквозь сон слышала рокотанье далекого грома. Вскоре проснулась снова — почемуто ныло сердце. Воздух посвежел; тихий, но неспокойный и густой ветер шуршал сухими листьями над самой головой, на крыше шалаша. "Дождь скоро". - кольнула догадка.

Началось это все после полудня. Алене бросилось в глаза ~- па небосклоне, над темнозеленой стеной дубняка, выросли белые сказочные горы облаков. Они ярко сверкали в лучах солнца.

Как только кончили метать стог- у речки Турьи, Алена велела хлопцам разобрать грабли и отправиться на помощь женщинам, сгребавшим село в котгны. Солнце заметно клонилось к закату, а духота все не спадала. Парило так же, как и в полдень, — а может, даже и сильней. Рубашки намокли, как в дождь, и прилипали к спине.

Хлопцы отправились копнить. Их было семеро. Старшему — Грише Атрошко шел двадцать второй год. Он только прошлым летом вернулся из армии. Во время наступления на Штеттин осколками мины Гришу ранило в глаз и шею. Рану на шее залечили, — Гриша не раз с благодарностью вспоминал профессора, удачно сделавшего ему операцию в госпитале.

С глазом дело было хуже — попал туда осколочек чуть ли не с пылинку.

но глаз перестал видеть. А он ведь был сильным и красивым, Гриша Атрошко, с русым кудрявым чубом, с прямым смелым взглядом, — и обидно ему было, что лицо его навсегда изуродовано… Гриша казался его товарищам чуть ли не стариком, — Павлику Черняку, Сереже и другим, наверно, и по пятнадцати лет не было, но косили и они, потому что взрослых косцов не хватало, а тут самая страда и каждый человек на.

счету.

— Эй, вы, молодухи! Целый день тут топчетесь, а работы не видно!.. подойдя к женщинам, крикнул Гриша. Он ладонью пригладил и закинул назад свой непослушный чуб.

— На нас надеются, — подхватил самый молодой из хлопцев, Паплик Черняк.

— Гляньте, герой какой, — отозвалась Елизавета. — Что-то у нас таких, кажется, раньше не видно было… Откуда взялся?

А-а, это Павлик… Ну, да, — бровь колесом и мокро под носом…

Женщины засмеялись. Алена встала рядом с Маланьей и качала скатывать вал.

Она безучастно слушала добродушное подтрунивание хлопцев, Лизаветины насмешки над Павликом, время от времени поглядывала в сторону леса сверкающие горы лодымались все выше.

Из леса на покос, на сизые купы лоз, на стога стремительно и незаметно скользнула тень. Позже солнце еще раз пробилось было из-за туч, и луг, как громадное лесное озеро, засверкал в светлых лучах, но через несколько минут густая тень снова надвинулась, и солнце больше уже не показывалось.

Хотя солнце и скрылось, попрежнему парнло. Все вокруг дремало. Стояла такая тишина, что казалось, и травинка не шелохнется.

А тучи наползали. Одна прошла над самой головой, край ее прозрачно светился.

Небо разделилось — справа попрежнему синела чистая, глубокая лазурь, слева сгрудились тучи — темные, понурые, от них на землю падали косые тени.

Гребцы перестали переговариваться и молча скатывали вал за валом. Чем тяжелее опускался на землю сумрак, тем молчаливее становились люди, тем быстрее управлялись с граблями. Колхозники еще с полчаса гребли и копнили в темноте. Руки их словно прилипли к граблям.