Но кроме этого есть образы, сцены из нашей жизни, которые действуют еще сильнее, чем слова. Когда я (Брент) был во втором классе, то однажды намочил штаны. Мы смотрели фильм, и мне было слишком неловко отвлекать класс, чтобы попросить разрешения выйти. Я терпел, сколько мог, но фильм был такой длинный. Под моей партой образовалась лужа. Униженный, опасающийся Стрел насмешек на школьном дворе, я попытался выдумать оправдание и заявил, что у меня разбился термос. Учитель отослал меня в комнату для малышей, чтобы я позвонил родителям и они привезли мне сухие штаны. Дома никого не оказалось. В момент настоящей нужды, когда я так отчаянно хотел, чтобы мне кто-то помог, я остался один. Что-то щелкнуло у меня внутри; в моей памяти остался образ, который хранил сообщение, что мне никогда больше нельзя попадать в беду, потому что никого не будет рядом, чтобы поднять меня, если я упаду. Когда я стал взрослым, то в основном мое стремление к совершенству шло от этого образа: никогда не попадай в ситуацию, где тебе будет что-то нужно.

Глубоко засевшие Стрелы искажают наше самовосприятие, пока не придет кто-то достаточно сильный, чтобы вытащить их и освободить нас от личин, которые мы надеваем в зависимости от окружающей обстановки, и не восстановит нашу подлинную индивидуальность. Без такой личности мы теряемся в наших маленьких историях, тревожно оглядываемся по сторонам, надеясь получить ключ к разгадке того, кем мы являемся на самом деле. Мы читаем отзывы других о нас как отчет о том, как идут наши дела. Родители часто предупреждают подростков, чтобы они не попадали под влияние большинства, но кто из нас сам не оказывался в той или иной степени жертвой стадного инстинкта? Мода служит наглядным доказательством того, что мы живем, прекрасно отдавая себе отчет в том, что наша жизнь проходит на глазах у других людей. Для этого мы и были созданы. Мы были сотворены, чтобы жить в обществе, а не в зале с зеркалами. Философ и писатель Габриель Марсель использует пример из повседневной жизни, чтобы показать, каким образом мы утверждаем свою самость:

Люк, мой двухлетний сынишка, нашел меня субботним утром возящимся в гараже. «Эй», — сказал он тоном не терпящим возражений. Он повернулся, и я пошел за ним в гостиную. «Сядь». Я сел, и мне стало очень любопытно, что же он будет делать дальше. «Смотри!» Он забрался на свою лошадку и начал скакать на ней с такой страстью, как ковбой, выполняющий какое-то опасное задание, которое сделает его героем. Что-то за окном привлекло мое внимание, и я выглянул во двор, это была большая ошибка. «Смотри на меня!» — потребовал он. Люк хотел того, чего хотим мы все, — сыграть свою роль, прожить свою жизнь на глазах у кого-то. В действительности он желал не просто быть замеченным. Он ждал, чтобы его похвалили, чтобы им восхищались, чтобы ему аплодировали — короче говоря, он жаждал славы.

Как может быть иначе? Мы созданы по образу Божьему. Или точнее, как отражение Троицы. Если мы действительно поймем эту прекрасную истину своим сердцем, то, возможно, это возродит нашу жизнь. Рассмотрим лишь два очевидных вывода, которые вытекают из этого факта. Во-первых, как мы разобрали в предыдущей главе, Троица — это общность, а значит, мы, по сути, сотворены для общения. «Мы созданы любовью, в любви и для любви», — написал психолог Джералд Мэй. Но это не все. Троица — это общность, чьи члены обретают свою индивидуальность друг в друге. Отец не был бы отцом, если бы Его не связывали особые отношения с Сыном и с нами. Он мог бы быть «Богом», «Иеговой», даже «Всемогущим», но никогда не был бы «Аввой, Отцом». Конечно, Сын не был бы сыном, если бы не существовал Отец. Благодаря Своим взаимоотношениям с другими членами Троицы, Иисус был и всегда будет Сыном Божьим. И как мой сын Люк, да и все дети, Он жаждет больше всего одобрения Отца. «Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира» (Ин. 17:24).

