Документы из Коллекции Сергея Н. Палеолога Гуверовского Архива войны, революции и мира Стэнфордского университета США позволяют по-новому взглянуть на положение русских молодых эмигрантов в Югославии после окончания Гражданской войны в России. Не только обычная для беженцев во всех странах ностальгия и тяготы адаптации в инокультурной среде, но и потеря смысла собственной жизни привела вчерашних молодых участников антибольшевистской борьбы к созданию нелегальной организации с многозначным названием "Клуб самоубийц".

Историк при работе в архивах должен быть готов к сюрпризам. Сколько бы ни было собрано документов по теме, может оказаться, что обнаружится документ, ставящий под сомнение окончательность тех выводов, к которым пришел в процессе долгой работы. Занимаясь уже около четверти века изучением истории российского зарубежья, я был склонен считать, что россияне, вырвавшиеся из-под тирании Совдепии в 1920-е годы, попали чуть ли не в идеальные условия "демократических стран". После тяжелых испытаний в период Гражданской войны и на фоне победившей "диктатуры пролетариата" их невзгоды беженcкой жизни не казались столь гибельными. Во всяком случае, не угрожал массовый голод, который охватил Поволжье и Украину. Их не лишили свободы передвижения, они могли вольно вы-сказывать свои взгляды, а главное, они не подверглись "красному террору".

Безусловно, каждая человеческая судьба уникальна. Мы знаем немало примеров вольготного существования отдельных индивидов, особенно из числа знаменитостей как в Советской России, так и в "белой эмиграции". В опубликованных и неопубликованных документах приводятся рассказы о перипетиях жизни достаточно известных людей, их личные размышления о происходящих событиях. Гораздо меньше нам известно о беженской жизни «рядовых» эмигрантов.

Одна из папок в Коллекции Сергея Н. Палеолога Архива Гуверовского института (РаleologueS. N. Box 11. Folder 25) содержит документы именно о жизни таких «рядовых» россиян из числа преподавателей и учащихся одного из трех кадетских[1] корпусов — Крымского — в Королевстве сербов, хорватов и словенцев. Коллекция Палеолога довольно большая (36 коробок), но не очень интересная. В основном идут однотипные канцелярские документы: официальные бумаги, бухгалтерские отчеты, переписка по поводу нищенского положения большинства русских беженцев. Это естественно, С. Н. Палеолог в 1920-е годы занимал должность Правительственного Уполномоченного по устройству русских беженцев в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (будущей Югославии). В воспоминаниях С. Н. Палеолога содержится информация о том, что его деятельность на данном посту вызывала резко негативную реакцию со стороны общественности разных политических взглядов своим крайним консерватизмом и чрезмерным бюрократизмом:

"Очевидно, благодаря тому, что в эмиграции я стоял около беженской власти, — писал Палеолог, — наша левая пресса за рубежом и большевистская в СССР всегда оказывала мне и моей деятельности нарочитое внимание. Это обстоятельство дало мне возможность до некоторой степени познать самого себя… По сообщению этих газет оказывается, что за последние 8 лет я 14 раз был уволен от должности, которую занимаю и теперь; 9 раз производились строжайшие расследования о моих злоупотреблениях по службе; 7 раз были обнаружены крупные растраты и хищения доверенных мне казенных денег; 5 раз ожидались скандальные судебные процессы с разоблачением всей моей вредной работы в эмиграции. Несколько раз появлялись в газетах большие статьи с сенсационным заголовком: "Конец Палеолога", в коих категорически заявлялось, что в ближайшие дни, в связи с обнаруженными моими преступными деяниями, я буду выслан из пределов гостеприимного Королевства сербов, хорватов и словенцев…"[2]

Подобная характеристика деятельности Палеолога позволяет представить этого чиновника и ту безупречную бюрократическую тщательность в делопроизводстве его подчиненных.

