— Ты сама хотела, чтобы я был необычным, — говорит Натан. Она сидит, слегка утомленная, и кутается в халатик — белый, словно сшитый из облаков. И надувает губки.

— Ты опять терроризируешь меня своей наукой. Думаешь, если кто-то проходит сквозь стены, так я стану на него молиться?

— Никто не проходил сквозь стены. То, что я сделал, это достижение, колоссальное достижение. Не понимаешь? Я же объяснял, что такое дезинтеграция, я рисковал…

— Он рисковал! Да я только об этом и слышу! Как ты будешь рисковать своей жизнью, какая это ужасная опасность — разложить свое тело на атомы, превратиться в невидимое облако и направить его сюда, на мой сотый этаж… А теперь ты снова сложил свои атомы вместе, и вот ты здесь, и раздражаешь меня своим унылым видом. Как же это низко с твоей стороны! Как же ты изощряешься, чтобы меня подчинить!

— Но я действительно рисковал, — стонет Натан. — Мне было ужасно больно…

— Но сейчас-то уже не больно?

Натан молчит. Он сидит на низенькой скамеечке и бесится от разочарования: перед ним его драгоценная Юлия, но он опять не понимает ее. Неужели она так ограниченна, так поверхностна? Неужели она, как и другие актрисы, реагирует только внешне, умеет лишь подражать и ничего больше? Почему она не понимает, что он действительно рисковал ради нее жизнью и что его эксперимент знаменует начало новой эпохи?

— Юлия, дорогая, — объясняет он терпеливо. — Сегодня после дезинтеграции мне удалось перенести живое существо сюда, к тебе и ради тебя. Да, это всего два километра, всего доли секунды на дезинтеграцию, а потом реинтеграцию здесь, у тебя в ванной. Но уже завтра я перенесусь на Марс или переправлю туда других, а послезавтра…

— Послезавтра! Да кто тебя будет слушать? А вдруг послезавтра у тебя вообще не получится?.. Нет, мне не нужны привидения и лгуны, не нужны шантажисты, не нужны каскадеры и прыгуны на Луну…

— Каким же я должен быть? — спрашивает Натан, почти успокоившись.

— Ты не должен быть непонятным и недосягаемым.

Он протягивает к ней руки — она его снова отталкивает.

— Юлия! — восклицает он. — Наконец-то мне все стало ясно! Я сделаю так, чтобы ты меня понимала лучше.

— Но тогда я стану другой, не такой, как сейчас. Разве тебе нужна другая?

Юлия смеется — ей весело, как на репетиции. Ей приятно, что великий ученый Натан Бронкс стоит перед ней на коленях.

Это уже совсем другая Юлия.

Головные боли исчезли, она уже не зачесывает так высоко свои волосы. Ее раздражает магнитный танталово-кремииевый гребень. «Проклятые механизмы!» — восклицает она при виде этого невинного инструмент. Зато никогда не говорит Натану, что он невыносим.

Она ежедневно приглашает его к себе, сама готовит еду и напитки, сама накрывает на стол, даже убрала из квартиры всех роботов.

— Проклятые механизмы! Это они разлучили нас! — восклицает она при виде рукотворных созданий, которые лежат в кладовке, задрав вверх многочисленные конечности. Они похожи на дохлых ежей.

Теперь она постоянно намекает на то, что, несмотря на определенные различия в характерах, пристрастиях и взглядах, они с Натаном могли бы быть вместе всегда. А почему бы и нет? Сна проводила бы с ним хоть 24 часа в сутки, лишь бы он позволил ей выступать в театре и кино, а время от времени уделять пару часов друзьям.

— Ведь это коллеги, — объясняет она. — Ты же знаешь, что такое коллеги. Они как очень нужные, но совершенно безразличные вещи. Их полезно иметь и приятно иногда пользоваться.

Натан внимательно наблюдает за ней. Он опасается, что все эти новые качества столь же поверхностны, как и прежде, что она все та же, непостоянная и изменчивая, таящая в себе угрозу для планов Натана. Казалось бы, ему следует ликовать, поскольку она хотя бы внешне другая, но он все время ощущает обман — сознательный или невольный. А главное — никак не забудет того, что случилось, прежде чем он заманил ее к себе.