Индивидуальность не падает на нас с неба. К счастью или к несчастью, индивидуальность мы обретаем. Мы становимся самими собой, вступая в отношения с другими. Но что еще более важно, мы обретаем нашу индивидуальность благодаря нашему влиянию на этих других — благодаря тому, влияем ли мы на них и если да, то каким образом. Мы страстно хотим знать, меняем ли мы что-то в жизни других, нам необходимо знать, что мы важны, что наше присутствие нельзя заменить домашним животным, благосостоянием или даже другим человеком. Ужасное бремя принятого образа в том, что его надо постоянно поддерживать. Что случилось с Еленой троянской, когда ее бедра стали полнеть, а лицо покрываться морщинами? Вскакивала ли она каждое утро с постели, чтобы посмотреть на себя в зеркало, опасаясь, что уходящие годы оставят свой неизгладимый след и она станет менее привлекательной? Ее проблема — это и наша проблема: мы думаем, что должны делать что-нибудь, чтобы быть желанными. Если однажды мы обнаруживаем нечто, что привлекает к нам внимание, то вынуждены продолжать делать это или рискуем лишиться интереса окружающих к себе.

Так мы и живем со страхом, что нас не выберут, с бременем, что нужно играть те роли, в которых нас замечают, пообещав себе, что люди никогда не увидят нас такими, какие мы есть на самом деле. У нас постепенно вырабатывается образ самих себя, иногда отрицательный. Малыш перекрасил свой красный вагончик в серый той краской, которую отец оставил в банке после того, как покрасил забор. «Посмотри, что я сделал!» — говорит он в надежде получить одобрение за свой великолепный вклад в усовершенствование этого мира. Разгневанный отец стыдит его: «И что, по-твоему, ты натворил? Да ты просто все испортил». У ребенка формируется отношение к себе: все, что я делаю, — плохо; я порчу хорошие вещи, я скверный мальчик. И он берет на себя обязательство никогда не попадать в ситуации, в которых он мог бы испортить что-то. Спустя годы его коллеги удивляются, почему он отклонил привлекательное предложение сделать карьеру. Ответ заключен в его самовосприятии, которое он выработал, основываясь на впечатлении, произведенном им на самого важного человека в мире, и страхе оказаться когда-нибудь снова в подобной ситуации.

Маленькая девочка привлекала внимание своего отца лишь тогда, когда он хотел использовать ее для сексуальных извращений. «Я сексуально опасна, — заключает она. — Я грязная маленькая тварь». Она живет с чудовищным разладом в душе, причиной которого стала двойственность сексуальных домогательств. С одной стороны, ей нравится то внимание, которое ей оказывают. Она понимает, что была создана для близких отношений. Но с другой стороны, единственная близость, которую она когда-либо знала, — это насилие. Позже она становится влиятельным и компетентным лидером женского служения в церкви. Ее знают как неутомимую труженицу и преданную служительницу — но ни один мужчина не стал ей близок. Она осторожно избегает любых знаков внимания и поддерживает отношения лишь на официальном уровне. Она не может пойти на риск и стать сексуально привлекательной. Давным-давно она уяснила, что близость приводит к насилию, что ее сексуальность грязная, и поэтому она скрывает ее под маской христианского служения.

В последние тридцать лет я зарабатывал на жизнь сначала в качестве актера, а затем — публичного оратора. Эта роль возникла во втором классе, когда я влюбился в свою учительницу, миссис Макграт. Она была молодой, красивой и обращала на меня внимание, она заметила, что я могу хорошо говорить, стоя перед классом, поэтому она выбрала меня рассказчиком для школьной пьесы. Что-то во мне пришло в движение, в волнение. Я прекрасно справился с заданием, и все мамы плакали. «Ага! — заключило мое глупенькое сердечко. — Вот моя роль, вот так я получу признание!» И все тридцать лет я играл эту роль, редко показывая свое истинное лицо и поэтому так редко чувствуя себя по-настоящему живым и нужным кому-то. Вы не можете сблизиться с кем-то, нося маску.