Все же самое популярное животное — шимпанзе…
Все эти животные, считает Моррис, нравятся нам потому, что внешностью, повадками похожи на людей. И наоборот, из-за своей непохожести на них менее любимы птицы, змеи, рыбы…
Вот что говорит по. поводу рассуждений Аммендолы известный советский антрополог Яков Яковлевич Рогинский:
— Почему в названиях городов Европы, в фамилиях и именах европейцев нет обезьян, но часто присутствуют медведи? Да потому, что в Европе медведи есть, а обезьян нет. Что же касается других стран, то там дело пошло гораздо дальше названий городов и фамилий. В Древнем Египте плащеносный павиан гамадрил был священным животным, олицетворял бога Тота. В Индии был культ обезьяньего бога Ханумана, и глубокий религиозный интерес к обезьянам в этой стране общеизвестен. Барельефы, изображающие сотни обезьян, вооруженных палками, во главе с Хануманом, побеждающим злых демонов, украшают стены гигантского храма в Ангкоре в Кампучии.
Есть у Аммендолы и другие аргументы в подтверждение нашего родства с медведем:
«Отношение человека к собственности очень напоминает плотоядных животных. Обезьяна никогда не делает запасов: наевшись, она забрасывает остатки пищи и перестает их замечать. Человек же всегда старается накопить богатства больше, чем ему необходимо, а то, что он имеет, старается спрятать подальше, защитить от возможного посягательства со стороны других людей… Обезьяны, как и птицы, наделены чувством мелодии, они умеют различать тональность звука. Человек же, как и медведь, наделен чувством ритма, необходимым охотникам, нападающим из засады, — не очень ловким и быстрым, но отличающимся более высоким психическим развитием».
Тут уж комментарии и вовсе не требуются. Конечно, с происхождением человека дело обстоит сложнее, чем с химическими элементами: только прямой эксперимент способен окончательно подтвердить или опровергнуть теорию, но экспериментально воспроизвести эволюцию человека невозможно. Все же неисчислимое множество фактов из разных областей науки говорит о родственной близости человека и высших приматов. Например, уже в начале века ученым были известны многие десятки особенностей строения, общих для человека и современных человекообразных обезьян.
Ясно, что аргументы Аммендолы ничего не меняют в соотношении «за» и «против».
Неверно было бы считать, что невежественные, но с барабанным боем преподнесенные «учения» не находят сочувственного отклика и у нас. О той же «биологической трансмутации» наш журнал «Почвоведение» высказывался так:
«В качестве одного из возможных объяснений наблюдаемых в почве явлений может быть использована гипотеза Луи Керврана о ядерных превращениях химических элементов, идущих при малых энергиях при обязательном участии живых организмов… Кервран допускает, что живые организмы отличаются от мертвой природы тем, что в них действуют наряду с электромагнитными особые «биотические волны», скорость которых превышает скорость света, что и является условием осуществления внутриядерных реакций».
(«Всякая гипотеза имеет право на существование, — писал по поводу процитированной статьи академик В. И. Гольданской, — если мы имеем возможность оценить ее с фактами и цифрами в руках. Но в том, что мы читаем о «биологической трансмутации» и о «биотических волнах» быстрее света, нет никакой зацепки для серьезного разговора. Сторонники «биологической трансмутации» не располагают ничем, кроме слепой веры, и выдают желаемое за действительное».)
Наивно было бы также думать, что разные сногсшибательные теории возникают лишь где-то далеко — во Франции или в Италии. Встречаются они и у нас.
Некий профессор, доктор наук долгие годы доказывает, что человеческое тело по своей структуре подобно каучуку. Как-то он написал в одном из научно-популярных журналов:
«Структуры студня кремниевой кислоты или застудневшего сока натурального каучука в принципе не отличаются от структуры растительной (и животной) ткани. Разница состоит в том, что первую и вторую структуры химики получают искусственно и рассматривают как вещества, в которых, как одна огромная молекула, растет непрерывный… каркас, а последнюю структуру биологи изучают как… формацию, состоящую из массы отдельных… клеток…»
Вот так. Значит, дело не в том, что мышца ноги или руки отличается от куска каучука своим клеточным строением — чем вообще живое отличается от неживого, — а в том, что мышцу «изучают» биологи (выдумавшие живую клетку), а каучук «рассматривают» химики.