Натан вспоминает: он связался с Большим Компьютером и попросил, чтобы тот управлял подготовкой дезинтегратора к новому эксперименту. И лишь тогда, хотя на себе уже и экспериментировал, осознал беспримерную бесчеловечность своего изобретения. Бесчеловечность, как ему показалось, таящуюся в самом техническом процессе.

Самому ему были настолько близки различные изобретаемые устройства, что он чувствовал себя как бы колесиком в каждой созданной машине, ее неотъемлемой частью. В этом чувстве общности со своими конструкциями скрывалась безмерная скромность творца, которою он гордился. И вдруг его потрясло, что опыт должен состояться на ином, отличном от него существе, вовсе не ощущающим себя колесиком механизма. А ведь приборы прежде всего полностью убьют тело, разрушат естественную человеческую структуру…

Он сказал, что жаждет показать ей свою лабораторию и для этого приглашает ее к себе. Это была гнусность, которой Натан Бронкс никогда себе не простит, заноза, на всю жизнь застрявшая в психике.

А Юлия сидит себе и с теплой улыбкой, будто хочет его приласкать, говорит:

— Хорошо, я согласна, только скажи, разве ты, после всех этих опытов с исчезновением и восстановлением, когда ты появлялся у меня словно «бог из машины», разве ты все еще настоящий человек? Лучше признайся сам, признайся же наконец, а то мне все время кажется, что ты…

Аппаратура, включенная в эту долю секунды, начинает смертоносный процесс уничтожения того самого тела, которое будило в душе Натана столько радости, желания и надежды. Нет Юлии вообще, и его Юлии тоже нет. Сначала электромагниты самым подробным образом записывают на плоскости большого экрана структуру ее организма, затем тщательно переводят в числовые символы и уравнения все, что всего минуту назад слагалось в живое существо.

Композиционный экран, конечно, не отражает всей Юлии со всеми ее сложными составляющими. Ничего подобного. Дезинтегратор, подчиняясь командам Большого Компьютера, как бы заглатывает Юлию: разбирает ее на элементы в естественном, соответствующем ее натуре порядке, раскладывает их по полочкам компьютерной памяти.

Перед глазами Натана по экрану проплывают в виде образов и символов лишь те важные параметры тела Юлии, которые необходимо контролировать, а в случае нужды модифицировать так, чтобы они отвечали его мечтам о возлюбленной.

Натан в шоке, он действует машинально, пытаясь заглушить отчаяние от безвозвратной потери. Он отчетливо сознает, что никогда уже не увидит той, прежней Юлии.

Он говорит спокойно, хотя его и трясет:

— Дай ее гормональную систему. Быстрее! Как работает гипоталамус?

На экране шеренги чисел, словно номера лотерейных билетов. Некоторые Натан выбирает, но большинство отбрасывает.

Этим по-научному быстрым и надежным способом он просматривает всю информацию о прежней Юлии. Однако он сомневается, полное ли это знание. «Ведь наука, — думает Натан, — использует аналогии — то, что одинаково в разных объектах. В жизни же мы ценим индивидуальность, то есть то, чем эти объекты отличаются друг от друга, Эту величину весьма трудно закодировать; в другом человеке нас привлекает в первую очередь неизвестное. Порядок, хотя он и необходим, устанавливается всегда по-разному. В любимой должна быть тайна. Окончательное узнавание — это конец любви…»

Ему хочется пустить события вспять.

— Не знаю, как быть. Если изменения необходимы, — говорит он Компьютеру, — то пусть будут поменьше. Проследи, чтобы они были минимальными и только те, что мы запланировали заранее. Никакой импровизации.

— Положись на меня. Я знаю вас обоих лучше, чем ты.

— Не заносись. Ты все мне показываешь?

— Понимаю, уже не помнишь. Уже не воспринимаешь полной картины. Это нервы шалят.

— Да, я что-то забыл, но ты же не станешь меня обманывать!

— Не понимаю слова «обманывать».

— Хорошо, хорошо, поехали дальше. Показывай в той последовательности, которую я наметил заранее. Тогда я мыслил четко, это сейчас что-то расстроилось.

— Почему же ты этого не предвидел?..