И вдруг среди этой горы канцелярских банальностей обнаруживается папка с выбивающимся из привычного ряда названием: "Клуб самоубийц". Оказалось, что за этими документами тянется целый шлейф архивных материалов. Хочется обратить внимание на то, что жизнь русской эмиграции в КСХС обычно рисуется в радужных тонах (нет отчуждения от родственного по религии и славянским корням местного населения, налажена научная жизнь, работают университеты для беженцев, легко найти работу), особенно на фоне положения русской диаспоры в Польше или Финляндии. Так, на Русском педагогическом съезде в Праге в апреле 1923 года Королевство СХС было названо "государством, щедро идущим навстречу русской эмиграции… Уже в первый год пребывания русских беженцев, то есть к 1 марта 1921 года, оно отпускало на дело русского образования 500000 динар, а к 1 марта 1923 года бюджет на это дело возрос до 2,5 миллионов динар".[3] Наверное, это была одна из самых гостеприимных стран для "белой эмиграции", хотя чрезвычайные обстоятельства беженского существования создавали немало проблем для руководства и рядовых жителей этой страны. Возможно, поэтому русским беженцам запрещалось изменение места жительства, даже в пределах крупных населенных пунктов.

Белград был вторым по численности центром русской эмиграции после Парижа. В Югославии были сосредоточены главным образом эмигранты из военного и служилого класса. Такой состав эмиграции, конечно, наложил отпечаток на характер ее политической мысли и деятельности. В Белграде не было центров русских политических организаций. Вся эмигрантская масса, соединившаяся в многочисленные общества, профессиональные союзы и организации взаимопомощи, по своему политическому настроению была весьма однообразна и могла быть подведена к программам националистов и октябристов дореволюционной России. В одном из интервью Палеолог предложил "провести существенное разграничение между двумя беженскими волнами, которые разбросали за границею остатки антибольшевистской России. Первая относится к 1917 году. Она вынесла за границу сторонников Керенского и добольшевистской революции, которые получили возможность спасти свою ставку, и поселились в гостиницах Парижа и Ниццы, где не перестают "делать большую политику", обеспеченные от нищеты и несчастий. Вторая состоялась в 1920 году. Она привела в Югославию людей, у которых не оставалось ничего другого, кроме той одежды, которую они носили на себе, и к которым вскоре присоединились беженцы из Крыма, еще более несчастные: эти испили чашу до дна".[4] Эмигрантская масса, за небольшим исключением, была настроена монархически и относилась негативно к соглашательской работе русских политических организаций Парижа и других центров Зарубежья.[5] Данные политические настроения всячески поддерживало руководство большинства эмигрантских организаций, вплоть до оказания материального воздействия на беженцев.

А материальное положение русских эмигрантов было тяжелым. В архивной коллекции сохранились сотни документов с мольбами о помощи, всевозможные свидетельства о тяготах беженской жизни. Так в письмах писателя Г. В. Алексеева,[6] совершившего "инспекторскую поездку по местам расселения русских беженцев в КСХС", мы неоднократно находим рассказы о трудностях существования русских эмигрантов.[7] Почти все русские в Югославии ("устроиться удалось только специалистам") были поставлены в финансовую зависимость от так называемых «разменов». Суть их состояла в обмене различных русских денег (начиная от царских и заканчивая казначейскими билетами всевозможных временных режимов на территории бывшей Российской империи периода Гражданской войны) на югославские динары. Так как послевоенная экономика самого молодого Королевства испытывала серьезные трудности, то было решено, что обмен будет производиться не одновременно, а по спискам беженских организаций постепенно, в размере 400 динар на человека в месяц. Этим Югославия"…дала возможность русским беженцам не только сводить концы с концами, но и пустить глубокие корни".[8] В одном из писем-отчетов писатель Г. В. Алексеев упоминает: "летом я, например, из размена ухитрился сшить себе брюки". Как и всегда в подобных случаях, бюрократическая регламентация привела к массе злоупотреблений. В коллекции Палеолога содержится немало удручающей переписки, показывающей «хитрости», на которые шли многие авантюристы из числа русских беженцев для улучшения материального положения. Так, русский консул в Дубровнике собрал списки для обмена, состоящие из "мертвых душ", а затем с полученными обманным путем деньгами скрылся. Один из действительных статских советников через подставных лиц смог получить обмен дважды на свою семью, выдав во второй раз ее за семью своего брата, пропавшего в годы гражданской войны в России. Подобные явления писатель Г. В. Алексеев называет "уродствами беженской жизни".[9]