Но ведь в таком случае, скажете вы, можно, хорошенько взболтав в пробирке какие-нибудь вещества, получить путем химической реакции живые организмы. И, представьте себе, получают.
Мне довелось познакомиться с описанием опытов автора статьи: живые организмы — бактерии — возникали в керосине, нефти и даже в стерильной плазме крови.
Увы, в наше время большинство биологов считают, что, если перед опытом как следует мыть лабораторную посуду, вообще по-настоящему обеспечивать стерильность, ничего такого не произойдет…
Статья, отрицающая живую клетку, была соответствующим образом оценена в том же номере нашего журнала. Напротив, в «Эуропео» теории Керврана и Аммендолы представлены как крупнейшие научные достижения. Редакция не собирается от них отказываться.
Я позвонил в Милан редактору «Эуропео» Джулиано Ферриери (он же — автор сенсационных интервью). На мой вопрос, уверен ли он, что эти теории представляют интерес для настоящей науки, Ферриери ответил: «Безусловно».
Логика его рассуждений такова: мы в редакции, конечно, не специалисты, но Керврана и Аммендолу поддерживают крупнейшие ученые, ученые с мировым именем. У них много научных трудов, которые пользуются большим успехом.
«Эуропео», в частности, ссылается на авторитет лауреатов Нобелевской премии Луи де Бройля, Альберта Сент-Дьерди, Мэлвила Келвина, Лайнуса Полинга. Напрасно было бы, однако, искать в их публичных выступлениях какого-либо упоминания авторов «безумных» теорий.
На всякий случай я позвонил в Париж тогдашнему президенту Французской академии Пьеру Тарди. Он несколько раз переспросил имя Керврана, после чего ответил, что оно ему ни о чем не говорит.
Попросили мы также писателя Генриха Боровика, работавшего в ту пору в Соединенных Штатах (он нередко печатался тогда и в «Литературной газете»), проверить, действительно ли Кервран — член Национальной академии наук США (так он представляется в своих книгах). Выяснилось: никакого Керврана в списках академии не значится.
Нет этого имени ни в справочнике «Кто есть кто во Франции», ни в таком же американском справочнике, а они, как известно, включают все мало-мальски значительные имена…
А научных трудов у Керврана и Аммендо-лы действительно немало. В каталоге Ленинской библиотеки я насчитал, например, восемь библиографических карточек с именем Керврана. Из этих восьми книг пять посвящено тем самым «биологическим трансмутациям». Еще об одной книге на ту же тему, которой в каталоге не значится, сообщил мне Ферриери. Сам Кервран в письме, присланном нам в редакцию, уверяет даже, что одна или две из его книг переведены на русский язык. Никаких сведений об этих переводах мне, однако, разыскать не удалось.
Передо мной также книги Луиджи Аммендолы, присланные автором. На одной из них — «Человек — медведь или обезьяна?» — на передней стороне яркой суперобложки черным по белому оттиснуто, что автор — член Итальянской академии наук и «кандидат на Нобелевскую премию». В библиографическом указателе другой книги Аммендолы — «Очерки о происхождении человека» — двести семь названий его научных трудов на девяти страницах.
На Западе индустрия псевдосенсаций всегда была доходным бизнесом. Сегодня она спекулирует на том огромном интересе, который у миллионов людей вызывает наука.
По части внешнего эффекта псевдонаука обладает преимуществами перед наукой подлинной: она обязательно что-нибудь «опровергает», и эти ее «опровержения» понятней человеку непосвященному, чем настоящая «драма идей». Ясно ведь, что спор «клетка есть — клетки нет» или «элементы превращаются — нет, не превращаются» более доступен каждому, нежели, например, страсти, которые в свое время кипели среди физиков вокруг знаменитого принципа неопределенности…
